Бенито Вогацкий - Дуэт с Амелией

• Название: Дуэт с Амелией
• Автор: Бенито Вогацкий
• Жанр: Проза

---

- На курсы сборщиков членских взносов?

- Нет, на курсы Объединения крестьянской взаимопомощи, там засели одни богатеи.

Ну и ну...

В Винцихе был когда-то доктор, который при всех болезнях вырезал гланды. Будь то ревматизм, головная боль, сердечная слабость, опухоль в желудке, ломота в ногax или даже ангина, после тщательного осмотра он изрекал: "Причина глубже!" И советовал срочно удалить гланды. Такой уж у него был пунктик. А у Конни пунктиком были курсы. Он так в них верил, что весь сиял при одном упоминании о них.

Я не стал спорить. Поиграли-и хватит.

Я встал и хотел потихоньку уйти. Но он вдру! недоверчиво взглянул на меня: так чего я тут глазел?

- Ну, что скажешь?

Если он сейчас что-нибудь заподозрит, пиши пропало. Я ничем не смогу помочь Амелии, даже если решусь. И тогда ей конец-погибнет где-нибудь без гроша в кармане.

- Тебе ведь хочется выйти в люди? - спросил он грозно.

- А кому не хочется? - невесело усмехнулся я.

- Тогда ты должен примкнуть к нам, - заключил он и потащил меня в контору. Там на столе лежало направление на курсы в Лёвенклау-не хватало только подписи. А рядом-наверно, он просто забыл мне об этом сказать-еще одно. Оно уже было подписано четким каллиграфическим почерком:

Герда Лобиг.

- А эту-то куда понесло?

- На курсы трактористов, - ответил Конни немного смущенно.

- Да ей ни в жизнь на трактор не сесть!

Но Конни неодобрительно покачал головой.

- Как будто дело в этом.

11

- Август сдох, зато Наш-то жив.

Швофке как раз шел кормить Каро. Он получил верного пса в придачу к пяти гектарам. Ведь лошадей на всех не хватило.

Мать выскочила на крыльцо и, как всегда не слущая, сама спросила:

- Есть хочешь?

- Не до еды мне сейчас. Карл еле-еле живой остался.

Я так взглянул на Швофке, словно во всем виноват он, затеявший этот дурацкий раздел. Когда я подробнее рассказал, что случилось, он отвернулся и молча пошел к собачьей конуре. Мать со страху заплакала. Только руки, мол, сполоснет и сама пойдет со мной. И не надо больше ничего рассказывать. Она всегда так лишь бы со мной пойти.

Швофке присел на корточки возле пса, втянул голову в плечи и молча смотрел, как тот ест. Совсем как раньше. Бывало, выгоним стадо на нижние луга, он вот так же скрючится, как заяц в логовище, и думает, думает. Значит, что-то его точит.

Совсем как я! Мы оба не умели жить легко, не раздумывая. Я подошел поближе и окликнул собаку. Каро узнал меня, но продолжал есть. Стоило Амелии появиться, как меня вновь потянуло к Швофке...

А он вдруг заговорил, как бы ни к кому не обращаясь:

- Приковали человека на всю жизнь к постели, внушив ему: "Ты болен! Ноги не ходят! Судьба!" А потом пришли другие и сказали: "Чепуха! Встань и иди!" Ну, как Христос в свое время, сам знаешь. Да как он пойдет, если ни разу не пробовал? Упадет, конечно. А все кругом засмеются и скажут: "Глядите-ка, ну и дурень! Еще и слезы льет!"

Он даже рукой махнул.

- Но ведь Наш-то водил трактор, - возразил я. - А тракторист-важная птица!

- Верно, согласился Швофке. - Как тракторист он был им нужен.

Тут он взглянул мне в глаза и сразу понял, что меня - эта тема мало волнует. Никто не понимал все с первою взгляда так, как он.

- Все еще тоскуешь по графской дочке.

- Она никому ничего плохого не сделала.

Швофке тяжело вздохнул: мы заговорили о том, что было для него главным.

- Самой ей, конечно, не довелось. То есть просто нужды не было брать людей за жабры. Они сами являлись по первому зову-помнишь кошку на колоколе?

- Что ты знаешь о Донате?

- Немного. Раньше мы каждый год списывали овец штук этак но тридцать. Их забирал за рощей один тип из Маркендорфа, без расписки. Но потом Донат бросил эти дела и стал служить хозяевам верой и правд ой-я уже тогда начал кое-что подозревать...

Молча сидели мы в углу двора, смотрели, как собака ест, и слушали, как беззаботный весельчак ветер свистит в кронах деревьев.

- Что делать, если сердце уже у горла... - тихо сказал я.

- Выпусти его, пусть поскачет, порезвится, пока не устанет, - вздохнул Швофке.

Грустно вздохнул, как будто понимал, что так и помереть недолго.

Я шутливо толкнул его локтем в бок-бывало, мы на пастбище частенько тузили друг друга в шутку, - и зашагал прочь. Но мать уже успела накинуть что-то темное и увязалась за мной.

- Карлу сейчас выспаться надо! - прикрикнул я на нее.

Но она возразила:

- Я нужна Брунхильде!

Никогда еще мать не называла соседку Брунхильдой. Так много всего стряслось.

И как кого зовут, вновь вспомнилось.

- Я еще не домой, - сказал я. - Иди без меня.

