Евгений Рожков - В стране долгой весны

• Название: В стране долгой весны
• Автор: Евгений Рожков
• Издательство: Дальневосточное книжное издательство
• Жанр: Современная проза
• Год: 1985

Евгений Рожков родился в январе 1943 года на Рязанщине.

Первые рассказы появились в 1963 году в газете «Советская Чукотка». В 1975 году в Магаданском книжном издательстве вышла первая книга рассказов «Дикий зверь кошка» на русском и чукотском языках.

Был участником VI Всесоюзного совещания молодых писателей. В 1981 году окончил Высшие литературные курсы Союза писателей в Москве.

Автор книг: «Белым-бело», 1977 г., «Молодая гвардия»; «Осень без любви», 1980 г., «Современник»; «Мужчины, рожденные в январе», 1982 г., Магаданское книжное издательство.

---

— Давайте выпьем за все хорошее и за нас самих! — Золотаев, словно факел, поднял над головой стакан.

— И за твой кабачок с розочкой, Золотаюшко! — Ольга весело засмеялась.

— Спасибо, милая, я польщен.

Ольга выпила шампанское, поставила стакан на стол и неожиданно спохватилась:

— Ой, балда я, мне нужно позвонить Дине и предупредить, чтобы она сказала моим предкам, что я у нее ночевала. Где у вас телефон?

— Пройдешь немного по коридору — и направо, — объяснил Золотаев.

— Администраторша меня не того?..

— Она на первом этаже — не беспокойся.

Ольга вышла, упруго шевеля парчой платья.

Золотаев наполнил стакан Агапова шампанским.

— Ты чего скис? — дружеским тоном спросил он.

— Да ничего, так…

— Знаешь, Ольге не понравился твой костюм, говорит, дешевый. Мещаночка, да?.. Но как женщина она бесподобна!

— Одни носят дорогие костюмы, но живут дешевой жизнью, а я хочу, чтобы у меня было все наоборот, — задумчиво ответил Агапов. — Пойду погуляю, на свежем воздухе мне будет лучше.

Он отодвинул стакан, так и не дотронувшись до шампанского, поднялся и направился к выходу.

— Ты что, обиделся на нее?

— Нет, о чем ты говоришь?

Снег все шел и шел, будто скопилось его в небесах за целое десятилетие. Дома, сквозь густую сеть снегопада, казались живыми существами, спокойно взирающими многочисленными глазами на мир.

Людей на улицах было мало, кое-где торопливо пробегали женщины с сумками да ребята с хоккейными клюшками. Город отдыхал после бурной ночи.

На душе у Агапова было беспокойно и нехорошо, словно он украл что-то и об этом вот-вот узнает весь мир. О прошедшей ночи он не хотел вспоминать. Но иногда всплывали отдельные эпизоды, обрывки разговора.

— Ты меня осуждаешь? — спросила Дина. Он ничего не ответил, он не знал, что ответить. Она продолжала: — Моя мама совсем недавно, когда я была у нее в Хабаровске, призналась, что в сорок лет ее стал мучить страх, что в жизни больше ничего не будет, и страстное желание быть как можно больше с мужчинами охватило ее. Она готова была быть с каждым и жалела, что так и не подвернулся случай. Ко мне пришло такое после смерти мужа, в 25 лет. Но ты не думай, ты у меня первый. Когда я тебя увидела, мне показалось, что ты обо мне будешь думать долго и хорошо. Ты светлый человек, и это поможет мне бороться с собой. Ты только не ругай меня, вообще никого не ругай. Считай, что это была сумасшедшая ночь, которая больше никогда не повторится.

— Где ты работаешь? — спросил он, и это почему-то было для него важно.

— В школе, преподаю русский язык и литературу.

Агапов нагнулся и зачерпнул пригоршню снега. Какой он легкий, светлый! Он набил полный рот, а остатками стал растирать лицо.

Вроде полегчало: голова уж не болела. Как хорошо, первозданно чисто кругом! И он подумал: «Пусть они живут, как хотят. Они выдумали это бесшабашное будущее — эру отдыха, и уже сейчас заражены какой-то болезнью. Если жить выдуманным будущим, в котором пустота, то душа уж теперь омертвеет. Я на другом берегу, я там, где созидают, там, где строят».»

Его потянуло домой, к работе, к своему прокуренному кабинету, где он просиживает допоздна над чертежами, потянуло к сослуживцам, с которыми он делит беды и радости, к вроде бы не разрешимым и все-таки разрешаемым большим и малым проблемам; потянуло в маленький районный поселочек, в котором почти половина домов построена им; потянуло к семье, без которой он не мыслит своей жизни. «Работать, работать, работать!» — беззвучно кричал он себе, ступая по тихой заснеженной улице. Но в этом крике не было веры в себя, а бодрость была слишком наигранной…

Самый длинный день

В. В. Леонтьеву

Ыппыле лежит на полу, на разостланной белой оленьей шкуре. Он огромен и кажется сильным. Только теперь он не может пошевелить ни рукой, ни ногой — он умирает. Он умирает целую неделю, и небесные люди все еще не решаются взять его. Почему они тянут? Может, боятся — ведь он был сильным, а может, дали время на воспоминания, на раскаяние? Или они просто мучают его: сделали беспомощным, отняли силу, но оставили ясный ум, здоровый рассудок. Он теперь очень много думал о тех делах, что мог бы сделать, но теперь уже никогда не сделает.

