Виктор Пожидаев - Чистые струи

• Название: Чистые струи
• Автор: Виктор Пожидаев
• Издательство: Дальневосточное книжное издательство
• Жанр: Современная проза
• Год: 1983

Виктор Пожидаев родился в 1946 году в Артеме Приморского края, где окончил школу, индустриально-педагогический техникум. Работал мастером производственного обучения, прорабом. Затем на протяжении 12 лет занимался журналистикой. В настоящее время — рабочий Славянского судоремонтного завода.

«Чистые струи» — первая книга молодого прозаика. Неторопливо, как бы исподволь, он поднимает а ней сложные проблемы нашего бытия: любви, брака, воспитания ребенка.

---

Мать пришла, позвала ужинать, но Васька загляделся на засыпающий лес, сразу не отозвался.

Отец идет! Но почему мимо дома?.. Васька привстал, пригляделся. Да это же дядя Коля. С ружьем…

Качнулись ветки и скрыли темный, приземистый силуэт соседа.

— Я за водой! — на ходу сообщил Васька матери, схватил ведро и шмыгнул в калитку. Пробежав немного, он остановился, перевел дух. Потом сунул ведро в куст и, прячась за деревьями, сторожко покрался следом. Он волновался и думал всякое и чувствовал, что неспроста приходил сегодня сосед…

Не доходя до родника, дядя Коля остановился, поозирался немного и стал чудить, выделывать замысловатые движения. Размахивал руками, обнимал, приподнимаясь на носки, старую замшелую ель.

«Спятил!» — решил Васька. Он чуть было не бросился бежать отсюда — к людям, рассказать… Но еще любопытно было, хоть и страшновато, и вдруг понял: петлю прилаживает! На него, на Ваську, прилаживает! Вот коварный! Ваську пробила дрожь. «Узнал, что нет никого, вот и решил отделаться…»

Дядя Коля возвращался, оглядываясь и держа в руках ружье. Прошел совсем рядом с распластавшимся на мху Васькой.

Подождал немного Васька, успокоился и — вперед.

Петля была не на человека — трос толщиной в палец.

«Чудит сосед! Какую собаку здесь поймает!»

Пошел Васька домой, удивляясь и качая головой: «Жди, дядя Коля, жди! Сам и залетишь в эту петлю спьяну…»

Ужинали вдвоем. Все ждали: вот-вот хлопнет дверью отец, зашебаршит в сенях, снимая лесную одежду. Но его не было и не было…

Васька забрался в свое логово, включил фонарик и раскрыл книгу. Но виделось ему всякое — то страшное, то смешное… Так и уснул.

— Сынок! а сынок! — услышал Васька далекий голос отца. — Проснись на минутку…

— Ты, пап! — обрадовался Васька.

— Найди, сынок, фонарик. Что-то в лесу… Слышишь?

Глухой рев, скорее стон, доносился от родника. Васька съежился от предчувствия беды, но, подавая фонарик отцу, вспомнил и понял:

— Пап! Это же дядя Коля! Петлю! Я видел…

— Беги к Балашову, сынок… — услышал он несчастный голос отца. — Быстрее! Только вокруг…

Оказывается, и егерь вернулся. Без бабы Поли…

— Возьмите карабин, дядя Игнат! — упрашивал Васька. — Может, медведь.

— Не медведь, — отвечал Балашов, торопливо одеваясь. — Лосиха приблудилась. Отпугивал я ее, чтобы собаки не наткнулись, к роднику жмется… Да как он посмел, негодяй!

В клетчатой рубашке, заправленной в пожелтевшие от солнца брюки, егерь выглядел подростком. Но седина уже и морщины как шрамы… Не замечал их Васька раньше.

Потом они бежали к лесу. А там гул стоял, словно бочки из-под солярки катали. Потом пробивался рев — длинный и жуткий. Заканчивался он странным, повторяющимся всхлипом: «Уфх! И-и-ичь…»

— Что же это, Игнат, а? — обычного спокойствия отца как и не бывало. — Прямо возле дома! Садист какой то!

Васька ухватил егеря за рукав.

— Он там, дядя Игнат! Он крикнул…

— Побудь здесь, Вася! Спрячься хорошенько.

— Мы позовем! — пообещал отец. — Жди, не подходи.

И они пропали в темноте. Васька боялся за них, хотел, чтобы все быстрее кончилось. Со страхом ждал: вот-вот бухнет выстрел. Сердце сжималось, он затыкал уши, а потом старался понять — был выстрел, нет?

А над лесом было светло. Луна распространяла вокруг тревожное желтое сияние. Напрасно Васька посмотрел на нее: какая-то ерунда с глазами случилась — деревья заколыхались, будто это не сами деревья, а неясные их отражения в гладком ночном озере.

Васька закрыл глаза и прислушался. Ничего… А когда посмотрел снова, отпрянул за дерево. По тропе шел человек. Он спешил, оглядывался, даже пробежал немного по освещенному месту. Потом нырнул в тень кустов и притаился.

Сосед!

Дядя Коля был уверен уже, что ушел незамеченным, — вывалился снова на тропу и пошел дальше не оглядываясь, будто в магазин за хлебом. В обманчивом свете луны он казался то приплюснутым, как тыква, то длинным и тонким, как жердь.

