Вера Солнцева - Заря над Уссури

• Название: Заря над Уссури
• Автор: Вера Солнцева
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1968

В романе Веры Солнцевой рассказана история семьи курских безземельных крестьян Смирновых, некогда переселившихся на Дальний Восток. Они убегали от нужды и лишений, а попали в новую кабалу — им пришлось батрачить у местного богатея.

Дружба со старожилами — потомственными охотниками, хлеборобами, рыбаками — помогает Смирновым узнать и полюбить край, где им суждено теперь жить.

Простая деревенская женщина Алена Смирнова, с любовью вспоминающая тихую курскую равнину, начинает по-новому смотреть на величественную, могучую природу Дальнего Востока. Эта земля становится для нее родной, здесь ее труд, здесь труд тысяч русских людей, осваивающих огромный край.

В годы гражданской войны, во время разгула интервенции и калмыковщины, Алена и Василь Смирновы как бы самим ходом истории втягиваются в гущу событий, уходят партизанить в тайгу, принимают непосредственное участие в борьбе с белыми и оккупантами.

---

Уже на марше влился в отряд остаток потрепанного карателями партизанского отряда: во время боя погиб командир, бойцы пали духом, ослабли. Отказать в приеме не вправе были ни командир, ни комиссар. Но томила их обоих неотложная забота: идут неведомо куда, остались без базы, без продуктов питания, много раненых среди вновь поступивших партизан. За все они в ответе. Отряд шел без остановок, и шел за ним по пятам враг — по проторенным дорогам.

День и ночь шли. Путь — крестный. Тайга густая, дикий виноград все кругом перевил. Топорами лес рубили, грудью пробивались через снега высокие. Засады оставляли: врага держать. Каратели отставать стали. Веселее вперед! Некоторые стонут, да сами ковыляют, иных под руки ведут, а которых и на самодельных носилках несут. Кровавый след за партизанами оставался.

С горем пополам окопались партизаны на новых местах, землянки вырыли. Зима еще держится, не сдается. Питание кончилось. Урезали паек: дунь на ладонь — и снесет. Пайку делили справедливые люди — командир Сергей Лебедев и комиссар Вадим Яницын: по сухарю ржаному на день, из снега воды талой — сколько душа примет! Великое бедствие — голод — постигло партизан…

В испытаниях и грозной беде открылся воинский дар многих добровольцев, красных мстителей.

Впереди шли, как братья-близнецы, единые в помыслах и делах — комиссар и командир отряда. Как в хорошей и слаженной семье, может, и были у них порой разногласия, но договаривались с глазу на глаз, а на партизанском совете разноголосицы счастливо избегали, шли одним фронтом.

С приходом Вадима как-то веселее, спокойнее и требовательнее стал Сергей Петрович. И Яницын в отряде развернулся, ввысь взвился, будто на свободе и среди товарищей по оружию крылья у него выросли. Ожил. Вздохнул.

Командир и комиссар по деревням и селам осторожные вылазки делали в поисках питания.

А однажды круговую оборону держали — спина к спине, — отбиваясь от насевших было карателей. Донесла какая-то услужливая собака-ищейка, узнала Сергея Петровича, который в дни установления советской власти в крае объездил почти все села в округе и имел много друзей и знакомых среди крестьян. Собака поспешила донести по начальству.

Туго пришлось бы друзьям, но, к счастью, в тот раз прикрывали их в походе Семен Костин и Василь Смирнов, оставленные невдалеке от села.

Семен узнал голос берданки — сам подарил ее командиру из трофеев, — выстрелы из нее были глухие, лающие, приметные.

— Поспешаем, Вася! — сказал Бессмертный. — Бухает Сергей Петрович из берданы: или нас зовет, или отбивается…

Успели. Спасли. Меткие выстрелы Семена и Василя уложили трех калмыковцев, а двое уже раньше кончились — их сумел снять Остроглазый — комиссар.

— Молодец, Вадим! Открыл боевую страницу… А я сослепу мимо пулял, — говорил Сергей Петрович, протирая очки, от его дыхания они совсем заиндевели… — Спасибо, товарищи, вовремя подоспели…

Лебедев был спокоен, ровен, как на уроке, ставил точку: дело обычное, военное. Но комиссар рассудил иначе: ему бы все воспитывать, пример подавать.

На ближайшем же собрании партизан он не преминул коротко рассказать о боевом эпизоде. Похвалил Семена и Василя за прикрытие их с тыла, особо отметил, что растут боевые заслуги Василя — на его счету уже пять врагов, — и подчеркнул:

— Неустрашимость, смелость товарища Лебедева мне известна с юношеских лет. Но в бою я был с ним впервые. Лицом к лицу со смертью я не дрогнул только потому, что рядом был он, непоколебимый и твердый, и я чувствовал себя как за каменной стеной…

Голод допекал! Опухать стали люди. Цинга появилась: чуть качнешь зуб — и он из мягких десен падает.

Пришлось Яницыну и Лебедеву еще несколько вылазок сделать с усиленным прикрытием. Выхода не было, гибель ждала партизан. По острию ножа ходили, но шли.

Калмыковцы и японские солдаты обложили партизан, как медведя в берлоге, сторожили, как волкодавы, все выходы. Блокада! Правдами и неправдами, а добытчики приносили в отряд то муку, то просо, то кусок свинины. На отряд это крохи, но спасение.

