Эшли Дьюал - Если Небо Упадет

• Название: Если Небо Упадет
• Автор: Эшли Дьюал
• Жанр: Короткие любовные романы

У Миры совсем плохо с желанием жить. После трагической гибели родителей, ее единственный интерес — сценарий собственной смерти. Девушка упорно пытается свести счеты с жизнью, пользуется ярыми и безутешными криками своей фантазии, однако неожиданно натыкается на внеплановое препятствие с каштановыми волосами и гетерохромией радужной оболочки. Данная встреча заставит ее пересмотреть взгляд на многие вещи.

---

В больнице меня уже знают. Медсестра за регистрационным столом ухмыляется, делает вид, будто удивлена, что я еще жива. Молчит, но взглядом спрашивает: ну что, ты опять пыталась себя убить? И я киваю ей. Она думает, что здороваюсь, а я отвечаю на незаданный вопрос.

Пыталась. И буду пытаться. Потому что сейчас в смерти смысл моей жизни.

Стучусь.

— Заходи.

Голос Александра Викторовича низкий, добрый. Я послушно прохожу в маленький, светлый кабинет, закрываю за собой дверь и, вздохнув, поднимаю глаза.

— Здравствуйте.

— Рад, что ты пришла, Мира. Боялся, после того, как ты один раз пропустила сеанс, мне придется насильно тащить тебя сюда.

— Нет. У меня все хорошо. — Доктор поднимает взгляд и усмехается. — Что? Почему вы смеетесь?

— Потому что я еще даже не успел тебя спросить, а ты уже попыталась меня обмануть.

Александр Викторович высокий, худой мужчина. Его глаза маленькие, карие, но удивительно пронзительные. Мне становится неловко. Я присаживаюсь на старую кушетку, сплетаю перед собой пальцы и гордо выпрямляюсь. Все должно быть идеально, я должна быть идеальной: взгляд, осанка, голос.

— Было желание повторить содеянное?

Уже этот вопрос выбивает меня из колеи. Моргнув, я покачиваю головой и заторможено отвечаю:

— Нет.

— Когда это произошло?

— Что это?

— Когда ты вновь пыталась себя убить, Мира.

Усмехаюсь и отвожу взгляд.

— Вы пытаетесь подловить меня? Но я не настолько глупа, чтобы проколоться так просто.

— Я не знаю, что с тобой делать, — эмоционально отрезает Александр Викторович и откидывается на спинку стула. Встречаюсь с ним взглядом и краснею: мне стыдно, словно меня только что уличили в чем-то нелегальном.

Выдыхаю и твердо протягиваю:

— Со мной ничего и не нужно делать.

— Хватит! — обрывает меня доктор. — Хватит лгать, Мира. Мы уже столько раз с тобой обсуждали это. Твои родители погибли, но ты жива. Зачем…, зачем ты губишь себя? У нас был просвет. Помнишь? Почти два месяца все было отлично. — Я усмехаюсь и прикусываю кончик пальца: если бы он только знал истинную причину затишья. Я ведь не передумала умирать, я просто испугалась. — Но что я вижу сейчас? — продолжает Александр Викторович. — На лицо отравление. Что ты принимала?

— Ничего.

— Не лги.

— Ничего.

Стискиваю зубы и мысленно прокручиваю в голове вчерашний вечер. Я выпила четыре пакетика цефтазидима: антибиотика, а затем пошла в кафе. Осушила полбутылки дешевого шампанского, и вместо того, чтобы потерять сознание — потеряла надежду. Я простояла на коленях в туалете больше двадцати минут. А затем, когда вся дрянь вышла из меня, отправилась домой.

— Твое лицо желтого цвета.

— Это тональный крем.

— Губы потрескались.

— Обветрились на улице.

— Твои руки, — я слежу за его словами и крепко стискиваю пальцы, — они дрожат.

— Да, что вы от меня хотите? — шепчу я и пронзаю доктора обиженным взглядом. — Со мной все в порядке. Разве не видно? Я жива, я дышу. Все просто замечательно! На мне это идиотское платье, эти туфли, я накрасилась, и…

— Сделала прическу, — добавляет Александр Викторович.

— Да, сделала прическу, — обессиленно усмехаюсь, протираю руками лицо и вновь встречаюсь взглядом с врачом: он не выглядит грозным. Скорее он действительно взволнован. Чтобы хоть как-то разрядить обстановку, я повторяю. — Все хорошо. Правда.

— Ты мне как дочь, Мира. Я пытаюсь тебя защитить, но у меня не выходит. Уже почти три месяца мы встречаемся с тобой каждую среду и каждую пятницу, а ты все так же продолжаешь выталкивать меня за борт своего корабля.

— Зачем вам тонуть вместе со мной?

— Но ты не тонешь. В твоем корабле нет пробоин. Разве что только те, которые ты сама прорубаешь. Я пытаюсь залатать их, но ты тут же делаешь новые.

— Не надо меня спасать, — я благодарно смотрю на Александра Викторовича и искренне улыбаюсь, — мне хочется уйти, понимаете?

— Надеюсь, уйти из кабинета?

— Вы знаете, о чем я. Поэтому, пожалуйста, не мешайте.

— Как ты можешь такое говорить? Как я теперь могу спокойно тебя отпустить? Пойми же, жизнь продолжается. Я тоже потерял отца, но я не согнулся, Мира.

