Николай Шундик - Быстроногий олень. Книга 2

• Название: Быстроногий олень. Книга 2
• Автор: Николай Шундик
• Издательство: Гослитиздат
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1953

В романе рассказывается о людях Чукотки, об огромных переменах в жизни чукотского народа, которые произошли за годы Советской власти. Дружба чукчей с русскими большевиками, их совместная борьба за новую жизнь встречает яростное сопротивление со стороны остатков местного кулачества, шаманов и замаскированных врагов советского народа. Особенно ожесточенной эта борьба становится во время войны. Передовые оленеводы Ятто, Айгинто, Майна-Воопка, Тымнэро и другие под руководством парторга Гэмаля и секретаря райкома Ковалева продолжают строить счастливую жизнь в тундре.

---

«Пусть, пусть посмотрит! Может, увидит, как на меня заглядываются девушки», — думал о жене Иляй, стараясь, чтобы ботинки с калошами и пестрые шелковые носки были обязательно ею замечены.

Купил себе новые наряды Иляй на второй же день после разговора с секретарем. Правда, не обошлось без конфуза. Иляю в магазине понравились длинные чулки, а не эти коротенькие, которые у него на ногах, но ему сказали, что это только для женщин. Потом оказалось, что и красную шапку со смешными хвостиками и очень красивую рубашку с синими полосами на груди тоже могли носить только женщины. Понравилась ему красивая сумочка, которую называли таким трудным словом, что легко было сломать язык. Оказалось, что и сумочку разрешалось иметь лишь женщинам. Но тут Иляй настоял на своем!

— Чудные эти русские женщины! — возмутился он. — Как они сильно обижают мужчин! Я ее все равно куплю…

— Ну, зачем тебе ридикюль? — рассмеялась Оля, которая помогала Иляю покупать наряды. — Я же тебе объясняю: сумочку эту полагается носить только женщинам, потому что у них лет карманов…

— Взяли бы и пришили, — возразил Иляй. — Я бы ничего им на это не оказал… Как ты хочешь, а сумочку я куплю… Деньги хранить в ней буду.

Из магазина Иляй зашел к Оле примерить наряды у большого зеркала.

— Вот что, — вдруг нахмурился он. — Давай-ка, Оля, подстриги меня точно так же, как Рультына, чтобы волосы вверх торчали.

— Ежиком, значит? — улыбнулась Солнцева.

— Чтобы как на твоей щетке были, — подтвердил Иляй. — Или как у Рультына на голове. Это — все равно.

Новая одежда Иляя поразила весь поселок. Иляй и сейчас с удовольствием отмечал, что люди не переставали удивляться, то и дело поглядывая на него.

Клуб постепенно заполнялся. Пришли Айгинто, Гэмаль, Пытто. Айгинто сел рядом с Тэюнэ, чуть дальше уселся Пытто, за ним Гэмаль. По левую сторону от Тэюнэ сидели Оля и Митенко.

«Ишь ты, все главные рядом уселись, — думал о партийных Иляй, с каким-то особенным вниманием всматриваясь в их лица. — И Тэюнэ приняли в партию. Женщину приняли в партию!.. Ну пусть такую, как Оля, — такую принять, конечно, можно, а вот за что Тэюнэ приняли?»

Комсорг Оля вышла к столу, открыла собрание. Начали выбирать президиум. Рядом с Иляем сидела старушка Оканэ. Он заметил, что, когда голосовали комсомольцы, старушка тоже поднимала руку. Иляй дернул ее за рукав и назидательно сказал:

— Только молодым поднимать можно руку. Комсомольцам! Это их собрание…

Тимлю сидела рядом с Айнэ, женой Рультына. Крепко сжав руку подруги, она затаив дыхание наблюдала за всем происходившим. Вот Рультын, выбранный председателем, встал на место Оли, поправил на груди значок ворошиловского стрелка и сказал, что собрание продолжается.

«Сейчас, сейчас начнется», — думала Тимлю, все чаще и чаще поглядывая в сторону Оли: ей очень хотелось встретиться с успокаивающими глазами учительницы-комсорга!

Тимлю была в таком же темно-синем платье, в каком была и Оля. Когда она перед собранием посмотрелась в зеркало в комнате учительницы, то не узнала себя. Оля суетилась вокруг нее, шумно восхищалась ее красотой. Длинные, густые ресницы Тимлю чуть вздрагивали, горячие, черные глаза смотрели изумленно…

И вот настало время, когда Тимлю надо было выступить перед собранием.

— Не надо бояться! — успела шепнуть ей Айнэ. — Это не страшно, совсем не страшно, кругом друзья…

Несмело подошла Тимлю к столу, ухватилась за его край до боли в пальцах. В широко раскрытых глазах ее было выражение робости, удивления.

В этот момент отворилась дверь и на пороге показался Эчилин. Все повернулись в его сторону. Качаясь, Эчилин прошел между скамейками почти до стола, уставился мутным взглядом на падчерицу.

— Я пьяный, — объявил он.

Рультын выхватил из каймана толстый красный карандаш, громко постучал им по столу.

— У нас комсомольское собрание, и пьяным здесь делать нечего! — громко сказал он. Эчилин повернулся, прошел в самые задние ряды, сел в углу на свободное место. Рультын внимательно посмотрел в глаза Гэмаля, как бы спрашивая, что делать с Эчилином? Парторг успокаивающе кивнул головой, пусть, мол, сидит.

