Ирина Ванка - Сказки о сотворении мира

• Название: Сказки о сотворении мира
• Автор: Ирина Ванка
• Жанр: Фэнтези

---

— Женя сказал, что мне идут короткие юбки.

— Женя будет в восторге, если ты вообще забудешь одеться.

— Да ну тебя… — отмахнулась девушка. — Между прочим, Женя — хороший человек. И к тебе хорошо относится. К тебе много людей относятся также хорошо, как Женя?

Дом пустел постепенно. Сначала умчались гости, прихватив Алису и Сонечку. Розалия Львовна заболталась было по телефону с родней, но скоро поняла, что времени не осталось. В мгновение ока она собрала в дорогу Левушку и Натана Валерьяновича. Всех поместила в машину, а тех, кто не влез, поручила Жене. В машину доктора, кроме Юли, село еще человек семь. Ребята из поселка, которых не пустили на корт, немного потолкались у забора и пошли до шоссе пешком. Одна за другой исчезли машины посольства. Опустевший дом еще по привычке гудел. Оскару слышались шаги, разговоры. Несколько раз он вставал с кровати, чтобы запереть входную дверь, которая была заперта. Несколько раз подходил к калитке. Утоптанная земля простиралась от забора до бесконечности. Две брошенные машины давно забыли, кто их хозяева. Военный вертолет пролетел в сторону промзоны. Оскар услышал серию щелчков фотоаппаратов. В тот же миг на него напала компания журналистов.

— Как вы прокомментируете инцидент в Рогачевке? — услышал он.

— Вы допускаете, что там было испытание хроно-бомбы?

— Оскар, что вам известно о новом оружии? Какое отношение вы имеете к его разработке?

— Как вы считаете, связан ли повышенный фон гамма излучения с испытанием оружия?

— Вы думаете, что тотальные проверки на радиацию оправданы или только сеют панику?

— Посмотрите сюда, господин Шутов… — вспышка ослепила глаза.

Оскар запер калитку, поднялся наверх и с высоты посмотрел, как ссорятся между собой корреспонденты.

— На тебя охотятся? — спросила графиня. — Или на крошку?

— Просто охотятся. Никак не могу привыкнуть. Ладно, я, отшельник… А как малыш будет справляться с этой армией наглецов? Иногда подумаешь, прав ли я был, что занялся его теннисом?

— Когда он был маленьким… почти как Левка сейчас, я в первый раз привезла его на турнир, — вспомнила Мирослава. — Чего мне это стоило — вспомнить тошно. Стояла страшная зима. Одели ребенка во что попало, в смешную кроличью шубку, которую сшил палач. Валенки я купила по дороге у бабки, боялась, что у него отмерзнут ноги. Густав выбросил нас на Балтике и застрял, потому что вода в заливе замерзла. Добирались на автобусах, электричках. В одной руке барахло, в другой крошка. Я его таскала за воротник, как сумочку, и проклинала все на свете. Точно как ты сейчас. Думала, на фиг мне это? А теперь понимаю… что, собственно ему от жизни осталось, кроме этого несчастного тенниса? Ничего. Никто в него не верил, даже я. Маленький был, худенький. Все надо мной смеялись, говорили, что я его не кормлю. Никто не ожидал, что мальчишка играет. Никто представить не мог, что он ракетку способен держать в руках. В раздевалке он на живого человека не был похож. Все потихонечку разминаются, настраиваются, а мой сидит отмороженный, не шевельнется. И я рядом с ним, такая же. У меня не было сил форму на него напялить. Но как только крошка вышел на корт… Как только камеры вокруг него защелкали вспышками, как только первые аплодисменты послышались — детеныша как подменили.

— Как сыграл?

— Не спрашивай. Реву было!.. Обещал, что убьет меня, когда вырастет. Если честно, в его проигрыше была моя вина. Они играли на укороченных кортах, а мой привык лупить ракеткой на всю длину. Тогда я сказала: «Малыш, не кисни! Завтра о твоем позоре никто не вспомнит. И об успехе тоже. Мы зайдем на этот турнир еще раз, и всех победим». Теперь с каждого турнира у нас несколько кубков: за первые места, за вторые, за третьи. Мы думали, так будет всегда. Я надеялась, потому что крошка не представляет себе другой жизни, кроме как мордой в телевизоре. Он чувствует себя человеком только тогда, когда ему тычут в лицо десять штук микрофонов и слепят лампами. Понимаешь?.. Он до сих пор не верит в то, что живет. Иногда мне кажется, что он не замечает этого глючного мира так же, как мир не замечает его.

— Мирка… Я сильно виноват в том, что мир глючит?

— Конечно. Кто наделал приборов для заглючки сюжета? Не просто так они с неба падали.

— И как ты думаешь меня наказать?