- А ты куда?

Вечно одно и то же. Сперва попросит:

"Погляди, что там с мерином!", а потом пристанет как банный лист.

- Уезжаю в Лёвенклау! - крикнул я, только чтобы ее позлить. - Поминай, как звали!

Она взглянула на меня с такой тревогой, что я не выдержал и, как всегда в таких случаях, сломя голову кинулся прочь.

12

Не буду больше ни с кем разговаривать!

Пустое это дело. Болтливость вообще признак слабоволия. Поэтому я стоял в толпе ребят снаружи и через окно смотрел в зал.

Раскачивающиеся в ритме, прилипшие друг к другу тела. Кавалеры-рукава закатаны выше локтя, дамы волосы в мелких кудряшках с пробором сбоку. Трио наяривало танец за танцем, словно на пари. Господствовал сочный звук аккордеона, писклявая скрипка едва поспевала за ним, оглушительно и невпопад бухал ударник. В перерывах пары заправляли за пояс блузки и рубашки.

Вдруг Хельга Йоль заметила меня, помахала издали рукой, а потом втащила в зал-в самую гущу, так сказать. Живот аккордеониста вздымался от усердия - так важно было донести до всех нас, что ПаНа-Ма", мол, не тюрьма вроде Синг-Синга, а "родина свита". И мы отплясывали этот свинг-партнер начинает с левой, партнерша с правой, - пока голова не пошла кругом.

Хельгу интересовало, куда девался трубач. В последний раз он был, причем не только играл, но успевал и танцевать. Трубач приезжал из Берлина, играл за картошку и танцевал за муку. А уж за масло чего он только не делал! Он даже изображал гудок паровоза, когда они исполняли шлягер "Поезд идет в Кёцшенброду". - "Он придет издалека, если хватит уголька", - запела Хельга, раскачиваясь в такт мелодии. Но уже в Гроссберене трубача ссадили с поезда и всю картошку отобрали. И теперь никто не знал, приедет он сюда еще раз или нет.

- Теперь и подавно приедет, - сказал я.

- В Берлине народ с голоду пухнет, - заметил кто-то.

Ахим Хильнер-мундир, ремень, все честь честью-вошел в зал и потребовал, чтобы я предъявил удостоверение личности.

Всех моложе четырнадцати он обязан отправить домой, к его глубокому сожалению. И хотя мне давно минуло четырнадцать, он все равно пожелал уточнить по документам-мол, всего знать не обязан.

"Раз надо, значит, надо".

Другие стали его поддразнивать. Дескать, пошел в полицейские, чтобы от родителей увернуться. Его вислогубая мамаша тоже получила надел земли, так что загоняла бы Ахима до полусмерти, как загнали ту собаку в соседней деревне, которая с горя удрала вместе с тележкой и где-то подохла, выбившись из сил...

Хильнер благодушно сиял.

- Жить и давать жить другим! - вот какая у него теперь программа. И даже для меня - читалось на его лице-нашлось бы местечко при такой постановке вопроса.

- Во всякую дырку нос сует, - жаловались на него в деревне. Но именно в этом он и видел свою задачу. "Мне сказали-служи народу, Ахим. Поняли, дерьмуки ?" - Так и прилипло к нему- "нос народа".

- Эй, Нос Народа, пропустим по маленькой! - Повернувшись спиной к залу, он украдкой хлопнул стопочку.

Оглушительным тушем музыканты встретили появление Дорле. Она встала в дверях зала, как вратарь в воротах: пусть мяч летит, пусть гол грозит. Пышечка насмерть стоит. Музыканты забили по воротам. Дорле перехватила мяч и, перевернувшись через голову, показала все, что имела, весело расхохоталась, отбила мяч в поле и пустилась в пляс под общий радостный гогот. Кто тут над кем потешался, было не совсем ясно.

Может, им и не по душе была Пышечкина лихость -что хочет, то и делает.

Герда Лобиг тоже была в зале. Она стояла в углу, нарядная как куколка, и отшивала всех кавалеров подряд. Она собиралась поступать на курсы и блюла себя. Герда твердо надеялась, что на этот раз дело выгорит, и привередничала вовсю. Ей, видите ли, не танцевать, а поговорить охота.

Тут в двери ввалился трубач - из носу его хлестала кровь.

- Толстосумы проклятые! - выдохнул он.

Сыновей богатых крестьян на танцы не пускали. И Ганс Лобиг теперь уже официально признанный живым, - по дстерег его в темноте. Ганс пошел в отца и ничего своего никому уступать не желал, в том числе и Хелы у Йоль. Что попало в eго руки, то и его. Герда вышла, чтобы приструнить братца. Хельга Иоль, явно польщенная всем этим, вдруг стала во весь голос подпевать: ни дать ни взять артистка.

В перерыв все повалили на улицу. Там перед сараем пожарной команды балаганщик поставил карусель. Раньше он ездил по крупным городам вроде Котбуса или Лукау, теперь двинул в глубинку. Кто-то приволок ему полмешка ржи. За это он включил рубильник, и круглая площадка с деревянными конями и гондолами завертелась. Короткая стычка из-за мест, и вот уже мужчины гладили конские шеи, женщины развалились в гондолах, а супруга балаганщика крутила ручку шарманки, вытащив из старых запасов ослепительную улыбку довоенных времен. Я вскочил на белого коня. Вперед, в Техас, галопом, марш!