— Я первый хочу тебе вопрос задать, — обратился председатель собрания к Тимлю. — Только ты не волнуйся, ты мне уже отвечала на этот вопрос. Я хочу, чтобы ответ твой все люди услышали… Скажи, Тимлю, что такое комсомол, как ты понимаешь это?

Тимлю невольно повернулась в сторону Солнцевой, как бы призывая на помощь. Оля ободряюще кивнула ей головой.

— Комсомол это такая большая, очень большая семья молодых парней и девушек! — Тимлю перевела дыхание. — Парни эти и девушки честные, сильные. Они одно дело делают, нужное всем: жизнь по-новому перестраивают, И потом так скажу — комсомольцы ничего не боятся: ни врага, ни трудной работы, ни пурги, даже смерти не боятся! И я теперь тоже… ничего не боюсь! Хватит! не хочу, чтобы сердце мое, как у пугливого оленя, билось.

Эчилин поднял лохматую голову, посмотрел на падчерицу. Глаза его стали трезвее, осмысленнее.

— Вот как я комсомол понимаю, — тихо добавила Тимлю.

Оля захлопала в ладоши. Ее поддержали все, кто был в клубе. Только один Эчилин покачивал головой и бормотал что-то себе под нос.

Глядя на Тимлю, Тэюнэ вспоминала все до мельчайшей подробности, как сама недавно отвечала на вопросы в райкоме, когда ее принимали в кандидаты партии.

О! она, Тэюнэ, на всю жизнь запомнит то, о чем говорила тогда. Она тоже говорила, что коммунист — это честный человек, который по-новому переделывает жизнь, говорила о том, что коммунисты отвечают за все, что на свете есть хорошего! Коммунисты не хотят, чтобы люди от голода гибли, от болезней гибли, от войны гибли, они не хотят, чтобы один человек у другого рабом был. Все это как будто просто, совсем просто, но это мало одной головой понять. Это, как говорил ей однажды Гэмаль, надо каждой кровинкой понять. Ну, а когда поймешь, тогда необыкновенно сильным станешь, тогда бесстрашным станешь, тогда у человека будет светлая голова и большое сердце.

А как хорошо ответил Пытто, когда у него спросили, почему он вступает в партию. Тэюнэ запомнила каждое его слово. Он сказал тогда: «Вот когда охотник домой песца приносит, он знает, что шкуру песцов не заберут у него даром, потому что партия есть. Когда я в окно смотрю, я много пароходов в бухте вижу. Их партия прислала, потому что чукче оружие нужно, продукты нужны, вельботы, моторы, дома нужны. Когда у нас в поселке что-нибудь не ладно, мы к коммунисту Гэмалю идем, к коммунисту Айгинто или к Митенко идем, просим помощи, просим справедливости. Вот и я хочу быть в партии, чтобы ко мне люди приходили за помощью, за справедливостью, потому что я очень хочу, чтобы все хорошо в жизни было!»

Так отвечал Пытто. И она, Тэюнэ, его ответ тоже долго, очень долго помнить будет, потому что говорилось это тогда, когда в жизни ее случилось самое большое, о чем, она еще совсем недавно не могла и подумать.

Не только комсомольцы, но и старики дружно проголосовали за прием Тимлю в комсомол. Сам Иляй, только что пояснявший старухе Оканэ, что на собрании молодежи не комсомольцам голосовать не полагается, встал и высоко поднял руку. В душе у него творилось что-то невообразимое. От радости за Тимлю у него навернулись на глазах слезы, и в то же время он страшно завидовал ей, страшно завидовал жене своей Тэюнэ. Радость переплеталась с обидой. Иляй не знал, на кого ему обижаться, но обида подходила комом к самому горлу. Ему хотелось громко выкрикнуть какие-то особенные слова, чтобы люди непременно и на него обратили внимание и ему вот так же дружно хлопали в ладоши.

Вторым вопросом у комсомольцев было обсуждение другого, не менее радостного события. Комсорг Оля бережно развернула перед собранием сверток, и все увидели — на красном шелковом вымпеле синими буквами было написано: «Комсомольцам — передовикам охоты». В клубе поднялся шум, вымпел пошел по рукам. Иляй сидел, как на иголках, вслушивался в выступления комсомольцев. Все они обещали охотиться еще лучше. Иляй тоже все порывался поднять руку. Он был страшно рад, что кажется и ему представляется случай сказать свое слово. Только разрешил бы председатель говорить! Он такое скажет, что все ахнут!

И вот, наконец, Рультын возвестил, что слово имеет товарищ Иляй. Сразу стало необыкновенно тихо. Иляй, чувствуя, как у него бешено колотится сердце, подошел к столу и решил говорить так, как говорили однажды русские в Кэрвуке на празднике Первого мая: громко, отчетливо, слегка размахивая руками.

— И комчомоль! — закричал он, рубанув воздух рукой, — и райком партии, и райичпольком…

С ужасом чувствуя, что вводная часть его речи затягивается, а запас русских слов слишком мал, Иляй набрал полные легкие воздуха, решительно не зная, что говорить дальше.