Бенито Вогацкий - Дуэт с Амелией

• Название: Дуэт с Амелией
• Автор: Бенито Вогацкий
• Жанр: Проза

---

Когда мы устали, или, вернее, когда мы смогли позволить себе отдохнуть, мы повалились на солому и почувствовали себя в безопасности. Пусть даже эти защитнички и засекли наше укрытие, оно все равно с их точки зрения настолько выдвинуто вперед.

То есть настолько близко к русским, что никто из них не отважится на вылазку. Значит, с юга нам ничто не грозило. С севера же, где тянулись танки, мы считали, тоже никакой угрозы не было: сарайчик стоял все же слишком далеко от шоссе, чтобы русские заподозрили здесь засаду.

Мы находились как раз посередине - на той воображаемой линии, которая была границей зоны обстрела для наших врагов как с той, так и с этой стороны.

Мы лежали на соломе-если уж быть точным, на двести метров ближе к русским, чем к тем, другим, - и осторожно прикасались друг к другу. Амелия обмирала от страха. Я взял ее руку в свои и прижал к себе в том месте, которое менее всего имело касательство к обороне деревни Хоенгёрзе, равно как и к ее оккупации. Амелия, без сомнения начитавшаяся вольно написанных романов, попыталась что-то мне объяснить, чтобы предостеречь от чересчур поспешных выводов.

- Понимаешь, у меня что-то неладно с этим... Видимо, потому, что у женщин, как ты, наверно, и сам знаешь, все "то гораздо сложнее... - мялась она.

Я был так переполнен счастьем, что мне стоило больших усилий поверить: то, к чему я сейчас прикасаюсь, и есть Амелия, она сама. ее тепло, ее тело: и, пусть бы весь мир перевернулся, мне было все равно. Но она- она явно больше всего опасалась оказаться не на высоте.

- Только не сердись, но даже и железы как-то еще не функционируют как надо. ну в общем, гормоны и все такое, ты сам знаешь...

- Ясное дело, - возбужденно поддакнул я. вполне логично! - А сам и понятия не имел, о чем это она.

- Тебе придется быть очень начеку, чтобы... ну, чтобы мы, увлекшись, не... наделали глупостей.

- Всегда начеку-закон нашей жизни, - бросил я небрежно.

Теперь я изображал из себя этакого повесу. прошедшего огонь, воду и медные трубы. Другого выхода не было.

В конце концов оказалось, что я был у нее первый и что все произошло в точности так, как я расписывал в свое время Ахиму Хильнеру. Мы с Амелией столько раз представляли себе все это так живо и во всех подробностях, что теперь нам почти нечего было добавить-скорее пришлось даже кое-что подсократить.

Амелия отвернулась и тихо плакала, пока я неумело и самозабвенно делал свое дело.

думая про себя: зато этот подонок оттащил вместо меня целых восемь мешков! С ее губ не слетело ни звука, только руки она раскинула в стороны и как-то странно растопырила пальцы.

Потом, стесняясь смотреть в глаза дру1 другу из-за чепухи, которую оба нагородили, мы растерянно уставились в потолок.

Мы стали ближе друг другу. Мы выдержали первое испытание.

Амелия нарушила молчание:

- В книгах-я имею в виду хорошие книги это плохо кончается.

- Что "это"?

- Такая вот любовь. Между таким, как ты, и такой, как я. Хорошо она кончается только в плохих книгах.

- Плохие мне больше по вкусу.

- Но они лгут, - возразила Амелия.

Потом мы оба уснули. И во сне, как потом выяснилось, все у нас куда лучше ладилось. Длинные ноги Амелии вскидывались кверху, словно крылья вспугнутого журавля, мощными взмахами уносящие птицу вдаль...

Утром я ногой распахнул дверь сарая, и нас поразила мертвая тишина.

Мы выскочили наружу: никаких танков, на шоссе пусто. Бесследно исчезли и наши враги-защитники, если можно так выразиться, ни звука не доносится и со стороны деревни. столь жестоко обошедшейся с нами обоими. Только на колокольне развевается белый флаг. Деревушка наша сегодня была уже не та. что вчера. Вся залита каким-то странным светом. И мы увидели, что этот яркий свет исходил от вишневых деревьев, буквально полыхавших белым пламенем.

А дрозды заливались на все голоса и, взбудораженные белой кипенью деревьев, в дикой спешке тащили в глубь крон травинки и глину, покамест они еще не подсохли и могли тотчас пойти в дело. Хорошие примеры тоже заразительны. Мы смочили руки росой и наскоро умылись. А потом побегали по полю, подставляя лица ветру. Откуда он дул, не имело значения. Теперь все страны света слились для нас воедино.

Потом мы сидели в кювете и ели колбасу без хлеба, а Амелия, очень кстати, читала вслух стихи из "Антологии немецкой поэзии". О весне, о вечном и бесконечном расцвете и обновлении. "О сердце, позабудь печаль, все переменится отныне!" [Из стихотворения "Вешняя вера" немецкого романтика Л. Уланда (1787-1862). Перевод А. Голембы.].

