Бенито Вогацкий - Дуэт с Амелией

• Название: Дуэт с Амелией
• Автор: Бенито Вогацкий
• Жанр: Проза

---

- На таких лапах не походишь, - заметил я. - Кто же его убил?

- Да, наверное, никто, - задумчиво ответил Швофке. - Просто он вдруг все понял.

Тот случай невольно пришел мне на память-тем более что не только я, но и Донат смотрел на Амелию с неподдельным восхищением. И не мог этого скрыть. Она поднимала деревню на бунт против него, но в тусклых глазах Доната впервые зажглось некое подобие огня. Да, в каком-то смысле Амелия в тот день была краше, чем в любой другой, и, может, как раз в том единственном смысле, который Донат ценил в женщинах. Глаза ее метали "зеленые" искры, она не желала покоряться его воле, с юрдым видом глядела куда-то поверх наших голов и призывала к бунту. Долой Доната!

Я решительно отшвырнул тяпку.

Хватит держать язык за зубами. Рабочий день кончился. Мы с барышней не хотим больше плясать под его дудку. Сыты его властью по горло. И ползать перед ним на брюхе не желаем!

20

Но никто за нами не пошел. Соседка еще ниже пригнулась к земле "к работе ближе", и хотя тяпать перестала, но и голову поднять боялась.

- Эй, соседка, шабаш, время вышло! - крикнул я ей.

- Ничего-то ты не знаешь! - отмахнулась она.

Так и не разогнулась и с места не сдвинулась.

Хельга Йоль счищала грязь с деревянных башмаков. Ирена Цёрбиг тупо таращилась на всех, опершись на тяпку, Ида Даннеберг, болезнь которой, как показало время, была мнимой, ухмылялась, Гсрда Зуль не сводила преданных глаз с всесильного Доната.

Нс работали, но и не уходили. Они выжидали, чем кончится схватка за власть.

Амелия медленно обернулась, и меня резанул ее взгляд-как порыв ледяного ветра: ну что?!

Я даже сморщился как от боли-до того стыдно мне стало за всех.

Амелию душили слезы-для нее это была катастрофа. Куклы вдруг перестали двигаться. По долгу матери Карла не сводила с дочери любящих глаз, хотя это стоило ей больших усилий. Но я перехватил быстрый сочувственный взгляд, искоса брошенный ею на Доната.

- По домам! - гаркнул я. - Вы что, не поняли, что она сказала?

Тут Ида Даннеберг обнажила уже всю челюсть-ее трясло от смеха. За ней зашлись хохотом все остальные. Они ржали так, что воздух над полем дрожал. Таким нелепым я им показался.

21

Тут уж и Федор Леонтьев всполошился и спросил, что случилось.

Старшая фон Камске объяснила.

Не знаю, правда, насколько точно. Ведь она, если считала нужным, умела сглаживать острые углы. Во всяком случае, подыскивала слова с таким трудом, словно вспоминала стихи Пушкина. Федор Леонтьев смущенно улыбнулся и махнул рукой - кончать работу! Все обрадованно задвигались.

Все, но не Донат. Он демонстративно не тронулся с места.

- Ты коммунист? - спросил он Леонтьева нарочито громко и четко.

Должен сознаться: мне как-то даже в голову не приходило, что Леонтьев может быть коммунистом. Но этим вопросом Донат задел нового директора за живое, это все заметили.

Леонтьев резко обернулся, глаза его возбужденно блеснули, он ударил себя в грудь.

гордо поднял голову и объявил:

- Коммунист!

Он даже выхватил партбилет из кармана гимнастерки и предъявил для всеобщего обозрения. И точно, там было написано:

Федор Леонтьев - коммунист! Теперь ему уже было не до шуток. Ему напомнили о его партийном долю! Это меняло дело.

Леонтьев вместе с Донатом тут же отошел в сторонку, чтобы получить более детальные пояснения, предназначенные только для него, как коммуниста.

- Продолжайте работу! - небрежно бросил нам Донат на ходу.

Потом вместе с Леонтьевым влез на трактор, рванул с места и умчался.

Наша соседка первая заработала тяпкой - там что-то выдернет, тут порыхлит: гак ей спокойнее. Карла молча последовала ее примеру.

Амелия посмотрела на меня так, что я понял: она в отчаянии.

22

- Может себе позволить, отрезала мать, когда я рассказал ей об Амелии, то есть о том, что она не хочет больше плясать под чью-то дудку.

Я не стал разговаривать с матерью и не пошел за травой для кроликов. Не понравился мне се враждебный тон. В кои-то веки человек решился проявить свою волю, и на тебе: "Ну и что? Она ничем не рискует!"

А ведь она рисковала разрывом с матерью, я своими ушами слышал- Она хотела быть с нами. С простыми поденщиками.

