Вера Солнцева - Заря над Уссури

• Название: Заря над Уссури
• Автор: Вера Солнцева
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1968

В романе Веры Солнцевой рассказана история семьи курских безземельных крестьян Смирновых, некогда переселившихся на Дальний Восток. Они убегали от нужды и лишений, а попали в новую кабалу — им пришлось батрачить у местного богатея.

Дружба со старожилами — потомственными охотниками, хлеборобами, рыбаками — помогает Смирновым узнать и полюбить край, где им суждено теперь жить.

Простая деревенская женщина Алена Смирнова, с любовью вспоминающая тихую курскую равнину, начинает по-новому смотреть на величественную, могучую природу Дальнего Востока. Эта земля становится для нее родной, здесь ее труд, здесь труд тысяч русских людей, осваивающих огромный край.

В годы гражданской войны, во время разгула интервенции и калмыковщины, Алена и Василь Смирновы как бы самим ходом истории втягиваются в гущу событий, уходят партизанить в тайгу, принимают непосредственное участие в борьбе с белыми и оккупантами.

---

Переглянулись друзья: переполнены их сердца, как в юности.

Они получили от матери Лебедева первое совместное задание и дали, как Герцен и Огарев, клятву верности избранному пути.

Друзья примолкли.

Тревога, радость и боль овладели Вадимом: опять очнулась, подала властный голос его горькая, отчаянная любовь, — поднималось загнанное заветное чувство.

В избу вошли Силантий и Семен Бессмертный.

— Обошли с Семеном Никаноровичем все село, — еще пуще сипел с мороза Силантий. — Все в порядке, Сергей Петрович. Я его на пути встретил — с собой сманил. Думал, теплее будет рядом с такой высоченной трубой, — пошутил он, — да, видать, у холодной печки не нагреешься. Морозище — дышать нечем, так и прихватывает. Ох озябли старые косточки. Чайку нет? После кеты пить хоцца! Согреюсь заодно. В старом теле — что во льду: выношенная шуба не греет…

— В ведре кипяток. Попей чайку, Силантий Петрович, — сказал Лебедев, помогая ему снять вновь задубевший на морозе тулуп.

— Ох! Душа и та, кажись, оттаивает у тепла, — постанывал от наслаждения Лесников, хлебая чай. — Набегался я сегодня, по колени ноги оттопал.

— Как дома дела, Семен Никанорович? — спросил Лебедев. — Как отец?

Семен, гревший у печурки руки, откликнулся:

— Батя молодцом держится, готовит партизанам обоз с зимними вещами. Они на пару с Палагой…

— Отец Семена мстит японцам и белым за сыновей, внука и сноху, — сказал Лебедев комиссару. — В селе живет бабка Палага. Она тоже мстит за расстрелянного белыми сына. Замечательная старуха! Острая, как бритва, прямая, решительная. Как бывалый солдат.

— Я ее помню. На собрании она выступала, когда мы отряд Красной гвардии сбивали в Темной речке, — отозвался на его слова Яницын. И прибавил: — Не пора ли нам начинать? Людям отдых нужен…

— Вставай, Ванюша. Спишь, и отдохнуть тебе некогда, — бережно прикоснулся к Дробову Лесников.

Дробов вскочил, а Силантий хохотнул коротко:

— Ты как лиса — спит, а курей видит…

Все уселись около стола. Лебедев придвинул кружку с чаем к Вадиму Николаевичу, сказал:

— Начнем, товарищи? У нас на повестке дня один вопрос — «Текущие политические события». Товарищ комиссар вернулся из штаба, и мы предоставим ему слово.

— Товарищи! — начал Яницын. — Я постараюсь быть кратким. Возможно, кое-что уже вам известно, но сведения, полученные из первоисточников, будут для вас новостью. С начала октября, в связи с новой мобилизацией в колчаковскую армию, в Хабаровске и по краю распространялась прокламация подпольного исполнительного комитета Советов: «Ко всем мобилизуемым». Основной ее призыв — не идти в армию белых, уходить в партизанские отряды, с оружием в руках бороться за восстановление советской власти. Горожанам советуют выступить с протестами, забастовками, с отказом идти на смерть за власть шайки «позолоченных преступников». Уполномочен сообщить вам, товарищи, следующее: в ноябре в селе Анастасьевском, Хабаровского уезда, состоялась конференция руководителей партизанских отрядов. Говорилось там об усилении партийного руководства партизанским движением, о согласованности боевых действий отрядов, добыче оружия, организации населения для борьбы с интервентами. Избран Военно-революционный штаб партизанских отрядов и революционных организаций…

— А почему от нашего отряда не был командир? — спросил Лесников. — Ай не заслужили? — обидчиво добавил он.

— Конференция происходила в те дни, — объяснил Яницын, — когда мы были заняты по горло, готовились к уничтожению вражеского транспорта.

— Тогда разговор другой, — согласился отходчивый Лесников.

— Систематическое, плановое разрушение путей Приамурского края, в котором есть и наша доля, взбесило контрреволюцию. Белогвардейцы отлично знают, что во главе руководства партизанским движением края стоят большевики-подпольщики, и решили обезглавить наше движение. И здесь мы понесли страшный урон! В хабаровскую подпольную организацию большевиков опять пробрались провокаторы и провалили наших товарищей. В конце октября начались аресты…

Яницын замолчал, его энергичное, подвижное лицо потемнело.

