Лали Морошкина - Я, президент и чемпион мира

• Название: Я, президент и чемпион мира
• Автор: Лали Морошкина
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-17-097719-2

«Я, президент и чемпион мира» — это книга-автобиография, книга — свидетельство очевидца о Михаиле Саакашвили — одной из самых спорных фигур грузинской политики. Школьная подруга бывшего президента Грузии, Лали Морошкина, рассказала о скандальном пути становления Саакашвили в большой политике.

Лали Морошкина — грузинский журналист и правозащитник. В эпоху Шеварднадзе она занимала должность заместителя министра по особым делам, а после ухода Михаила Саакашвили работала главным советником министра по исполнению наказаний.

---

Итак, «игра» входила в наиболее активную фазу: «запутывание и деморализация» противника — вот что главное! Я, мама, папа и папа (так я называла и отчима) были готовы к «открытию огня», во всяком случае, таким был мой «варварский» план. Ну и что, что родители ничего и не подозревали о расставленном мной капкане. Ну и поделом некоторым!

Главным было то, чтобы папы действовали именно по моему сценарию. Ведь в фильмах именно отцы ведут невест в храм. А у меня будут двое, по обе стороны! Ох, разобьются сердца у завистников, особенно из 9а класса.

— Нукри настаивает на Александре. Но и Виктор — неплохое имя… А девочке подошло бы «Виктория»… — думала я, попавшая одновременно под поток генетики, любви и двустороннего сквозняка в голове.

Только много позднее я поняла причину раннего невроза моей мамы.

Кети

Хотя прошло уже четверть века, но меня все мучает один вопрос, — в какой больной голове родился дизайн школьной одежды? Ладно, с мальчиковой все понятно: Бог с ними, блестящими от глажки убогого качества синими костюмами, а вот автор формы для учениц должен был быть или маньяком, или педофилом, или душевнобольным. Как можно молодое, растущее тело, которое день ото дня готовится к открытию врат в новый мир, испытывает первые трепетные чувства, которое по своей чистоте безупречно красиво и неповторимо, одеть в траурный коричневый наряд, а затем, будто в подтверждение, что такого безобразия недостаточно, последним штрихом набросить на этот «шедевр» зловещий люциферовский черный передник.

Скажите мне, ну кому пришло в голову сочетание черного и коричневого! Тем более, когда речь идет не о ритуальном (свят-свят, Богородица!) обслуживании, а о внешности юной школьницы?

Исходя из всего вышесказанного, позже я осознала и то, что все, кто тогда упорно боролся с пороками коммунизма, высказывали протест и не разделяли судьбу покорных, либо не достигали зрелого возраста, либо закалялись, как сталь.

Первую группировку «повстанцев» первой экспериментальной школы возглавляла Кетеван Боколишвили. Хрупкого телосложения, шустрая, с зелеными шкодливыми глазами и длинными, черными, как деготь, волосами, она была из той интеллигентной тбилисской семьи, где отец — дядя Боря, декан политехнического института, мама — тетя Дали — педагог, отправив старшего сына Ираклия учиться в Московский университет имени М. Ломоносова, полностью сфокусированные на младшей в семье — Кетеван, нежно лелеяли своё чадо.

— Кетеван, если меня еще раз вызовут в школу, я обязательно позвоню твоему брату в Москву, и не жди потом ни подарков, ни сюрпризов! — сердилась тетя Дали.

— Ну мам, что я не учу или не читаю, просто не могу ходить в этой уродливой форме, и всё! Я ведь не покойница!

— Я тебя предупредила, и смотри, передай твоим сорокам, что я и их родителей поставлю в известность! — После этих слов конфликт был исчерпан, и Кети переходила к новому плану действий.

* * *

Директор нашей школы Нора Тариэлашвили могла смело утверждать, что ее школьный сейф в те времена отличался самой уникальной коллекцией в Закавказье.

Дело в том, что замеченные в самовольничанье учащиеся проходили по утрам «коридор позора» педколлектива. Конфискации подлежали часы, кольца, серьги, ленты, цепочки, очки, шарфы, гамаши и, разумеется, крестики… Смелая и непримиримая Кети ежедневно опротестовывала изъятие крестов и усердно готовилась к яростному сопротивлению и самообороне. Крестиков Кети — металлических, деревянных, сплетенных из нитей, — вполне хватило бы на приход любой церкви. А с эстетической точки зрения, они бы украсили любой храм.

Протест Марикуны был другого рода. Недавно вернувшийся из Японии академик Миндия Салуквадзе баловал младшую дочь, постоянно одаривая небольшими сувенирами с «гниющего Запада». Как и в семье Боколишвили, чувства дяди Миндии усиливало и то, что старшая сестра Марины Манчо овладевала испанским в Московском институте имени Мориса Тореза и родители, соответственно, видели ее довольно редко. Так что любимая дочурка папы Миндии и на сей раз пришла в школу с новыми красивыми часами. Наверное, излишне говорить, каким буржуазным демаршем выглядели эти маленькие цветные часики, которые в считаные секунды перекочевали с запястья Марикуны в сейф директора, где и обрели вечное упокоение.

