Ганс Эверс - Сочинения в двух томах. Том первый

• Название: Сочинения в двух томах. Том первый
• Автор: Ганс Эверс
• Издательство: ТЕРРА
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 1997
• ISBN: 5-300-01201-7, 5-300-01200-9

Ганс Гейни Эверс (1871-1943) — немецкий писатель, драматург, сатирик. Его произведениям, которые еще в начале XX века причислялись к выдающимся достижениям художественной литературы, присущи гротеск, таинственность и фантастика.

В первый том вошли: сборник новелл «Ужасы» (1907) и роман «Альрауне» (1911). Странное смешение сверхчувственной мистики и яркого реализма отражено в этом глубоком и увлекательном произведении Эверса.

---

Я ответил ему… Копию моего письма, которую я, как порядочный купец, оставил у себя, я здесь прилагаю:

«Мой милый брат!

Твое письмо очень больно задело мою честь. Я посылаю тебе листьев и коры дерева Толюванга, которые собирает для меня каждую неделю один старый негр. Он уверяет, что ему 160 лет… во всякому случае, ему не менее 110 лет… И, несмотря на такие годы, он благодаря изумительному отвару из упомянутой коры пользуется славой величайшего донжуана во всей нашей местности наравне свим возлюбленным братом. Последний, впрочем, достаточно обеспечен самой своею природой и пользуется драгоценным напиткомтолько в исключительных случаях. Поэтому я могу спокойно поделиться с тобой частью моего сокровища и гарантирую быстрое действие. Послезавтра я хочу устроить по случаю дня твоего рождения маленькую попойку и разгрызу в твою честь два орешка, как это принято у нас делать в таких торжественных случаях. А висимо от того, я еще выпью за твое здоровье.

Прилагаю по случаю наступающего Рождества маленький дополнительный чек в 3000 марок (три тысячи марок). Сердечные приветствия тебе и твоему семейству.

Твой верный брат».

«P. S. Прошу тебя сообщить мне, помянешь ли ты меня в своей молитве на Рождестве?

Д.О.»

Наверно, и на этот раз мой добрый брат имел тяжелую борьбу с совестью, но в конце концов христианское сострадание ко мне бедному грешнику, опять восторжествовало в его добром сердце. По крайней мере чек он оставил у себя.

Я, право, не знаю, что еще могу сообщить вам о моей жизни милостивый государь? Я мог бы рассказать вам сотни маленьких приключений и шуток, но все они совершенно такого же рода, и те, о которых вам пришлось узнать во время ваших путешествия по здешней стране. Перечитывая это писание, я замечаю, что три четверти моего письма, которое должно играть роль моего curriculum vitae, посвящены теме: "?женщина»… Это, конечно, весьма характерно для автора. Но что же поделаете? Что интересного мог бы я сказать вам о моих лошадях, о моих товарах, о моих винах? Даже покеру я остался неверен: в здешнем местечке я единственный белый, за исключением агента Гамбург-Американской линии, который играет так же мало, как и офицеры его линии, изредка навещающие меня.

Остается женщина. Что же вы хотите?

Теперь я положу это письмо в тетрадь и буду заносить в нее все те замечательные записи, которые вы желаете получить от меня и о которых я еще пока не имею ни малейшего представления. Кто знает, когда вы получите это письмо? И, быть может, с совершенно пустой тетрадью…

Желаю вам, милостивый государь, всего хорошего и остаюсь преданный вам

Ф. X.».

К этому письму были приложены следующие записи: 18 августа

Когда я перелистывал эту пустую тетрадь, у меня было такое чувство, как будто в мою жизнь вошло что-то новое. Но что именно? Молодой доктор, который пробыл у меня три дня, взял с меня обещание исследовать тайну и начать необыкновенное приключение. Тайну, которой, быть может, и не существует, и приключение, которое существует только в его воображении. И я так легкомысленно обещал ему это… Я думаю, он будет очень разочарован.

Во всяком случае, он меня смутил. Всего каких-нибудь пять месяцев пробыл он в этой стране и все-таки знает ее гораздо лучше, чем я, живущий в ней, как у себя дома, уже пятьдесят лет. Он рассказывал мне о тысяче вещей, о которых я или ничего не знал, или только мельком слышал, не придавая им никакого значения и относясь к ним с недоверием. Несомненно, я поступил бы точно так же и с его рассказами, если бы он не извлек из меня своими расспросами кое-что такое, что мне самому прежде было недостаточно ясно и что теперь предстало предо мною в совершенно ином свете. И все-таки я очень скоро забыл бы все это, если бы не маленькое происшествие с Аделаидой.

