Даниил Гранин - После свадьбы. Книга 1

• Название: После свадьбы. Книга 1
• Автор: Даниил Гранин
• Издательство: Государственное издательство художественной литературы
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1959

Роман Д. Гранина «После свадьбы» (1958) посвящен судьбе молодого изобретателя, посланного комсомолом на работу в деревню. Здесь автор, убедительно отстаивая достоинство науки, талант ученого, сосредоточивает внимание на нравственных основаниях научного творчества, поэтизирует бескорыстие героев, одержимых поиском.

---

И, пересилив свою неприязнь к Малютину, он рассказал, что видел в деревне и как нужна сейчас помощь колхозам.

— Так все же, почему вы отказываетесь? — как можно мягче спросил Шумский.

— Потому, что не хочу. Понятно? Мне и здесь не плохо, — сказал Игорь, вставая.

— Ну что ж, — помедлив, твердо сказал Шумский, — попрошу вас, товарищ Малютин, в понедельник после работы явиться на бюро райкома.

— Можно идти? — Игорь усмехнулся, наблюдая все возрастающую спокойную вежливость Шумского. Он еще надеялся, что его остановят, но все молчали, и он явственно ощутил, что это молчание все более отчуждает его от ребят.

— Пожалуйста, — сказал Шумский.

— Будьте здоровы.

Зачем он произнес эту идиотскую фразу, Игорь не понимал. Последнее, что он увидел, закрывая дверь, — сморщенное, словно от сильной боли, лицо Геннадия.

В комнату заглянула Галя: кого следующего? На нее зашикали: подожди!

— Чего с таким типом возиться? — сказал Вальков. — Проще другого послать.

Рагозин стукнул кулаком по столу.

— Кто тип? Это кто тип? Малютин? Ты на его месте не так бы завертелся. Герой! На чужой шее в рай ехать… Он ночами занимался, а ты… подметки тер на танцах!

Перед глазами его еще стояло бледное лицо Игоря. Скомканная в кулаке кепка. Аккуратно выглаженные брюки. Он представил себе, как Игорь сейчас бредет домой. Что он скажет Тоне? И как вообще будет с Тоней? Никто не учел этого. Никто здесь не понимал всей сложности положения Игоря. А за что ребят винить? Они привыкли, что на целину отбоя нет от желающих. Первый раз у них такая осечка. Правда, тут не на целину посылаем. Там романтика, внимание всей страны, само слово — целина! — учитывать надо, но ведь на то они и руководители. И еще надо учитывать, что до сих пор уезжали рабочие, а тут техник, итээровец. И Шумский держался правильно. И все же как-то нехорошо поступили с Игорем. И у самого Геннадия было тяжело и нечисто на душе. Вовсе не из-за их дружбы…

— Таких исключать надо, — сказала Вера. — Для чего нам такие комсомольцы? Для чего?

Возникла ничтожная, но очень четкая недружелюбная пауза, И сразу же, с какой-то сердитой неловкостью каждый заговорил, перебивая другого:

— Ну это ты зря…

— Убедить его надо.

— Вправить ему мозги.

— Передать на райком, — сказал Костя Зайченко. — Шумский правильно предложил.

Его поддержали с облегчением. Словно всем хотелось скорее забыть о Малютине. То ли дело разбирать заявления добровольцев-целинников! Любо-дорого смотреть.

Уже собирались вызывать воспитателей общежития и организаторов самодеятельности, уже Шумский положил личное дело Малютина в папку с надписью «В райком», когда Рагозин вышел из-за стола и заговорил. Он стоял, расставив ноги, чуть покачиваясь на носках; кулаки оттягивали его карманы. Обычно легкий, подвижной, он словно потяжелел.

— Спешите отвязаться, — сказал он. — Спихнуть на райком? Удобно. У ворот опасность, выкидывай в аут. Самим-то наказывать рука не поднимается! И в глаза-то друг другу совестно посмотреть. Что притихли, не знаете, почему совестно? Да потому, что сами-то мы не едем! Ни один из нас заявления не подал. Сам не едешь, а другого наказываешь, тут надо подлецом быть.

— Пожалуйста, — обиженно сказал Ваня Клоков, — нам никто не предлагал. Я думал, в МТС рабочие не нужны.

— То-то и оно, что не нужны. Поэтому Геннадий и красуется! — выкрикнул Вальков.

Возмущенные, они наперебой вызывались ехать куда угодно, кем угодно. Если можно договориться в райкоме заменить механика строителем, то Клоков согласен подать заявление, и с удовольствием, за ним остановки не будет. И незачем срамить организацию перед райкомом такими, как Малютин.

— А знаете, братцы, Рагозин-то прав, — сказал Шуйский, прерывая галдеж. — Мы часто здесь всякие высокие требования предъявляем. А сами?.. — Он помолчал и сухо заключил: — Поскольку Малютин отказывается, поедет кто-либо из нас. Завтра после райкома мы это обкатаем.

— Имейте в виду, — сказала Вера, — хотя мы и заменим Малютина, я буду настаивать на его исключении.

— Обязательно тебе крови надо, — сказал Геннадий.

