Уильям Голдинг - На край света (трилогия)

• Название: На край света (трилогия)
• Автор: Уильям Голдинг
• Жанр: Зарубежное современное
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-271-42551-6

Одно из самых совершенных произведений английской литературы.

«Морская» трилогия Голдинга.

Три романа, посвященных теме трагического столкновения между мечтой и реальностью, между воображаемым – и существующим.

Юный интеллектуал Эдмунд Тэлбот плывет из Англии в Австралию, где ему, как и сотням подобных ему обедневших дворян, обеспечена выгодная синекура. На грязном суденышке, среди бесконечной пестроты человеческих лиц, характеров и судеб ему, оторванному от жизни, предстоит увидеть жизнь во всем ее многообразии – жизнь захватывающую и пугающую, грубую и колоритную.

Фантазер Эдмунд – не участник, а лишь сторонний наблюдатель историй, разыгрывающихся у него на глазах. Но тем острее и непосредственнее его реакция на происходящее…

---

– Я плохо себя чувствовал мистер Колли, иначе поговорил бы с вами раньше. Кое-кто из пассажиров наверняка был бы рад, проведи вы короткую службу в пассажирском салоне, после того, как пробьет семь склянок, или, если предпочитаете сухопутный язык, в половине четвертого.

Пастор словно бы подрос прямо у меня на глазах. Его собственные, в свою очередь, налились слезами.

– Мистер Тальбот, сэр, как это… как это по-вашему!

Я совсем рассвирепел. На кончике языка вертелся вопрос: откуда он знает, что по-моему, а что не по-моему? Я кивнул и удалился, краем уха услышав за спиной слабое блеяние о том, что ему надо бы еще навестить немощных. Боже милосердный, да стоит ему сунуться в чью-нибудь каюту, как его с треском оттуда вышвырнут! Как бы там ни было, а я смог дойти до пассажирского салона, ибо раздражение – лучшее лекарство для ослабших членов, и обнаружил там Саммерса. Новость о том, что я организовал на корабле церковную службу, он принял в молчании, а в ответ на предложение пригласить капитана, слабо улыбнулся и ответил, что в любом случае обязан докладывать ему обо всем, что происходит на судне. Лейтенант взял на себя смелость предложить более поздний час. Я ответил, что время не имеет значения, вернулся в каюту и упал на парусиновый стул, чувствуя, что устал, но начинаю выздоравливать.

Через некоторое время ко мне зашел Саммерс и сказал, что, если я не против, он чуть-чуть доработает мою идею. Сделает из нее прошение от имени всех пассажиров! Он поспешил добавить, что на флоте так положено. Что ж, ладно. Любой, кто, подобно мне, предан замысловатому, но очень выразительному флотскому языку (я надеюсь привести вам несколько самых интересных образчиков), не позволит нарушать морские обычаи. Но когда я услышал, что недотепа-пастор собирается читать нам проповедь, я пожалел о своем порыве и вдруг понял, что несколько недель вдали от всех атрибутов государственной религии стали для меня настоящим отдыхом!

Итак, я счел отступление неприличным, и мне пришлось посетить службу, устроенную по моей просьбе. Это было ужасно. Прямо перед службой я налетел на мисс Брокльбанк, щедро наштукатуренную красным и белым. Полагаю, именно так выглядела Магдалина, стоя у ограды храма и не решаясь войти. Да уж, подумал я, Колли – не тот человек, чтобы заставить ее выглядеть поскромнее. Однако вскоре я обнаружил, что недооценил как сообразительность дамы, так и ее опыт: когда пришло время службы, свечи в салоне так подсветили ее лицо, что лишние годы куда-то исчезли, и оно стало юным и прекрасным! Мисс Брокльбанк посмотрела на меня – как выстрелила. Едва я оправился от этого залпа, как обнаружил, что Саммерс, еще больше усовершенствовав мое первоначальное предложение, допустил в салон самых приличных переселенцев, дабы они смогли разделить с нами молитву: кузнеца Гранта, приказчиков Филтона и Уитлока и старого стряпчего, мистера Грейнджера с еще более дряхлой женой. Разумеется, любая сельская церковь может похвастаться не меньшим смешением сословий, однако тут, на корабле, общество собралось не слишком-то благородное – плохой пример для простолюдинов. Пока я пытался примириться с вторжением, вошел – мы из уважения встали – пастор, все его пять футов, облаченные в пасторскую шапочку поверх круглого парика, длинную мантию, подбитые железом сапоги; он внес с собой сложную атмосферу робости, благочестия, восторга и самодовольства. Ваша светлость может возразить, что столь разнообразные чувства не могут уживаться под одним-единственным париком. Да, на обычном лице просто не хватит места для всех выражений, главное обязательно вытеснит все остальные. В большинстве случаев так оно и бывает. Разве не улыбаемся мы и ртом, и щеками, и глазами – да всем лицом, ото лба до подбородка! Но Колли был сотворен Природой на редкость экономно. Она словно бы свалила в одну кучу… нет, это слишком грубо. В общем, на какой-то окраине времен, на топком берегу самой заброшенной речушки, случайно и бестолково слились воедино те черты, что Природа выкинула за ненадобностью, как не подошедшие ни одному из ее созданий. Завершила образ некая жизненная искра, которая, судя по всему, была предназначена овце. И вот перед нами свежеиспеченный, неоперившийся пастор.