Месяц назад Ыппыле решил пойти туда, где он родился и вырос. Ему хотелось постоять на крутом берегу моря, откуда видна синь горизонта, хотелось увидеть землянки, покрытые дерном.

Беспомощность пришла неделю назад и разрушила все его замыслы. У него отняли силу рук и силу ног, но оставили силу головы. Духи смерти, наверное, наказали Ыппыле за то, что он всю жизнь считал, будто сила головы выше силы рук и силы ног, хотя отец учил его другому. Сейчас старик мог еще думать, мог вспоминать, но тело стало неподвижным, как большой камень.

Ыппыле лежит тихо, смотрит в окно, за которым сгущаются сумерки. Он хорошо представляет все, что происходит там. Много раз он пережил это время и знает, какой стала сейчас тундра. Земля, схваченная первыми морозами, затвердела, и теперь ходить по ней легко. Сопки по утрам белесые от редкого снега.

Старик тяжело вздохнул. Грудь его поднялась, внутри что-то кольнуло, и стало так горячо, будто там развели костер. И вот так каждый раз, стоит чуть разволноваться.

Дверь в комнату слегка отворилась, яркий луч света разрезал полумрак. Старик скосил глаза. В комнату осторожно вошел Вальтыгыргин. Ыппыле сразу узнал его. Старший сын высокий, у него крупное лицо с широкими скулами и отвислыми щеками. Ыппыле давно не видел его. Силой рук, силой ног не обижен Вальтыгыргин, даже наделен с избытком, как будто силу эту предназначили не для человека, а для умки — белого медведя, но Ыппыле считал, что голова его не может найти этой силе разумного применения. Нет, никогда он не любил, не жалел, не ласкал старшего сына, виной всему было неумение Вальтыгыргина жить так, как хотелось Ыппыле. Он мечтал сделать его своим наследником, человеком, который сумел бы умножить его богатство. Теперь иные времена, иная жизнь. Вспоминалось все сейчас, перед смертью.

Жаль стало сына. Он смотрел на Вальтыгыргина затуманенными глазами, ему хотелось приласкать его, сказать что-нибудь теплое, нежное, такое, что говорят детям, уходя в дальнюю дорогу. А он уходил туда, откуда никогда не возвращаются. Ыппыле попытался повернуть голову, но она не слушалась. Язык у старика отнялся с приходом болезни, и он ничего не мог сказать сыну, только открывал рот и выдыхал хрипло воздух. Это даже не походило на выдох, звук скорее напоминал шипение слабо надутого пыгпыга.

Вальтыгыргин, постояв несколько минут, тихо вышел из комнаты, так и не решившись подойти к отцу: он по-прежнему боялся его. Дверь за собой он закрыл плотно. Комната погрузилась в полумрак.

Ыппыле снова стал смотреть в окно. Стекла потемнели еще сильней и были не светло-серыми, а темными, как будто закопченными, в это время года дни бывают короткими.

Долго Ыппыле думал о сыне, у которого жизнь похожа на жизнь травы. Разве он, Ыппыле, смог бы, не обладая силой головы, стать самым богатым человеком? Да и беды слишком рано заставили познать жизнь.

Это было так давно, что трудно вспомнить. Отец умер, когда Ыппыле только начал ходить с ним на охоту. Та зима самая страшная в жизни. Давно это было, очень давно, но разве ее забудешь? Их осталось четверо: мать, два совсем маленьких брата и он. В самые сильные морозы и пургу кончилось добытое отцом мясо. Они умерли бы с голода, если б не помогли люди из селения. Им приносили старые лахтачьи ремни, кости, куски капальхина. Мать размачивала их и варила, дробила кости и готовила бульон. Но это случалось не часто: люди тоже голодали.

За долгую жизнь Ыппыле немало повидал трудных зим, но такого голода он никогда больше не испытывал. И страх перед ним остался: когда приходил голод, даже смерть не казалась страшной.

«Охотник должен быть сильным, ловким, удачливым, — говорил отец, — тогда голод не зайдет в ярангу». Но после смерти отца Ыппыле убедился: одной ловкости и силы мало, нужно еще и хорошо думать.

Тон весной Ыппыле не дождался, когда охотники селения выйдут на байдарах в море, взял винчестер отца, патроны и пошел искать моржей. Ему тогда казалось, что там, подальше от селения, за припаем, много моржей и нерп. Стоит их только найти, и голод никогда больше не вернется. Старики говорили, что припай уходит далеко в море и до зверя не добраться, а он не поверил им. В этот день разразился шторм, льды оторвало от берега. Его долго носило на льдине в море. Когда он обессилел от голода, уже не мог двигаться, льдину, на которой он находился, пригнало к берегу. Охотники нашли Ыппыле и привезли в селение. В то лето он долго болел и не мог охотиться со всеми на моржей, а зимой семья снова голодала. Неудача многому научила молодого охотника, и он решил, что никогда не примется за дело, не обдумав его как следует. От этого решения Ыппыле не отступал в течение всей своей жизни.