- Понимаешь, все!

Ясное дело, - ответил я и ткнул пальцем в сторону шоссе. Перевалив через холм. со стороны деревни Ноннендорф на него вылезала новая колонна танков. Не знаю почему, но Амелия тут же обернулась и посмотрела на нашу колокольню: белый флаг исчез.

7

- В Берлине у нас даже был портрет фюрера маслом!

Такой портрет был далеко не у каждого.

Его вытащили из горящего дома. В дом ночью попали бомбы, и он горел потом целый день. Вдруг из клубов дыма вынырнул человек в штатском, но с каской на голове - в руках он держал спасенный им портрет. Заметив меня, а я, вероятно, глядел на него во все глаза, - он торжественно вручил мне портрет. Я понес ею домой, и мне казалось, что теперь все страшное позади и с Адольфом Гитлером ничего уже не случится.

- Вокруг него слишком много всякой шушеры, - обронила Амелия, и я удивился, откуда она может знать о таких вещах.

Мы сидели в сарае и старались отвлечься, рассказывая друг другу что придется. Наши враги вновь взяли нас в клещи с севера и с юга. Грохот и лязг на шоссе не прекращался ни на минуту, и не было ему конца.

Нам уже надоело беспрерывно молоть языком. да и темы вроде все исчерпались, а с наступлением темноты настроение и вовсе упало.

Что мы будем делать, если они захотят нас убить?

- Кто "они"?

- Все равно кто.

- В Берлине у нас... - начал было я.

- Оставь Берлин в покое!

Ведь в Берлине был ее отец. И она в тот раз хотела поехать с ним. Нужно было ее понять.

Но ведь я только хотел выяснить, боялась ли она. Я вспомнил, что в Берлине у нас был мировой учитель - не чета Михельману. За ним мы готовы были в огонь и в воду.

На уроках истории мы с ним, плечо к плечу, топили в крови восстание боксеров. Очень часто.

- The Germans to the front! [Немцы-вперед! (англ.)] - Что тут начиналось! Нас воодушевляла мысль, что без немцев жизнь на земле просто прекратилась бы. Может, теперь этот момент и наступил.

Тут Амелия прижалась ко мне и прошептала:

- Я придумала, мы с тобой станем вечными возлюбленными.

Я не сразу понял. Только догадался, что и это она где-то вычитала. Ее все время тянуло жить по книгам. Но в данном случае она могла достаточно наглядно пояснить свою мысль, и до меня быстро дошло, что предлагаемый ею выход вполне приемлем.

Вот так а теперь пусть нас найдут и расстреляют. Или задавят гусеницами. И до последней минуты мы будем лежать, не меняя позы. не двигаясь. Только разговаривать можно.

Это оказалось отнюдь не гак просто.

Лучше бы она привязала меня к дереву, это бы еще куда ни шло. Тогда я бы мог по крайней мере умереть от голода или жажды. Без пищи и воды исход предрешен и от тебя не зависит. Куда хуже, когда у тебя есть все. Когда ты просто изнемогаешь от избытка. И как я ни старался подыграть ей. я очень скоро понял, что вечной любви не бывает. Никому это не под силу. И попытался вывернуться, напомнив ей:

- А как же твоя мама? Наверняка ведь тебя сейчас ищет.

- Хуже-наверняка меня не поймет.

- Но ведь она вроде хорошо к тебе относилась?

- Пока я была послушна ее воле.

- А теперь больше не хочешь?

- Конечно, у меня своя голова есть.

Мы говорили о посторонних вещах, но от этого положение наше представлялось еще более безвыходным-каждый старался сделать вид, будто ничего особенного не произошло и наша любовь не такое уж безнадежное дело.

В полной готовности умереть в любую минуту, я прижал Амелию к себе и спросил:

- Твоя мама тоже прочитала такую уйму книг ?

- Куда больше. Только по ней незаметно.

- Понятно, понятно.

- Не станет же она читать стихи Донату.

- Не станет.

- Когда на нее нападает тоска, она берется за книги или едет в Зенциг.

- К врачу-специалисту.

- Его фамилия Кладов, - почему-то уточнила Амелия. Видимо, теперь это не имело значения. - Он пишет пьесу. А вообще-то он жестянщик.

Слово "жестянщик" само по себе не звучит оскорбительно, но достаточно было услышать, как презрительно она прошипела это "щ".

Но ведь твоя мама... Я никак не мог представить себе ее мать, эту чопорную даму, рядом с каким-то жестянщиком.

- Она верила в его... ну, талант, что ли.

Правда, только пока к нему собиралась, а по возвращении-уже пет.

Вот она, значит, какая, ее мать. Я собрался было спросить, почему по ней совсем не заметно, что она может быть и другой, как вдруг мне послышался гудок узкоколейки.