Александр Плетнев - Когда улетают журавли

• Название: Когда улетают журавли
• Автор: Александр Плетнев
• Издательство: Дальневосточное книжное издательство
• Жанр: Современная проза
• Год: 1978

Александр Никитич Плетнев родился в 1933 году в сибирской деревне Трудовая Новосибирской области тринадцатым в семье. До призыва в армию был рабочим совхоза в деревне Межозерье. После демобилизации остался в Приморье и двадцать лет проработал на шахте «Дальневосточная» в городе Артеме. Там же окончил вечернюю школу.

Произведения А. Плетнева начали печататься в 1968 году. В 1973 году во Владивостоке вышла его первая книга — «Чтоб жил и помнил». По рекомендации В. Астафьева, Е. Носова и В. Распутина его приняли в Союз писателей СССР, а в 1975 году направили учиться на Высшие литературные курсы при Литературном институте имени А. М. Горького, которые он успешно окончил. А. Плетнев был участником VI Всесоюзного совещания молодых писателей, где его произведения получили высокую оценку. Он лауреат Всесоюзных премий имени Н. Островского и ВЦСПС.

---

«Стати на десятерых девок хватило бы. Завянет зря», — подумал с сожалением.

— Объясни, коль не так, — сказал, спохватившись.

— Хорошо. Труд математиков абстрактный, его не потрогаешь, как стол. Ну как бы тебе объяснить: вот ты кинул лопату угля и видишь результат: хватит печку протопить. Я же вывела формулу, а ею не нагреешься и не наешься, и не поставишь в машину вместо колеса.

— Тогда на что она, твоя выводка?

— В том-то и суть, что без этой формулы ни колеса, ни спутника не построишь.

— Что-то не пойму: без пользы — польза?

— Сейчас поймешь. Конструктор сконструировал самолет. Так?.. О нем, о конструкторе, говорят, пишут в газетах. А о том, что он при расчетах пользовался трудом математика, не пишут.

— Так была бы польза, — облегченно вырвалось у Василия Андреича. — Не для газет ведь работаем.

— Согласна. Но ты меня за тунеядца принимал.

— Принимал — не принимал, а кроме выводов, какие вы выводите, еще что-то делать надо. Я вот отмантулил в шахте и полеживал бы до смены. Но ведь нахожу еще дела. Жилье, ягоды, фрукт-овощ — вот! Своими руками. Вас растил-воспитывал.

— Значит, бросить науку и идти в огородницы? — Нежно-белое лицо и шея Татьяны стали наполняться розовостью. — Назад к печке и корыту?! Деградировать?

— Оградироваться ни к чему, — Василий Андреич досадливо махнул рукой. — Смерть не люблю кто за ограду прячется. Но и про землю не забывай. Вы уж за столом-то забыли, как земля пахнет, а она соляром да гарью начинает пахнуть. Зашел в магазин, купил… Ловко. А я бы разве не купил? Худо-бедно — деньги немалые получаю.

— Папа, мы отвлеклись: тебя другое интересовало.

— Не отвлеклись! — Василий Андреич даже ногой притопнул. — Скоро детей будете напрокат брать. Наигрался — и сдал обратно.

— Папа… — у Татьяны надулись, затрепетали ноздри. — Папа, мы поссоримся. — Отец затронул самое для нее неприятное.

Поднял глаза, а у нее слезы уже копятся. И так жалко стало дочь — хоть самому плачь.

— Ладно, ты прости… Я ведь пень старый. Вы вон куда поднялись… Мне до вас что кулику до Петрова дня. Не понимаю я многого.

— Кое в чем ты прав, — тихо сказала она и отошла к окну.

Василий Андреич подошел к ней и, как когда-то маленькой, положил осторожно руку ей на голову. Она прислонилась к его плечу, и так они стояли, глядели в окно, без слов проникаясь друг к другу доверием.

— Может, что недопонимаю, но в одном твердость и ясность имею; жизненный охват узковат у нас. Вот хоть ты: дело свое любишь. Хорошо. Но угрюма твоя жизнь, будто по узкому коридору идешь. А где кипяток молодости, чтоб через края плескал? Чтоб стены этого коридора размыл?

Василий Андреич помолчал, мысленно углубляясь в свою прошлую жизнь, потом возвращался к настоящему, ощупывая памятью годы, события, через которые он проходил, вплоть до настоящего. Вдруг мысль его споткнулась и, видимо, как-то передалась Татьяне. Та посмотрела на него вопросительно.

— Тут Валентина отмочила. Экзамен, вишь, принимала, а один балбес — ни уха ни рыла, дурак дураком. Билась она с ним цельный день. Когда директор ее вызвал — чтоб сдал, говорит, немедленно. Думаешь, по правде поступила? Пошла продиктовала да трояк ему влепила. Заершись, говорит, квартиры не увидишь. Видал? Деды-отцы — жизнь за правду… А она квартиру не отдала. Вот и говорю: много вы знаете, да кое-что заглавное забывать стали.

Василий Андреич отстранил от себя Татьяну.

— Ладно, дочь, работай тут, выводи… — У дверей вздохнул. — Эхе-хе, голова крепчает — плечи слабеют… А ты не обижайся, коль что не так. Вам дали столько, сколько никто до вас не получал. С вас и спрос строгий.

Василий Андреич выкорчевал три старых дерева и посадил на их место три нежных саженца. Бережно уложил их корешки в чернозем, укутал торфом да сверху присыпал опилками, чтобы славно им было спать до весеннего солнышка.