Как произошло это? Негритянская девушка (она самая красивая и стройная из всех моих прислужниц и, собственно, моя фаворитка с того времени, как она у меня в доме!) накрывала чайный стол. Доктор внезапно прервал разговор и пристально посмотрел на нее. Когда она вышла, он спросил меня, заметил ли я маленькое серебряное кольцо с черным камнем на большом пальце ее правой руки? Я видел это кольцо тысячу раз, но никогда ничего не подозревал насчет него. Не видал ли я когда-нибудь такого же кольца у какой-нибудь другой девушки? Ну, это, конечно, возможно, хотя я и не уверен в этом. Он задумчиво покачал головой.

Когда девушка снова появилась на веранде, чтобы подать нам чай, доктор, не глядя на нее, пропел вполголоса какой-то мотив: нелепую мелодию с идиотскими негритянскими словами, которых я не понял.

Leh! Eh! Bomba, hen, hen!
Cango bafio te
Cango moune de 16
Cango do ki la
Cango li!

Трах! Чайный поднос упал на каменный пол; чашки и блюдечки — вдребезги. Девушка с криком бросилась в дом. Док проводил ее взглядом, рассмеялся и сказал:

— Даю вам слово: она — мамалои.

Мы проболтали до полуночи, пока пароходный свисток не потребовал его обратно на отплывавший пароход. И пока провожал его на лодке на пароход, он почти убедил меня, я живу, как слепой, в удивительнейшей стране ужасов, о существовании которых я до сих пор не имел никакого представления.

Зато теперь я насторожил глаза и уши. Пока со мной еще не случилось ничего особенного. Меня очень интересуют книги, которые доктор обещал выслать мне из Нью-Йорка. Я охотно согласился с ним, что это совершенный скандал, что я до си пор не прочитал еще ни одной книги об этой стране. Я даже не знал, что такие книги существуют: я не встречал ни одной них у моих знакомых.

21 августа

Аделаида снова отправилась на неделю внутрь страны, к родителям. Она положительно единственная негритянская девка, у которой я замечаю такую сильную любовь к своей семье. Я думаю, что она убежала бы, если бы я не отпускал ее. Еще день до ухода она становится какой-то странной, а когда возвращается, то на нее нападает жесточайшая тоска, так что она не может даже работать… Подумайте только — негритянская девушка! Во время ее отсутствия я произвожу в ее комнате обыск! По всем правилам искусства… Я нарочно даже прочитал этой цели соответственную главу в одном сыскном романе. Однако я до сих пор не нашел ничего, решительно ничего подозрительного. Единственный предмет ее имущества, значения которого для меня не совсем ясно, это черный, продолговатый и закругленный камень, который лежит у нее в тарелке с маслом. Я думаю, что она употребляет его для массирования. Все эти девушки массируют себя.

4 сентября

Пришли книги из Нью-Йорка. Я сейчас же принимаюсь за чтение. Три из них — немецкие, три английские и пять французских. Некоторые иллюстрированы. Аделаида возвратилась. Она в таком жалком состоянии, что принуждена была сейчас же лечь в постель. Ничего… Я знаю, что дня через два-три она снова будет весела и здорова.

17 сентября

Если хотя одна десятая часть того, о чем говорится в этих книгах, правда, то, безусловно, стоит заняться исследованием той тайны, которая, по мнению доктора, находится так близко от меня. Но все эти путешественники хотят всячески заинтересовать читателя, и поэтому один списывает у другого разные ужасы. Неужели я в самом деле такой слепой осел, что из года в год почти ничего не замечал и не подозревал о культе Воду, с его обожествлением змей и тысячами человеческих жертвоприношений? Некоторые мелочи, правда, бросались мне в глаза, но я не обращал на них внимания. Я хочу попробовать извлечь из памяти все то, что можно было бы поставить в связь с культом Воду.

Однажды моя старая экономка (я жил тогда в Гонэве) отказалась покупать на рынке свиное мясо. Она утверждала, что это может оказаться человеческим мясом. Я смеялся над нею и ставил ей на вид, что ведь она целый год покупала свинину. — Да, но не перед Пасхой! — Она так и не могла отделаться от своей навязчивой идеи, и я должен был послать на рынок другую прислугу. Нередко видал я также и этих caprelatas (в нашей местности их зовут hougons), дряхлых старцев, которые продают «wanges», то есть маленькие мешочки с цветными камешками и раковинами. Эти «wanges» бывают двух сортов: «points», которые оберегают от ран и употребляются мужчинами, и «chances» употребляемые женщинами для обеспечения верности их возлюбленных. Но я никогда не знал, что эти мошенники… или эти купцы являются низшими жрецами Воду. Так же мало внимания обращал я и на то обстоятельство, что для некоторых негров очень много всякой еды оказывается табу, то есть запрещенной. Так, например, Аделаида не прикасается к томатам, не ест черепашьего и козьего мяса. Зато она часто говорит, что мясо козла «благословенно», равно как и «maiskassan» — ее любимый маисовый хлеб. Я знаю также, что здесь повсюду необычайно радуются двойням. Так, всякий раз устраивается праздник в той счастливой семье, в которой хозяйка или хотя бы даже ослица получают «marassas».