Зайченко поддержал его:

— Поедут другие, сами хотят, чего ж парня мучить?

— Другие тут ни при чем, — сказала Вера. — А насчет крови… — Она пожала плечами. — Мне чистота нужна. Если обнаружилось, что нет у человека чувства долга, то нет у нас права оставлять его в комсомоле. Чем же тогда комсомолец отличается от несоюзного парня? Ты, Геннадий, доказал, что надо начинать с самих себя, вот мы и начали. Но надо тогда и продолжать.

— Выходит, по-твоему, что комсомолец — необыкновенный человек? — насмешливо спросил Вальков.

— Да, необыкновенный…

— Ну что ж, — задумчиво сказал Шумский, — может быть, в этом есть правда. Не знаю.

Впервые он нисколько не стеснялся своих сомнений.

Глава четвертая

Стол купили в комиссионном. Стол был дубовый, с двумя тумбочками, на пузатых ножках. Вид он имел деловито-добродушный и чем-то напоминал Тоне их соседа по квартире мастера ОТК Трофимова. Гранитоль, наклеенный на столешницу, отливал зеленью клякс, был в двух местах порезан, но это даже придавало столу рабочую уютность, тем более, что, по словам продавца, не будь таких пустячков, цену поставили бы на сотню выше. Продавец поцарапал длинным, желтым ногтем по дереву. «Дуб-то, обратите внимание, старой выделки». Тоня тоже поцарапала ногтем и поняла, что дуб старой выделки и есть то дерево, из которого следует изготовлять мужские письменные столы.

Втаскивать стол помогал Трофимов, и Тоня, с трудом удерживаясь от смеха, подмигивала Игорю: похож, а? Нет, ты скажи, верно, есть что-то общее…

Стол торжественно поставили на уготованное место, в угол, к батарее, так, чтобы свет из окна падал слева. Тоня заставила Трофимова поцарапать дерево и была счастлива, когда Трофимов назвал цену выше настоящей.

— Дореволюционное качество, — сказал Трофимов. — Индивидуальное производство. Наследие прошлого. — Он говорил с шуточной гримаской, и от этого слова его приобретали двойной смысл: понимай как хочешь.

Сидя на корточках, Тоня вытирала ящики. Какие бумаги хранились в них? Кто сидел за этим столом?

Запальчиво поблескивая глазами из-под рассыпанных волос, она заявила, что стол удачливый и, вероятно, волшебный. Он служил молодому ученому, потом молодому поэту, тут были написаны всякие замечательные книги… И когда эти люди становились известными, переезжали в другие квартиры и продавали стол, то на других, самых шикарных столах они уже не могли написать таких хороших стихов, учебников и делать такие изобретения.

Фантазия ее была неистощима. Любая вещь казалась Тоне одушевленной, каждая со своим характером и повадками. Обычно Игорь вышучивал ее выдумки, он называл ее придумщицей и загибщицей. Сегодня он ни разу не остановил Тоню и как-то странно согласно кивал и старательно смеялся, пряча глаза. Она объяснила это тем, что ему совестно за покупку, которая съела все их свободные деньги. Она чувствовала себя доброй и великодушной, и ей еще больше захотелось показать щедрость своей любви и способность на жертвы. Она вытащила из-за шкафа рулон бумаги, купленной для эпюров, не слушая протестов Игоря, застелила стол, и он сразу стал чистеньким, нарядным. Сбоку Тоня положила стопку с книгами, поставила чернильницу. Не хватало только настольной лампы.

Она заставила Игоря принести папку с эскизами, усадила его, заставила открыть папку, разложить бумаги и отошла, любуясь издали. Она была счастлива за него, но еще больше за себя, за то, что могла быть такой хорошей, и стала ею, и не требует за это никаких благодарностей.

Стол изменил вторую, пустынную половину, комната стала цельной и показалась Тоне еще больше.

— Послушай, кто живет в этой комнате? — озабоченно спрашивала она Игоря. — Нет, ты посмотри, ты уверен что это наша комната? Вся? Не может быть, ты чего-то путаешь.

Игорь послушно перебирал бумаги, улыбался, и опять Тоне показалось, что он заслоняется от нее своей улыбкой. Она уселась к нему на колени, сцепила руки на шее, заглянула в глаза. Игорь пригнул ее голову, прижал к себе обеими руками, словно заслоняя ее. Пуговица его рубашки больно врезалась в щеку. Какой-то страх почудился Тоне в этом жесте…

Тоня верила в приметы, в предчувствия, она любила рассказывать девчатам свои сны, обсуждать их с Мирой Георгиевной, пожилой бухгалтершей из их отдела. Два раза цыганки гадали ей по руке. Было весело и жутковато заглядывать в свою судьбу. В глубине души Тоня, разумеется, никогда всерьез не считалась с предсказаниями, но на всякий случай делала вид, что считается с ними, бессознательно стараясь умилостивить судьбу. Применительно же к Игорю всякие приметы казались ей смешными. Игорь был слишком трезв и практичен, чтобы подобные суеверия могли иметь над ним власть. Поэтому она не решилась поделиться мелькнувшим тревожным предчувствием.