Небо окутала наволочь, прикрыла светлую полоску неба на востоке, будто запечатала. А тихо-то как! Только пойманным оводом ноет на дальнем шурфе вентилятор.

Уверенно и вельможисто навалились на забор цветы — георгины, стрельчато-фарфоровыми чашечками прицелились в небо гладиолусы.

Он не любил эти цветы. «Потому и живут долго, что пусты, назначенья своего не выполняют. Кукушкина слеза на Иртыше нищенка в сравнении с ними, а сколь духовита! За три недели исходит духом и старится. Чудно!» Рассеянные и тревожные думы. «Главное позади, а мешок погодим завязывать — горб еще сдюжит… Детальки крепки, да подсохли — не смазываются, не меняются детальки…»

Чем больше он отдыхал, тем больше чувствовал усталость: «Кровь не нагнетается… Не хочет сама течь — привыкла, чтоб ее гоняли. Шевелиться надо».

Василий Андреич пошел в сарай. Там он снял с гвоздя снизку коронок и стал точить их на ножном точиле. Полоска холодного огня струилась из-под победитового резца; Василий Андреич давил размеренно на педаль, резко отнимал коронку от наждака, прищурившись, прикидывая угол заточки:

…«Ладно, как в воду пойдет», — и брался за другую.

На его лбу налились капли пота, а спине стало парко до горячего. Осадистая тяжесть в груди исчезла: работалось легко.

«Во, дожился, — усмехнулся он. — Как на болотистом зыбуне: все время двигайся. Остановился — утонул».

В сарае потемнело. Дверной проем закрыла дылдастая фигура Светланкиного жениха Валерки Кондырева.

— Здравствуйте, Василий Андреич!

— Здоров… птичник. Вползай, не засть.

Сидели друг против друга. Василий Андреич, будто впервые, разглядывал дюжего, толстой кости парня. Каменистое его лицо потянула улыбка и спряталась. «Сколько наук напридумывали. Легко живут, не надсадятся. Проходчик славный бы из него вышел, упористый. А он — птичник».

— Ну как, Валерий, больше воробьев стало, иль на убыль пошли в твоей, как ее!..

— Ор-ни-то-ло-гии, — подсказал Валерка. — Это наука о птицах. И напрасно вы иронизируете. Птица человека петь научила и в небо его позвала.

— Да я разве против? Только дело это вроде немужское: птичкам под перышки заглядывать. Задавишь поди птаху такими лапами. Ты когда-нибудь бревна носил или, к примеру, камни?

— Нет. А зачем? — удивился Валерка.

— Может, картошку копал?

— Учился когда, месяц сено сгребал. Посылали… А что?

— Да так. Я к тому: не зовет ли тело к работе?

Ну чтоб оно устало, заныло, а потом радостно отдохнуло?

— Так я спортом занимаюсь. Гирями…

«Зовет, значит, на утеху», — подумал. И спросил:

— Ты, Валерий, грамотный… Не скажешь, что-то меня вразнос берет? Работаю — как живчик, сел — гнет долит. С тобой вот мало посидел, а уж грудь обручами тянет.

— Вам нужен отдых, — уверенно сказал Валерка. — Отлежаться, погулять. Это же элементарно: отработал свое — отдыхай. Вам для этого государство пенсию дало. Говорят, маршалы в отставку не уходят. Но вы же проходчик… И всех денег не заработаешь.

— Ладно, — резко прервал Василий Андреич Валеркину болтовню, — завтракать пошли: кличут.

Тот пожал широченными плечами, вышел.

«Разве поймет птичник. Разрознились, беда».

Дочери вышли к столу свежие, туго обтянутые вязаными костюмами.

— Вы бы платьи надели — за стол ведь садитесь.

Наталья поставила графинчик, рюмки.

— Давайте-ка, собрались коли…

Василий Андреич отодвинул графин, начал нехотя есть.

Валерка, как фокусник, налил мгновенно в рюмки.

— Ну, Татьяна Васильевна, за твою без пяти минут — докторскую! За тебя. Светлячок!

Валеркина и Светланкина рюмки сошлись над столом в долгой паузе. Светланка, не стесняясь, откровенно счастливая, глядела на него.

— Что-то ты, отец, смурый? Не захворал ли?

Наталья убрала от него наполовину несъеденное блюдо.

— Пустое. К непогоде, должно, разымает.

Он встретился с глазами жены. По-молодому чистые, бесхитростные, они беспокоились и пугались. От нее не скроешься — все знает.

«Как же ты будешь одна? — змейкой вильнулась нечаянная мысль. — Что-то я, дурак, пугаю ее. Кровля чуть треснула, я уже ору: обвал».

— Может, к врачам, Вася?

— Чево?! — Василий Андреич натужно рассмеялся. — Вон мои врачи, — показал в окно на сад. — Ты приготовь тормоз[8] побольше — в шахту скоро.

Собравшись с силами, он бодро поднялся.

— Пойду немного поковыряюсь.

— Ему на курорт надо, — с беспечностью здоровяка сказал Валерка. — Пивка попить, поразвлечься… Хе-хе-хе, — закончил он неуместным смешком.

Мать и Светланка потупились от стыда. Татьяна брезгливо разглядывала Валерку.

— Валерий, выдь ко мне, как поешь, — сказал Василий Андреич и вышел.

«Не закрепит жизнь, свистуган, завалит по-черному».

Едва он взялся за лопату, как Валерка выскочил из дома, закачался к калитке. Почти следом — Татьяна.