— Ах ты горе-злочастье какое! — ахнул Силантий. — Как это угораздило опять довериться? Ведь ученые уже — один раз их какой-то Иуда Искариот под смертную кару подвел, а ничему не научились, опять проморгали какого-то паразита и отогрели змею за пазухой!

— Да, друзья! — тяжело вздохнул Яницын. — Это подлинная трагедия! Большинство товарищей из подпольной организации, по-видимому, потеряно для нас безвозвратно. Контрразведке Калмыкова удалось захватить и арестовать почти всех членов подпольной большевистской организации Хабаровска. Схватили сто двадцать человек. Они были заключены в полевую гауптвахту Калмыкова — «вагон смерти». Вы, Семен Никанорович, побывали в «вагоне смерти» и представляете, каким пыткам там подвергли лучших из лучших наших соратников. Ночью второго ноября тысяча девятьсот девятнадцатого года калмыковцы вывезли заключенных на Амурский железнодорожный мост. Истерзав пытками, палачи перебили наших товарищей и сбросили с моста в Амур.

Лесников встал с табурета, вытянулся, опустил узловатые руки, будто нес торжественный караул. Остальные тоже поднялись — почтить вставанием память павших борцов. Потом молча опустились на места.

— Мы понесли страшную, непоправимую потерю, друзья, но выродку Калмыкову не удалось и не удастся обезглавить нас, поколебать наш дух, нашу веру в победу! Мы сплотились еще сильнее! Наши удары по врагу стали еще беспощаднее! — продолжал Яницын.

— Духом падать в нашем деле не приходится, — подтвердил, опечаленный горестными вестями, Лесников. — Погибшим товарищам — вечная память! А нам, живым, крепче помнить надо: тьма света не любит, злой доброго не терпит. И вставать миром против тьмы — не душила бы нас! Вставать миром на Ваньку Каина! Сколько он народ терзать-когтить будет? — сжав кулаки, гневно спросил Силантий. — Терпежу не хватает!

— Вы правы, Силантий Никодимыч! Приходит пора подниматься в решительную схватку, — ответил ему Вадим. — По заданиям Военно-революционного штаба мне теперь часто приходится иметь дело с партизанскими массами — люди горячо, неистово рвутся в бой. Летом я побывал в подполье Владивостока. Крайком РКП(б) наметил тактику коммунистов Дальнего Востока, которой и мы обязаны придерживаться: разлагать белый тыл, разрушать транспорт, военную промышленность, вражеский государственный аппарат.

Товарищи! Калмыков слабеет: он позорно провалился с дурацким приказом, запрещающим вывоз продуктов из Хабаровска. Знал, что львиная их доля попадает красным партизанам, и решил «пресечь». Военно-революционный штаб немедленно издал приказ — объявить экономическую блокаду Хабаровска! Крестьяне прекратили подвоз продуктов в город — рыбы, картофеля, овса, сена, дров. Город, конечно, попал в железные тиски голода. Только тогда до сознания психопата Калмыкова дошло — палка о двух концах. И оба конца стали лупить по нему! Пришлось срочно бить назад — отменять собственный приказ. Дальше. Силы наши растут и увеличиваются с каждым днем. Проследите по истории нашего партизанского отряда: начинали единицы — ушли в леса почти безоружные, голодали, холодали, а сейчас как?

— В партизанской пекарне хлеб пекем! — откликнулся довольный Силантий. — Оружия только не хватает. Мастерские завели. Народ нас поддерживает: понимает — на нас одна надежда.

— Ну, еще бы! Дикие зверства карателей ускорили распад и расслоение деревни. Все честное, все лучшее идет к нам. Совсем недавно в деревню Виноградовку был снаряжен Калмыковым сильный карательный отряд. Прибыв на место, вся казачья сотня в полном боевом вооружении, с пулеметами перешла на сторону партизан. В декабре же партизаны выбили из деревни Роскошь и отогнали к станции Котиково японский гарнизон. Наши храбрецы в деревне Отрадное расколошматили семьдесят японцев-кавалеристов. На разъезде Гедике партизаны сделали вылазку на японский транспорт, захватили шесть бомбометов, четыре пулемета, четыреста винтовок, много гранат. Но вышла осечка: японцы часть вооружения отняли. Правда, бомбометы и пулеметы партизаны отстояли. Это факты не единичные. Императорская Япония получает по зубам! Калмыков, чувствуя нарастающую силу партизанского движения, объявил мобилизацию десяти возрастов казачества. Мобилизация полностью провалилась: вместо сборных пунктов казаки с походными котомками уходили к партизанам. Товарищи, борьбу с белобандитами и интервентами ведут партизаны Уссури, Амура, партизаны Приморья. Бои с интервентами идут по всему Дальнему Востоку!

Могу вас порадовать, друзья. Советская Армия с запада перешла в наступление. Красные войска взяли в ноябре Омск. Наступление продолжается. Колчак и его министры удрали из Омска в Иркутск.