Но ничего не вышло. Все только расхохотались ей в лицо. Не нужна им эта барышня. От нее одно беспокойство. А они хотят спокойно клевать носом на лавочке и ни во что не вмешиваться.

Я почти не притронулся к еде, хотя ходил голодный, ночью не мог уснуть, а на следующий день засыпал на ходу и так осунулся, что соседский мальчишка, завидев меня, крикнул:

- Дохляк, дохляк, дыхни в кулак.

Мать ко мне не приставала. Она была родом из Померании, а там чужому горю не мешают. Мол, без горя не проживешь. От горя взрослеют, и справляться с ним каждый должен сам. Иначе все попусту. Даже если кто и помрет, значит, так ему на роду написано. После уж можно и поплакать о нем, и понричитать сколько душе угодно.

И я оказался из этой же породы слезливых тугодумов. Но в конце концов и до меня дошло!

Как они надо мной смеялись, когда я взял сторону Амелии! Каким нелепым я им показался!

Я был из тех, кому полагалось молчать в тряпочку.

Они чуть не убили меня своим смехом.

А Амелия...

В ту пору я готов был ей поверить. не мог никого видеть, все мне опротивели. Тупо глядел на серую нашу деревню, и в голове гудело, как в пустом железном ящике.

Но ноги-словно овцы под вечер сами идут в сторону замка. Мне необходимо было увидеть Амелию, прикоснуться к ней.

Узнать, осталось ли в ней хоть что-нибудь ко мне. Казалось, без этого мне уже и кусок не полезет в горло и дышать не захочется.

"Может, она большая охотница до любовных дел", - сказала когда-то Пышечка.

Хотя бы и гак. Ну и что?

Пусть это не самое главное в жизни, но кто сказал, что я заслуживаю большего?

Электричество было отключено, все окна замка темные, только наверху у Доната мерцала коптилка- вероятно, на дизельном топливе. Теперь мы все им пользовались.

Наш-то выставил целую канистру за сарай для машин, и все могли брать, сколько кому надо.

Я послонялся немного вдоль ограды парка, потом перелез через ворота.

Не знаю, почему они делали это в темноте и так скрытно. Вероятно, им было неприятно. Два силуэта выскользнули из двери на веранду, согнувшись в три погибели под тяжестью корзин, пачек книг и вороха одежды, и скрылись со своей ношей в конторе-небольшом кирпичном домике слева от замка.

Амелия с матерью покидали родовое гнездо.

Но на бегство это было не похоже. Они не суетились и не плакали. Просто освобождали помещение.

- Может, я помогу?

Они даже не вздрогнули. Я подхватил одну пачку книг и понес. Над конторой были две комнатки с кухней. Там до недавнего времени жил приказчик. Но сразу после смещения его выставили оттуда, и он перебрался в барак для поденщиков. "Каждому по труду". Бывший приказчик теперь сгружал навоз. А кто возит навоз, не может жить над конторой. Приказчик и сам знал порядок и, по слухам, подчинился без всяких разговоров.

Перенести надо было кучу платьев и довольно много книг. Старшая фон Камеке упорно меня не замечала. Амелия выносила из дома самые тяжелые вещи и вообще распоряжалась. В дом она меня не пустила, я ждал у крыльца и молча брал из ее рук корзину или пачку. Карлу это устраивало.

Когда одна из пачек развалилась прямо на лестнице, я принес коптилку, присел и, не торопясь, начал подбирать книги. И каждую подносил к свету. Вот они. значит, какие. Ее книги. Из них она вычитала все, что хотела испытать в жизни.

Первая, которую я взял в руки, называлась "Волшебный рог мальчика"; на обложке был нарисован малый, скачущий на неоседланном коне-скорее всего, белой масти, - держась одной рукой за гриву, а другой подняв над головой рог. Наверное, тот самый, "волшебный", видимо, здорово умел скакать верхом. Но книга была вовсе не про цирк - одни песни, "собранные Л. А.

фон Арнимом и Клеменсом Брентано". Автором второй книги был какой-то Мопассан, сочинитель "очаровательных историй", которые разворачиваются "в деревне", "на северном побережье" и "на берегу Средиземно! о моря".

От одних названий размечтаешься.

Амелия вернулась и стала помогать мне с таким обиженным видом, словно все эти истории-про коня и про Средиземное море-глубоко ее разочаровали. На ней опять было то белое платье в синий горошек, и, видимо, не случайно: ведь она знала, что загорела на поле и что светлое платье при зaгapе особенно ей к лицу. Когда надо было нагнуться, она обычно приседала на корточки и прикрывала юбкой колени. Но сейчас она не присела, а согнулась пополам-совсем как наша соседка в поле. Головой она чуть не доставала до полу, а длинные загорелые ноги маячили прямо у меня перед глазами. Коптилка, конечно, сразу же замигала. пятна света и тени забегали вверх и вниз, выхватывая из темноты то один, то другой изгиб до чего же красиво...