Уильям Голдинг - На край света (трилогия)

• Название: На край света (трилогия)
• Автор: Уильям Голдинг
• Жанр: Зарубежное современное
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-271-42551-6

Одно из самых совершенных произведений английской литературы.

«Морская» трилогия Голдинга.

Три романа, посвященных теме трагического столкновения между мечтой и реальностью, между воображаемым – и существующим.

Юный интеллектуал Эдмунд Тэлбот плывет из Англии в Австралию, где ему, как и сотням подобных ему обедневших дворян, обеспечена выгодная синекура. На грязном суденышке, среди бесконечной пестроты человеческих лиц, характеров и судеб ему, оторванному от жизни, предстоит увидеть жизнь во всем ее многообразии – жизнь захватывающую и пугающую, грубую и колоритную.

Фантазер Эдмунд – не участник, а лишь сторонний наблюдатель историй, разыгрывающихся у него на глазах. Но тем острее и непосредственнее его реакция на происходящее…

---

– Священник, сэр? Нет у нас никакого священника!

– Поверьте, я его видел.

– Быть не может.

– Но ведь по закону должен быть – на каждом линейном корабле, разве не так?

– Капитан Андерсон не очень боится законов, а поскольку священники тоже не горят желанием служить на флоте, обойтись без них гораздо проще, чем отыскать врача.

– Бросьте, мистер Камбершам! Всем известно, что матросы славятся невероятным суеверием. Наверняка и вам время от времени необходима помощь какого-нибудь Мумбо-Юмбо!

– Только не капитану Андерсону. Равно как, в свое время, великому капитану Куку. Тот был убежденным атеистом и скорее бы взял на свое судно разносчика чумы, чем попа.

– Боже милосердный!

– Верно вам говорю, сэр.

– Как же тогда… дорогой мой мистер Камбершам! Как тогда поддерживать порядок? Выдерните краеугольный камень – и рухнет вся арка!

Судя по виду мистера Камбершама, мысль моя до него не дошла. Видимо, я выразился чересчур витиевато, пришлось срочно поправляться:

– Офицеров в команде очень немного. Остальные – просто пестрая толпа, от послушания которой зависит порядок на корабле, да что там порядок – успех всего путешествия!

– Они вполне себе справляются.

– Но, сэр, влиятельность нашей Церкви заключается в том, что в одной руке она держит кнут, а в другой – мифический, посмею утверждать, пряник, так что…

Тут мистер Камбершам утер губы черной от загара рукой и встал.

– Не разбираюсь я в этом, – ответил он. – В общем, капитан Андерсон не взял бы на борт священнослужителя, даже если бы было кого. А тот, что вы видели, не член команды, а пассажир, и священник, судя по всему, совсем еще желторотый.

Я припомнил, как бедный малый пытался вползти вверх по палубе, да еще умудрился опорожнить желудок против ветра.

– Наверное, вы правы. Во всяком случае, моряк из него никудышный.

Затем я обрадовал мистера Камбершама известием, что при первом же удобном случае хочу представиться капитану. Он вытаращил глаза; пришлось объяснить ему, кто я, упомянув имена вашей светлости и его превосходительства, вашего брата, а также подчеркнуть, какой пост я намереваюсь занять при губернаторе – настолько, насколько вообще возможно было это подчеркнуть, учитывая то, второе дело, о котором мы с вами говорили. Кроме того, я подумал о том, о чем не сказал вслух: поскольку губернатор – тоже офицер флота, а мистер Камбершам – типичный представитель морской породы, поучусь-ка я разговаривать с подчиненными – авось пригодится!

Моя речь несколько оживила мистера Камбершама. Он уселся обратно и поведал мне, что никогда раньше не служил на подобном корабле и уж тем более не ходил в такое плавание. Почти все тут кажется странным не только ему, но и другим офицерам. Мы и боевой, и торговый, и пассажирский корабль, мы и пакетбот – в общем, все на свете, а значит – и тут он продемонстрировал некую прямолинейность мышления, свойственную военным, причем как старшим, так и младшим чинам, – а значит, ничто. В конце пути, пророчествовал Камбершам, наше судно станет на прикол, спустит паруса и будет тешить губернаторскую гордость салютами, пока тот будет прогуливаться туда-обратно.

– Что, возможно, и к лучшему, мистер Тальбот, – угрюмо добавил он. – Да, к лучшему!

– О чем это вы, сэр?

Мистер Камбершам дождался, пока пританцовывающий от качки слуга не нальет нам снова, и сквозь открытую дверь оглядел темный, залитый водой коридор.

– Бог знает, что случится, если мы пальнем из оставшихся на борту пушек.

– Выходит, враг притаился прямо здесь, на палубе?!

– Надеюсь, вы не станете делиться моими опасениями с другими пассажирами. Нельзя их пугать. Я и так наговорил вам больше, чем следовало.

– Нет, я, конечно, готовился стоически встретить опасность в случае нападения, но что от героической обороны нам станет только хуже, это… это…

– Это война, мистер Тальбот, тем паче, что на море судно в опасности всегда – даже в мирное время. Был ведь и еще один корабль нашего типа – перестроенный военный корабль, я имею в виду, под названием, по-моему, «Хранитель» – да-да, «Хранитель», – который вышел в точно такое же безумное плавание и не дошел до места. Хотя нет, теперь вспомнил: он налетел на айсберг в Южном океане – тут уж ни новизна, ни прочность не спасут.