Во всем вышесказанном ваша светлость может усмотреть попытку писать красиво – льщу себе, что не совсем бесполезную. Озирая присутствующих, я не мог отделаться от мысли, что Колли – живое доказательство афоризма Аристотеля. Любой человек от рождения принадлежит какому-то сословию, если какая-нибудь игра случая не поможет ему подняться выше. Как в грубых средневековых манускриптах, где краски не имеют оттенков, а рисунки – перспектив. Скажем, осень там всегда знаменуют люди – крестьяне, холопы, которые трудятся в полях и чьи лица очерчены теми же скудными и неровными линиями, что и у Колли.

Глаза его были опущены долу – от скромности и, возможно, в знак размышлений. Уголки рта поднялись и знаменовали триумф и самодовольство. Остальные части лица бугрились костями. Образование пастор явно получал в поле, собирая камешки и гоняя птиц, а университетом ему стала упряжка с плугом. Теперь все его черты, неравномерно обожженные тропическим солнцем, сплавились в единую, венчающую все, гримасу скромности.

Не кажется ли вам, что мы снова ударились в красивости? Дело в том, что я все еще пылаю негодованием. Колли знает о моей будущей должности. Время от времени трудно было понять, обращался ли он к своему божеству или к Эдмунду Тальботу. Актерствовал Колли не хуже мисс Брокльбанк, и только привычное уважение к представителям церкви помешало мне разразиться негодующим хохотом. Среди приглашенных переселенцев была тихая, бледная молодая женщина, которую бережно принесли на руках и усадили на стул позади меня. Оказывается, во время первого же шторма у нее случился выкидыш, и ее мертвенная бледность резко контрастировала с искусственным румянцем чаровницы Брокльбанк, а сдержанное и почтительное внимание ее спутников – с притворной святостью Колли. Так началась эта служба – в самых что ни на есть странных обстоятельствах на редкость нелепого вечера. Не стану говорить о том, что над нашими головами грохотали шаги мистера Преттимена, который как можно громче демонстрировал антиклерикализм. Опущу топот и крики, которыми сопровождалась смена вахты: все делалось настолько шумно, насколько можно было ожидать от развеселившихся моряков – наверняка по приказу капитана, в крайнем случае, с его молчаливого одобрения. Сам я мог думать только о бледной девушке и о том фарсе, что разыгрывался перед ней. Потому что как только мистер Колли увидел мисс Брокльбанк, он глаз с нее не сводил. Она же сыграла свою роль – и слово «роль» я употребляю тут не случайно, – с той картинной набожностью, какой отличаются персонажи передвижных театров, колесящих в сельской глуши. Ее глаза отрывались от лица пастора только для того, чтобы вознестись к небу. Губы, полуоткрытые в религиозном экстазе, шевелились, повторяя: «Аминь!» В какой-то момент одну из ханжеских реплик Колли, сопровождаемую «аминь» мисс Брокльбанк, удачно подчеркнуло оглушительное пуканье мистера Брокльбанка, отчего большинство собравшихся захихикали, как школьники за партами.

Хоть я пытался как можно больше отстраниться от происходящего, оно смущало меня все сильнее и сильнее. Сперва я злился на собственные чувства, но вдруг, определив источник раздражения, понял, что чувства мудрее, чем разум. Ибо мы, повторюсь, пустили к себе группу простонародья. Возможно, они прошли в кормовую часть корабля с теми же мыслями, что и некоторые ваши посетители, которые якобы жаждут увидеть Каналетто[13], а на самом деле рвутся посмотреть, как живут знатные люди. Хотя надеюсь, конечно, что все наши гости и в самом деле хотели помолиться. Наверняка этой несчастной бледной девочке негде искать утешения, кроме как в религии. И кто же осмелится отнять у бедняжки последнюю надежду? Возможно, дешевый спектакль нашего проповедника и его Магдалины не помешал ей вознести мольбы к воображаемому Богу, но что подумали ее простые, честные спутники? Боюсь, их почтение к высшему обществу в этот вечер сильно пошатнулось.

Андерсон и в самом деле ненавидит церковь! И его отношение действует на всех окружающих. Он не отдает никаких приказов, но все знают, как капитан обращается с подчиненным, посмевшим не разделить его нелюбовь. Только мистер Саммерс да долговязый армейский офицер, мистер Олдмедоу, пришли в пассажирский салон. А почему там был я – вы знаете. Не желаю поддерживать тиранов!

Под конец проповеди я сделал главное открытие сегодняшнего вечера, по-новому осветившее ситуацию. Когда я впервые заметил, как размалеванное лицо нашей актрисы притягивает взгляд преподобного, я решил, что он испытывает неприязнь, смешанную, возможно, с невольным подъемом – неким порывом желания, или даже похоти, который опытная распутница вызывает не столько в разуме, сколько в теле мужчины, изо всех сил демонстрируя, что она доступна. Но вскоре я понял, что дело обстоит совсем иначе. Мистер Колли никогда не бывал в театре! Страшно подумать, до чего он может докатиться на пути в свою отдаленную епархию, от театра до maison d’occasion[14]? В его книгах говорилось о раскрашенных женщинах, которые собственными ногами сходят в ад, но не давалось совета о том, как узнать этих женщин при свете свечи! Он принял мисс Брокльбанк за ту, кого она играла! Их словно бы связали цепью из побрякушек. В какой-то момент, произнеся слово «господа», он повернулся к ней и продолжил: «…и даже дамы, как бы хороши они ни были», после чего проповедь полилась дальше. Из-под шляпки мисс Грэнхем донеслось шипение, а Саммерс заерзал на стуле.