— Значит, вы не любили его так же сильно, как я любила своего. — Резко отворачиваюсь и тут же чувствую укол в область сердца. Прикрываю глаза. Мне становится трудно дышать, но я продолжаю. — Такое ощущение, будто только вчера я видела его лицо. Он говорил со мной, шел рядом, смеялся. И, — обессиленно горблюсь, — и если бы я только знала то, что знаю сейчас. — Смахиваю со щеки слезы и вновь смотрю на доктора. — Мои родители были для меня всем, и я не понимала этого, пока не потеряла их. Они погибли, и я осталась абсолютно одна. Если бы…, если бы у меня была возможность обнять их напоследок, сказать им то, что теперь я каждый день прокручиваю в своей голове, поблагодарить их, извиниться. Если бы у меня только был шанс. Я ведь разговариваю с ними, доктор. Знаю, что они мне не ответят, но не могу себе запретить! И мне так жаль, что я всегда во всем их винила, всегда от них что-то требовала. Сейчас, только сейчас, я осознала, как много потеряла и как много ошибок совершила. Я одна, и мне незачем жить, понимаете? Я просто не хочу.

— Ты не одна.

— Одна.

— Но как же твои родственники?

— Какие? — я зло усмехаюсь. — Те, что на Украине? Те, что знают о смерти моих родителей, своих же брата, сестры, дочери или сына, и продолжают провозглашать новую власть легитимной? Они ослепли на этой войне.

— Уверен, ты ошибаешься, Мира. Ты разговаривала со своей крестной?

— Нет, — вытираю щеки и вновь гордо выпрямляюсь. — Если бы ее мнение, касаемо ситуации, изменилось, она бы сама давным-давно связалась со мной.

— Возможно, она попросту не знает о произошедшем.

— Все каналы передавали о гибели репортеров под Луганском. И поверьте, что уж мои родственники отлично делают на своей Украине, так это смотрят телевизор.

Александр Викторович громко выдыхает, облокачивается о стол и протягивает:

— Где твои друзья?

— Я не общаюсь с ними.

— Почему?

— Потому что.

— Как на счет парня?

— Его как не было, так и нет.

— Ладно, ты не можешь общаться с родственниками, но причем тут знакомые? Они ведь хотят быть рядом.

— Никто не понимает меня сейчас. — Облизываю губы и пожимаю плечами. — Скорбеть все могут, но единицы чувствуют мою боль.

— Ты ведешь себя высокомерно.

— Что? — удивленно вскидываю брови. — В чем же мое высокомерие?

— В том, что ты считаешь себя особенной, но, Мира, каждую секунду у кого-то в семье происходит несчастье, и поверь, никто не хочет жить после потери близкого. Никто. Но только ты решила поставить себя выше остальных и избавиться от боли, которую, между прочим, все со временем переносят, самым низким путем.

— Я не высокомерная.

— Нет. Ты именно такая. Твоя боль не особенная. Ты не особенная. Нужно пережить то, что произошло и продолжить существовать, а не твердить о том, как удивительно жестоко обошлась с тобой судьба. Да, — доктор, словно сдаваясь, поднимает руки, — мне ужасно жаль твоих родителей, и, да, сейчас тебе так плохо, что хочется умереть. Но не будь слабой эгоисткой, которая просто сдастся и, наплевав на всех, покончит с собой. Будь сильной.

— Скольких людей вдохновила эта речь?

Александр Викторович выдыхает весь воздух в легких и усмехается:

— Надеюсь, ты будешь первой.

Надейтесь.

Я выхожу от доктора растерянной и злой. Меня вновь отчитали, и что, черт подери, он понимает в моих чувствах? Что он может сказать мне такое, чего я сама себе еще не говорила? Попытается убедить в том, что смерть родителей — не конец? Скажет, что скоро все будет хорошо? Я каждый день занимаюсь подобным обманом. Каждый день начинаю с того, что приказываю своему отражению в зеркале стать сильной. Но это не работает. Ничего не работает, когда жить не хочется.

Я выбегаю из больницы под звуки приближающегося поезда. Оборачиваюсь, вижу вдалеке вокзал и неожиданно понимаю, как могу умереть. Машина ненадежный способ, но есть ведь и другой. Ужасный, зато необратимый.

Я прибавляю скорость и начинаю двигаться в сторону железнодорожного вокзала. И почему-то мне кажется, что даже ветер подталкивает меня вперед, в том направлении. В голове играет мелодия, которую папа постоянно хотел поставить на какой-нибудь драматический момент в ролике, но не решался: все думал, что она не к месту — Марианна Фейсфул «Кто заберет мои мечты». Поправляю низ платья, аккуратно заправляю его набок и практически перехожу на бег под скрипку, под ее стоны. Запах июня спускается по моим легким, окрыляет мое тело, все мое существо. Тополиный пух, словно снег, стелется передо мной, создает дорожку, и я не останавливаюсь. Несусь навстречу своему последнему поезду, своему последнему вздоху. Ненастоящие снежинки разлетаются в тех местах, где я касаюсь асфальта каблуками. Они кружат вокруг и несут меня вперед, будто сама я не смогу, замру на половине пути. Но я не замираю. Я бегу вперед, и короткие волосы щекочут шею, лицо. Прикусываю губу в предвкушении, буквально взлетаю по ступеням и, наконец, дергаю широкие двери вокзала на себя.