— Ва-а-ся! — донеслось вдруг. И сразу фигура соседа растаяла. Исчез — и все тут…

Не знает Васька, что и делать. Уйдет же! Крикнуть? Нет… Стоит, боится пошевелиться.

Сосед возник совсем рядом. С тропы сошел. Понял, значит, что рано обрадовался… И надо же было присесть ему у дерева, за которым притаился Васька.

Попятился Васька, почувствовал под ногой сучок. Но не было равновесия — не хотел, а наступил все-таки. Вздернулся сосед, всхрапнул от испуга по-лошадиному. Мгновенный желтый блеск стволов. Сухо, раз за разом, щелкнули отводимые курки.

— А-а-а! — крикнул, бросаясь вперед, Васька. И отлетел от удара. Метнулся снова, каким-то чудом поймал холодные стволы, рванул их на себя. Закружились в темноте у дерева двое — большой и маленький. А издали слышался зов отца:

— Ва-а-а-ся!

В один миг посветлело в лесу. Наверное, так бывает после солнечного затмения, когда темную ночь отделяет от яркого дня несколько секунд. Пропадает темнота — и солнце уже над самой головой, как в сказке!

Удивляется Васька: до чего же близко солнце! Прячет в мох лицо, вжимается в него весь, голову руками закрывает. Но нет спасу — жжет проклятое солнце. Даже… два солнца. Васька видит их мельком, но потом догадывается, что это солнце и луна вместе. Сходятся, сходятся… Вот толкнули друг друга боками и, отскочив, как мячики, поплыли в разные стороны. Все дальше и дальше от Васьки. Темнеть стало. Небо из белого превратилось в голубое, потом в фиолетовое. И не было уже в нем ни капельки тепла. Хлынула на землю из космоса сплошная стужа.

Чувствует Васька, что коченеет, рукой шевельнуть не может. Попробовал подняться — заскользили ноги по мху. Да и не мох это. Как сразу не понял — лед кругом. И качается ледяное поле под Васькой — все сильнее и сильнее. А вот накренилось — не удержаться! Заскользило Васькино тельце вниз. «Папа!»

«Да это же сон! — понял наконец. — Перепугался… Вот чудак!»

А вот и отец подходит, будит….

— Сынок! — тормошит Ваську отец. — Что же это… сынок!

Васька открывает глаза. Плачет отец, что ли?! Почему?

…Балашов был угрюм.

— Пропала лосиха! — сказал сквозь зубы. Поднялся, сунул руки в карманы…

Светало. Прояснились темные закоулки полного тайн и тихих звуков ночного леса. Васька, закутанный в пиджак, сидел на коленях у отца и не хотел больше ничего на свете.

Рядом, опустив голову, долбил пяткой тапочки ничем не провинившуюся землю сосед дядя Коля.

— Что мучаешься? — спросил отец. — Шел бы отсюда, а?

— Забудем, мужики! — поднял тот голову. Лицо искривленное, неживое. — Простите ради бога! Век молиться буду…

— Г… ты! — не выдержал Балашов. — Васька здесь, а то бы…

— Ну попробуй еще, сынок! Вставай…

— …А вон и мать идет! — сказал Балашов.

Хищник

Хороши дожди в июле! Теплые, ласковые, без напора. Ни листа не собьют, как осенью, ни хворью не наградят. Другая, добрая у них забота: освежить притомившуюся от зноя тайгу, взбодрить, чтобы зашептались, заговорили, разорались на разные голоса тенистые ключи, насытить прокаленную яростным солнцем беззащитную огородную землю.

Целую неделю ойкала, постанывала и дрожала крыша. Уж как промыло ее — без пасты и порошка — приходи, кума, радоваться! Теперь Васька и дни проводил под этой чистой крышей. Книжки читал, тосковал по рыбалке, слушал стук копыт сердитой козы Машки, повадившейся заскакивать на крыльцо, — раз попинают, два, а потом, глядишь, и хлеба дадут. Чем-то не нравилась ей пропитанная дождем трава.

Огороды обработаны на совесть. Теперь картошечка попрет, нагонит свое! И уже не надо ничего с ней делать до самой осени, пока не свянет тяжелая ботва, не оденутся клубни в прочную шероховатую кожуру.

Уносятся полегчавшие, но еще смурные облака, скрываются за подковкой Синей сопки. Отец и Балашов сидят на влажном крыльце. Отдохнули за дожди-то, на разговоры потянуло!

Васька спорхнул с чердака, рядом пристроился. Ножик — с железной ручкой, блестящий, с тремя разными лезвиями, на бруске точит, пальцем остроту пробует. Куда без ножика? Удилище вырезать, рыбы начистить, да мало ли что! Отец подарил. А теперь небось завидует. У самого-то — попроще, однолезвенный…

Кто-то возится у калитки. Сосед!

— Совесть у человека, — глядя под ноги, говорит Балашов.

Дядя Коля улыбается. Это он под хмельком. В тапочках на босу ногу, в шароварах и голубой майке.

— Здоров, мужики!

Мужики отвернулись, наблюдают за Васькиной работой.

— Ты как доктор… разложился! — одобряюще говорит сосед. — Операция, что ль, кака?

— Да! — жестко вставляет Балашов. — …хочет тебе отрезать.

Ну вот тут уж мужики гоготнули! С визгом. Сосед какой-то маленький стал, убогий. Брюшко вниз сползло, вытекло из-под майки перекисшим тестом.