— Заставлю работать над ошибками. Сдвинь этот чертов хронал — все прощу. В этом романе столько ненаписанных сюжетных линий, что хватит на тысячу жизней. Климат благоприятный, компания интересная. Что еще надо? Смысл жизни? Жили до сих пор без него и дальше как-нибудь проживем. Что ты сделал с промзоной?

— Хинею.

— Значит на твоей совести… — убедилась Мирослава. — И как это выглядит?

— Можешь сходить на экскурсию.

— Там оцепление с автоматами. Здоровые мужики зубами стучат от страха. Даже ведьма-вагафа приезжала полюбоваться на зеленое облако, над которым погасли звезды Вселенной. Ее пустили. Меня не пустят. Расскажи, Оська, никогда не видела последствий взрыва хрональной бомбы.

— Бог с тобой, я только сдвинул хронал на несчастные девять минут.

— И что получилось?

— Зеленое облако.

— А промзона? Институт, который над дольменом вознесся со всеми его сотрудниками…

— Поясняю для троечниц: все сместилось в хронале на девять минут. И люди, и институт, и я бы сместился, если б не находился за контуром. Ребята очень удивятся, когда поедут домой с работы. Наверно, недобрым словом меня помянут. Теперь я должен сдвинуть хронал в масштабах планеты, да?

— Выписал «День Галактики» дольменологам и успокоился…

— Я чуть не выписал «День Вселенной» для человечества. Все, Мирка, хватит! Я честно пробовал работать ключом и точно говорю, что не должен этого делать. Каждый раз, когда я пытаюсь ломать «сюжет», возникает хинея. Еще со времен Монте-Карло. Но ты же не веришь на слово. Тебе надо, чтобы мир разлетелся вдребезги у тебя на глазах. Чем я ближе к решению задачи, тем крепче хинея. Одно из двух: либо человечеству надо избавиться от меня, либо мне избавиться от судьбы. Любая программа, даже прекрасно написанная, вызывает глюк, если сталкивается с задачей, на которую не рассчитана.

— И что с тобой сделать?

— Убить. Мне надо умереть, чтобы дать Греалю свободу. Он должен настроить себя на решение задачи, а не искать ответы в моей голове. Мирка, возможности, которые вложены в этот прибор, во сто крат превышают мои, но я не знаю, как его запустить в автономный режим. Все-таки это искусственный интеллект, у которого свой кодекс чести. В отличие от неблагодарных детей человеческих, он никогда не переступит через создателя. Так же, как персонаж через «автора». Даже если очень захочет. Есть законы природы, универсальные для всего сущего.

— Как все сложно… — огорчилась графиня. — Ты говорил, что можешь открыть «реальную частоту», на которой хинеи не будет. Погоди мотать башкой, послушай… Если ты сможешь уйти туда, значит, законы не так уж универсальны, и никакого табу на пересечение миров нет.

— Переход невозможен.

— Ты всегда говоришь «невозможно», а потом берешься и делаешь. Оскар, ты — такое же творение своего Автора, как Греаль — твое. Автор тоже верит в универсальный закон. Он тоже не знает, как отпустить тебя на свободу, потому что ты паразитируешь на Нем с рождения. Если откроешь «реальную частоту», Он поймет, что никаких табу нет. Если Он поймет, поймешь и ты. Он найдет способ объяснить тебе это.

— Я не говорил, что могу открыть «реальную частоту». Эзоты считают это решением всех проблем, а я не вижу причины им возразить. Поэтому рассчитал характеристики дольмена, который дает такую возможность. Ни один, кроме флоридского, не годится.

— Что за дольмен?

— Диаметр порядка двадцати километров. Скорость вращения на внешнем контуре — не меньше семидесяти километров в час. Где ты видела сооружения такого калибра?

— Значит, надо построить.

— Помнишь, ты спросила, почему перед смертью прокручивается вся жизнь? — Оскар прикрыл окно, чтобы журналистские склоки не отвлекали от разговора.

— Тогда ты мне сказал, что это объяснить невозможно. И только такая дура, как я, может задавать вопросы, на которые ответить нельзя. Так почему?

— «Захлест волны» происходит всегда, даже в нормальном режиме поля. От резкого торможения в потоке времени оно растягивается и сжимается, как резина, вываливая в «оперативную память» все накопившееся за жизнь. То, что происходит с людьми сейчас, напоминает состояние за минуту до смерти.

— Оська, выбора нет. Надо строить дольмен. Строить трек, по которому можно разогнать флакер. Ничего сложного, если имеешь хроно-генератор. Греаль ведь может взять на себя эту функцию?

— Может.

— Тогда чего же мы ждем?

— Тоннель придется пробивать под землей в обстановке глубокой конспирации. Чтобы дехрональный туман имел постоянную плотность, и чтобы братья-друиды не садились на хвост.