Филлис Джеймс - Дитя человеческое

• Название: Дитя человеческое
• Автор: Филлис Джеймс
• Жанр: Детективная фантастика
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-17-094136-0

1 января 2021 года. В этот день погиб человек, рожденный на Земле последним. Отныне человечество, потерявшее способность к размножению, обречено на вымирание.

Кровавая анархия…

Изощренная преступность…

И — как альтернатива грядущему хаосу — жесткая диктатура правителя Ксана Липпиата.

В руках Ксана спецслужбы и всемогущая полиция государственной безопасности.

Борьба с режимом невозможна. Однако двоюродный брат правителя, ученый Тео Фэрон, и его друзья из тайного общества «Пять рыб» намерены свергнуть диктатора.

Их козырь — ребенок. Ему предстоит стать новой надеждой человечества!

Читайте роман, который лег в основу сценария одноименного голливудского блокбастера Альфонса Куарона!

---

Эта умиротворяющая удовлетворенность служит также сладостно-горьким напоминанием о мимолетности человеческой радости; да и была ли она когда-нибудь вечной? Я по-прежнему нахожу удовольствие — больше интеллектуальное, нежели чувственное, — в лучезарной оксфордской весне, в зеленой Белбротон-роуд, которая с каждым годом кажется все красивее, в бликах солнечного света на каменных стенах и волнующейся от ветра кроне конского каштана, в запахе цветущего бобового поля, в первых подснежниках, в хрупком, еще не распустившемся тюльпане. Удовольствие не уменьшается от сознания того, что весна будет приходить еще много-много веков, уже невидимая человеческому глазу, стены разрушатся, деревья умрут и сгниют, сады и парки зарастут сорняками и травой. В конце концов, вся эта красота переживет человеческий разум, который наслаждается ею и воспевает ее. Я часто говорю себе об этом, но верю ли я этому сейчас, когда радость приходит так редко, а приходя, так неотличима от боли? Я могу понять аристократов и крупных землевладельцев, которые, лишившись надежды обзавестись потомством, забрасывают свои поместья. Нам дано переживать лишь настоящий момент, мы не можем жить ни в каком другом времени, и понять это — значит максимально приблизиться к вечности. Но наши мысли возвращаются назад, сквозь века, за подтверждением нашего происхождения. И без надежды на появление последующих поколений, которые будут помнить если не нас самих, то все человечество, без уверенности, что мы, мертвые, будем жить в них, — без этого любые удовольствия, идущие от ума и чувств, иногда кажутся мне не более чем жалкими подпорками для окружающих нас руин.

Оплакивая всеобщую утрату, мы, подобно убитым горем родителям, убрали с глаз долой все, что о ней напоминает. Мы разрушили все детские игровые площадки в наших парках. Первые двенадцать лет после прихода Омеги качели висели, закрепленные на верхней перекладине, горки и прочие сооружения, по которым некогда карабкались дети, ржавели не покрашенные. Теперь они наконец исчезли, а асфальтовые площадки сплошь засеяны травой или засажены цветами, словно братские могилы. Мы сожгли все игрушки, кроме кукол, ставших для некоторых почти потерявших разум женщин заменой детей. Давно закрытые школы стоят заколоченные или используются как центры обучения взрослых. Детские книги систематически изымались из библиотек. Только на магнитофонных лентах и на дисках можем мы теперь услышать голоса детей, только на кинопленке или в телевизионных программах можем увидеть яркие, трогательные изображения малышей. Для некоторых видеть и слышать их невыносимо, но большинство потребляет эти образы, словно наркотик.

Детей, рожденных в 1995 году, назвали детьми Омеги. Ни одно поколение не изучалось и не исследовалось более тщательно, ни одно не вызывало большей тревоги и не баловалось с таким исступлением. Эти дети были нашей надеждой, обещанием нашего спасения, и они были — и все еще остаются — исключительно красивыми. Иногда кажется, что природа в своей последней жестокости решила показать нам, что мы потеряли. Мальчики, сейчас это двадцатипятилетние мужчины, сильны, умны и красивы, как молодые боги. Многие из них еще и жестоки, надменно-наглы и вспыльчивы, и это, как выяснилось, характерно для всех представителей поколения Омега во всем мире. Банды «Раскрашенные лица», которые наводят ужас на жителей сельской местности, устраивая засады и нападая на ничего не подозревающих путешественников, по слухам, состоят исключительно из Омега. Говорят, что если пойманный Омега готов вступить в ряды Государственной полиции безопасности, ему прощаются его преступления, тогда как остальные преступники ссылаются на остров Мэн, куда теперь выселяют всех, кто осужден за насилие, грабежи, повторные кражи. Но если в сельской местности мы все еще ездим по опасным проселочным дорогам, то в наших больших и малых городах с преступностью наконец научились эффективно бороться, вернувшись к политике депортации, применявшейся в девятнадцатом веке[2].