Я перевел дыхание. Все ясно – по бесстрастию, с которым офицер ронял слова, я понял, что он просто-напросто решил меня припугнуть – верно, за то, что я подчеркнул важность своего положения. Дружелюбно хохотнув, я решил, что пора закруглять беседу. И заодно попрактиковаться в искусстве лести, кою ваша светлость рекомендовали мне в качестве превосходной отмычки.

– С такими офицерами, как на нашем корабле – полными трудолюбия и веры, нам, я уверен, бояться нечего.

Камбершам посмотрел на меня с подозрением, словно ища в последних словах потайной и, возможно, иронический смысл.

– Веры, сэр? Это в каком же смысле?

Нет, самое время, как говорится у нас, мореходов, сменить курс.

– Гляньте-ка на мою левую руку. Вот что творят ваши двери – и синяки, и порезы! Как это у вас говорится – по левому борту? Тогда выражусь, как настоящий моряк: я исцарапал руку по левому борту! Последую-ка, пожалуй, вашему совету: съем что-нибудь, выпью бренди да залягу в койку. Выпьете со мной?

Камбершам помотал головой.

– Я заступаю на вахту, а вы и впрямь набейте желудок. И еще: поосторожней с Виллеровым сонным зельем. Настойка очень крепкая, а цена ее будет расти день ото дня, без всяких разумных объяснений. Стюард! Стакан бренди мистеру Тальботу!

Он кивнул настолько учтиво, насколько это возможно для человека, который стоит наклонившись, будто падает с крыши. Картина на редкость потешная, тем более что на море веселящие свойства крепкого напитка делают ее еще более забавной, чем на суше. Так что мне, похоже, пора остановиться. Я осторожно повернулся на закрепленной скамье и обозрел бушующие волны, что вздымались и опадали за кормовым окном. Должен признаться, подобный вид принес мне мало утешения, более того – я вдруг осознал, что даже при самом счастливом исходе плавания, тут нет ни одной волны, вала, буруна или барашка, который мне не придется пересечь еще раз, на пути обратно, пусть даже и через несколько лет. Долгое время я сидел, уставившись в стакан, в крохотное озерцо ароматной жидкости. Зрелище меня не порадовало, единственным утешением стала мысль, что другим пассажирам еще хуже. Она же заставила меня поесть – немного почти что свежего хлеба с сыром. Запил я все это тем самым бренди и ждал, что желудок взбунтуется, но бедное мое нутро, запуганное сперва элем, затем бренди, а следом лечебной настойкой, да еще при полном моем небрежении к его, прости Господи, мольбам о помощи, затихло словно мышка, услышавшая, как кухарка поутру шурует в печи кочергой. Я вернулся к себе и поспал; снова вышел и поел еще раз, а потом засел за дневник и нацарапал при свете свечи вот эти самые строки, предоставив вашей светлости весьма сомнительное удовольствие прожить кусок здешней жизни «моими глазами», уж простите великодушно. Куда ни ткнись, на корабле плохо всем, от домашних животных до высших – или низших! – существ вроде вашего покорного слуги, разумеется, за исключением запакованных в блестящие зюйдвестки моряков.

(4)

И как вы, ваша светлость, чувствуете себя сегодня? Надеюсь, в добром здравии, не хуже, чем ваш покорный слуга! У меня на уме, на языке, на пере – да на чем угодно! – такая куча событий, что я понятия не имею, как выплеснуть их на бумагу. Короче говоря, дела в нашем деревянном мирке повернули к лучшему. Не то чтобы я совсем превратился в морского волка, ибо хотя теперь ход корабля мне и понятен, выматывает он по-прежнему. Но идем мы все-таки ровнее. Сегодня ночью, когда меня что-то разбудило – видимо, слишком громко отданный приказ, – я почувствовал, что в неуклюжем, неровном движении появилась какая-то плавность. День за днем, валяясь в похожей на корыто койке, я чувствовал, как судно раздвигает воду, как бы подскакивая через неравные промежутки, словно наткнувшийся на препятствие возок. Лежал я головой к носу, ногами к корме и каждый скачок вжимал голову в подушку, вырубленную, казалось, из гранита, и встряхивал жалкие останки тела.

Несмотря на то, что теперь я понимал саму природу этого подскакивания, оно не перестало быть на редкость неприятным. Итак, в ту ночь на палубе поднялся шум и топот, офицер выкрикивал приказы, которые передавались дальше каким-то адским хором. Я и не знал, несмотря на плавание по Ла-Маншу, что обычную команду можно пропеть, как целую арию: «Спустить паруса!» или, допустим, «Круче к ветру!».

– Легче, легче! – проревел у меня над головой, если не ошибаюсь, тот самый Камбершам, после чего суматоха еще усилилась. Реи стонали так, что я сжал бы зубы, останься у меня на это силы, а затем – о, затем! Ни разу за время путешествия не испытывал я столь незамутненного счастья, если не сказать – блаженства! Движение судна, койки, всего моего тела изменилось разом, в мгновение ока, как будто… Хотя нет, ни к чему увлекаться сравнениями. Я ведь точно знаю, отчего случилось чудо. Мы сменили курс и повернули южнее, на морском языке – на котором я изъясняюсь с растущим удовольствием – пошли в фордевинд.