Вы не поверите, но самое большое негодование педагогов вызывали красные гетры Мананы Козаковой. Дело в том, что черноволосая, как цыганка, с блестящими озорными глазами Манана, как первая ласточка, приносила весну, и в то время, когда вся школа всё еще ждала завершения морозных осадков и ходила укутанная в теплую одежду, Манана уже с конца марта сверкала привезёнными тётей из ГДР красными махровыми гетрами, из-за чего и была включена в жаркие дебаты с педколлективом.

— Козакова, опять?

— Что «опять», масц?

— Гетры в марте, да еще и красные, это же неслыханно!

— Ну и что, масц, ведь и галстук тоже красный?

— Козакова, если ты не видишь разницы между тем, что повязывается на шею, и тем, что надевается на ноги, хороши твои дела! Как ты смеешь оскорблять пропитанный коммунистической кровью великий галстук?! Завтра же приведешь мать! Завтра, ты поняла?

Мама Мананы, тётя Медея, была одной из самых красивых женщин Грузии. Не скажу, что педагоги с их бесконечными коммунистическими клише и догмами так уж жаждали часто видеть прекраснейшую Медею, но внутренний распорядок школы требовал наказания «непокорной». Порядок есть порядок! Тётя Медея особенно не спешила выслушивать очередной пасквиль на собственную дочь и оставляла на конец учебного года неприятную для обеих сторон процедуру.

У меня были длинные рыжевато-золотистые волосы, и, как «полагалось» в нашей школе, я была довольно-таки избалованным подростком. Моя бабушка Нана Еноховна часто ездила в страны социалистического лагеря и по возможности «выгуливала» и меня, тем более что за детей полагалась дополнительная валюта. Вот почему в моем ларце было множество заколок для волос, лент и других прибамбасов из ГДР, Венгрии, Чехословакии и Польши. Каждую ночь, прежде чем лечь спать, я старательно заплетала африканские косички, а затем утром распускала их, волосы казались более густыми и волнистыми. Над чёлкой, как у Леси Украинки, была заплетена коса с вьющейся золотистой лентой.

После каждого моего прихода в школу очередной цербер вцеплялся в волосы, тащил меня в туалет, сперва распускал верхнюю косу, а затем мочил всю голову под ледяным водным потоком. Финальная сцена причесывание волос, скрепление их в «конский хвост» грубой резиной, отрезанной от велосипедной покрышки, — совпадала с кульминацией истерики «огнеизвергающей» наставницы.

Изредка владельцы табуированных вещей осуществляли друг с другом «выгодный» обмен, в результате чего серьги, ленты, часы, гетры и, конечно же, крестики «кочевали» из одного класса в другой.

Накануне мы с Кети «махнулись». Я выбрала браслет с фиолетовыми камешками, тщетно попытавшись скрыть его под рукавом куртки, а Кети закрепила пышную копну волос моей маленькой божьей коровкой.

В этот день «коридор позора» возглавляла отличающаяся жестокостью и человеконенавистничеством заведующая учебной частью. Почему-то большую ярость вызвала у неё маленькая божья коровка в роскошных черных волосах Кети. «Прошедшим таможню» она велела разойтись по классам, а Кети приказала остаться.

Больше в этот день Кети в школе никто не видел, она словно сквозь землю провалилась. Её домашний телефон молчал.

Когда на следующее утро наша подруга не появилась на уроках, я и Марикуна бросились на поиски. Кети жила рядом со школой на Бахтрионской улице, в течение дня она бывала одна, родители работали до шести часов, мы знали точно: дверь она откроет сама.

После длительного, протяжного звонка дверь тяжело открылась. То, что мы увидели, было наверное, одним из первых и посему самым глубоким потрясением в жизни каждой из нас.

Кети, закутанная в шерстяной платок, заметно похудевшая, с большими черными мешками под влажными глазами, еще больше увеличившимися на похудевшем лице, странно смотрела на нас. Нет, это не было ни сожаление, ни страх, это было что-то новое, что каждый из нас должен был обязательно испытать в своей жизни.

Испытать, как испытывают идущие на свою Голгофу борцы за истину.

— Что случилось, Кет, мы так нервничали, ты жива? — начала Марикуна.

— Вот дура, не могла позвонить, что ли? — вырвалось у меня.

И тогда Кети скинула шаль.

Трудно точно подобрать эпитеты для описания открывшейся нам картины — от красивых волос Кети осталось несколько ничего не значащих фрагментов. Ее глаза постепенно наполнялись слезами обиды и праведной горечи, но она так и не заплакала!