У женщин Омега другая красота: классическая, отстраненная, равнодушная, лишенная живости и энергии. У них есть свой отличительный стиль, который другие женщины никогда не копируют, — возможно, боятся копировать. Женщины Омега носят длинные распущенные волосы, их лбы повязаны тесьмой или лентой, простой или переплетенной. Этот стиль подходит только классически красивому лицу с высоким лбом и большими, широко посаженными глазами. Как и мужчины Омега, они, похоже, не способны испытывать обычные человеческие чувства. Омега — и мужчины, и женщины — это особая раса, избалованная, снискавшая благосклонность, вызывающая страх и почти суеверное благоговение. Нам рассказывали, что в некоторых странах их приносят в жертву для воспроизведения потомства во время обрядов, воскрешенных после многих веков так называемой цивилизации. Я иногда задаюсь вопросом: «Как поступим мы, европейцы, если до нас дойдет весть, что древние боги приняли эти жертвоприношения и родился живой младенец?»

Возможно, мы сами сделали Омега такими, какие они есть, по нашей собственной глупости: режим, который сочетает в себе постоянную слежку с всеобщей вседозволенностью, едва ли способствует здоровому развитию. Если с ранних лет обращаться с детьми как с богами, то, став взрослыми, они наверняка будут вести себя как дьяволы. У меня сохранилось одно яркое воспоминание о них, которое с поразительной точностью отражает мое видение их и то, какими они видят себя.

Дело было в июне прошлого года, день стоял жаркий, но не душный. Облака, словно клочки кисеи, медленно двигались по высокому лазурному небу; приятная прохлада овевала лицо. В тот день не было ничего похожего на влажную истому, которая всегда ассоциируется у меня с оксфордским летом. Я шел проведать коллегу-преподавателя в Крайст-Черч-колледж и уже вошел под широкую арку кардинала Вулси[3], намереваясь пересечь квадратный дворик за башней Том, как вдруг увидел их — группу из четырех женщин и четверых мужчин Омега. Женщины, с волнистыми блестящими волосами и высокими перевязанными лентами лбами, в прозрачных, со складками и широкими сборками платьях, выглядели так, словно спустились с прерафаэлитских[4]витражей собора. Четверо мужчин стояли позади, широко расставив ноги, со сложенными на груди руками, глядя не на женщин, а куда-то поверх их голов, словно утверждая свое высокомерное превосходство над всем, что их окружает. Когда я проходил мимо, женщины обратили на меня свои пустые, лишенные любопытства глаза, в которых тем не менее читалось презрение. Мужчины бросили короткие злые взгляды и тут же отвели глаза, словно от предмета, недостойного внимания, и снова уставились на дворик. Я подумал тогда, как думаю и сейчас: «Какое счастье, что мне больше не приходится им преподавать!» Большинство из Омега получили бакалавра, но этим и ограничились: их не интересует дальнейшее образование. Студенты Омега с последнего курса, на котором я преподавал, были умны, но дурно влияли на других учащихся. Они были недисциплинированны, им постоянно было скучно. На их невысказанный вопрос: «Какой смысл во всем этом?» — мне, к моей радости, уже не требовалось отвечать. История, которая изучает прошлое, чтобы понять настоящее и сопоставить его с будущим, — самая бесполезная наука для умирающего человечества.

Моего университетского коллегу, который относится к Омега с полнейшим равнодушием, зовут Дэниел Харстфилд; его разум, разум профессора статистической палеонтологии, занимает совершенно другое временное измерение. Как у Бога из старого псалма, «перед очами его тысяча лет, как день вчерашний»[5]. Сидя подле меня на празднестве в колледже в тот год, когда я отвечал за напитки, он сказал:

— Что вы дадите нам к куропатке, Фэрон? Вот это очень подошло бы. Иногда я опасаюсь, что вы склонны к излишнему риску. Надеюсь, вы предложите нам разумную программу тостов. Мне было бы огорчительно на смертном одре размышлять о том, как варвары Омега дорвались до винного погреба колледжа.

Я ответил:

— Мы думаем об этом. Мы продолжаем закладывать в погреб запасы вина, но в гораздо меньших количествах. Некоторые из моих коллег полагают, что мы настроены слишком пессимистично.

— О, не стоит быть слишком пессимистичным. Не могу понять, почему всех вас так удивляет Омега. В конце концов, из четырех миллиардов живых существ, населявших эту планету, три миллиарда девятьсот шестьдесят миллионов уже вымерли. Мы не знаем почему. Одни исчезли без всякой причины, другие — в результате природных катастроф, многие были уничтожены метеоритами и астероидами. В свете этих массовых случаев вымирания неразумно предполагать, что Homo sapiens должен был составить исключение. Существование рода человеческого будет, наверное, самым недолгим по сравнению со всем сущим, всего лишь, так сказать, взмахом ресниц на глазах времени. Не говоря уже об Омеге, вполне вероятно, что какой-нибудь астероид, достаточных размеров, чтобы уничтожить эту планету, находится на пути к нам.