— Выживем ли, Вадим? — с тревогой спросил как-то командир друга, показывая на осунувшиеся, истощенные лица партизан.

— Выдюжим! Мы семижильные! — ответил Яницын и на миг прижал к себе голову Лебедева. — Выдюжим, кремешок!

И командир успокоился: они верили друг другу.

Голод не тетка! А голод в отряде, где собрались первосортные мужики, молодец к молодцу, кузнецы, охотники, рыболовы, пахари, дровосеки — здоровенная братва, любительница съесть кусочек с коровий носочек, здесь голод не только не тетка, а сплошное терзание! Сергей Петрович шутил, утешал, подбадривал:

— Не теряться, не опускаться! Свесивши рукава, снопа не обмолотишь! Будем, братцы, брать из той кладовой, что приготовила природа-мать…

На белок велел охотиться, на бурундуков, на любую живность. Приказал кору толочь, варить в котелках, отвар пить. Пекли на костре тушки белок, — ранее сроду охотники их не ели, брезговали. Хватили муки мученической, но устояли в трудную годину. Сколько веселья и ликованья было, когда подстрелил Семен дикого кабана! Варили без соли, а съели до последней косточки, только хруст в лесу стоял.

И опять голод…

Вадим из кожи лез — занимал партизан делами, нарядами, учебой, военным образованием. Школил Яницын не только рядовых партизан, но и сам вместе с ними учился у бывалых фронтовиков, понюхавших пороху на германских позициях: стрелял, колол штыком, ползал по-пластунски, рубил лозу.

— В учебе поленишься — в бою намучаешься…

Он заметил, что Сергей Петрович всегда урезонивал трусов и паникеров, кланяющихся каждой пуле. В переделках, подражая Лебедеву, сохранял полное хладнокровие, чтобы не вызвать нареканий друга. А он умел усовестить слабодушного, теряющегося партизана.

— Зря ты в перестрелках трясешься, — выговаривал он неискушенному бойцу, — зря! На всякую пулю страха не хватит. Пуля — она дура, грозит, да не всякого разит. Поспокойнее, поспокойнее! Следи, как старшие товарищи себя ведут. Мужеству у соседа не возьмешь, его надо самому вырабатывать…

Семейство Смирновых и Силантий Лесников пошли в лес не просто шкуру свою спасать, а потому, что уж невтерпеж было владычество белых и иноземных пришельцев, невмоготу сносить все их злодейства. Надо бороться за народ, гнать врага с земли родной, накостылять шею и заезжему буржую — поработителю и белым — прихвостням буржуйским. «Вставайте, люди русские! Поднимайтесь скопом, а то передушат всех поодиночке, как лиса курей глупых». Но на первых порах труднехонько пришлось, крепко досталось неоперившимся партизанам!

В отряде одна женщина и была — Алена. Партизаны посмеивались над ней:

— Доселе Алена гряды копала, а ноне Алена в вояки попала!

Быстро усмешку бросили: она и стряпка, и прачка, и сестра милосердия, да и охотник неплохой — не раз отряд ее дичиной кормился.

Семен Костин, как Смирновы на Уссури осели, еще крепче их к ружьишку приучил; вместе белковать ходил с ней и Василем. Алена азартная, быстро глаз навострила, белку на лету снимала. В отряде ей винтовку вручили не хуже, чем любому партизану.

Но хворь свалила Алену. Ноги опухли, стали как тумбы чугунные, нарывы по телу открылись, волосы клочьями стали падать.

Командир обкарнал ее, отрезал косу: «Нечего вшей в отряде разводить!»

Василь Смирнов крепился, перемогался. Бегал, собирал хвою, варил настой сосновый для Алены, клубни растений таежных из мерзлой земли штыком выкорчевывал. С лица спал. Глянет на жену — и за голову возьмется.

Они в тайге дружно жили. Как подменили Василя: ровный стал, голоса не поднимет, все ладом… Но жили как товарищи, а не как муж с женой. Так у них повелось с той ночи, как истязал Василь жену. Потянется он к ней, а она отшатнется — все забыть не могла его битья и издевок.

Василь стал с ней осторожен, все порывался алмазной цены слово, никогда им ранее не сказанное, вымолвить — и не решался. Возьмет иногда Василь ее руку, подержит, вздохнет. Алена насторожится, взъерошится вся, глядит на него пугливо, сторонится.

Василь будто заново родился после памятного дня, когда он воздал должное самурайским подонкам, осмелившимся перешагнуть порог его дома и посягнуть на честь бесконечно дорогой ему Алены, верной, покорной жены. В нем — он чувствовал — сила проснулась, и гордость, и вера в себя, в право наравне с народными мстителями бить, гнать с родной земли залетных поругателей. Острым колуном он посек головы поганцам, расшеперившимся в его родном доме, показал, на что способен. Теперь он пойдет в бой с любыми захватчиками.

Он, Василь, — ответчик не только за свою семью, Алену, но и за Россию, за край, где он почувствовал себя человеком и гражданином. Надо подвигами, славой, партизанской удачей прогреметь по краю, как гремит имя Семена Бессмертного. И он, Василь, будет первым из первых! А для этого надо учиться — выбрать все знания у учителя-командира. Он допоздна сидел при скудном свете прикрученной лампешки: читал книгу за книгой — готовил уроки, решал задачи, учил стихи.