Н. Денисов - Арктический экзамен

• Название: Арктический экзамен
• Автор: Н. Денисов
• Издательство: Издательство «Современник»
• Жанр: Современная проза
• Год: 1988
• ISBN: 5-270-00044-X

Денисов Н. В. Арктический экзамен: Повести. — М.: Современник, 1988. 336 с.

Николай Денисов — автор нескольких стихотворных сборников, изданных в Москве и Свердловске. В издательстве «Современник» выходила его книга «Вчера было детство».

«Арктический экзамен» — вторая книга прозы Денисова. В нее вошли две повести: «Нефедовка» и «Арктический экзамен».

Через произведения Николая Денисова проходит мысль о том, что человек силен кровной связью с родной землей. Это и помогает ему в самых трудных жизненных испытаниях.

---

— Что, и больше не вернулся?

— Плохо подумал. Он порядочный, зачем же! А я чайник чайником, но экзамены сдала без троек. Зачислили, конечно, не без его помощи. Конкурс, я тебе скажу, был! Выключи свой самовар, заразговаривал… Ну вот, как-то забегает, принес билеты в театр. Подружки принарядили, намарафетили, пошла я с ним в театр, а потом закрутилось — завертелось… В общем, в свою квартиру перевез из общежития. Ну и…

— Любила?

— А что? Любила! — сказала она с вызовом. — Давай твой кофий пить.

В громоздкую надстройку станции то и дело наваливался порывами ветер, и было слышно, как со свистом полоскается в воздухе возле рубки пружинный клинок антенны и со скрежетом проворачиваются в клюзах массивные якорные цепи. Виктор поднялся, посмотрел на реку: творилось светопреставление! Он видел, как, зарываясь в воду, упираясь изо всех сил, шла к грузовой пристани самоходка, вдали боролось с волной другое суденышко и одинокая чайка, отважившаяся в эту пору лететь на кормежку, никак — не могла управиться против ветра, нацеливалась опуститься на полубак станции, осыпаемый дождем и брызгами.

— Погодка сегодня!

— Как на берег доберемся? Катер пришлют?

— Домой хочется?

— Не знаю, Витя.

— Тогда в Арктику поплывем вместе. Или на астраханские арбузы? Ронжина катапультируем на сушу, а тебя электриком зачислим.

— Шутишь, Витя. Никуда я не поплыву. Трусиха я, Витя…

Откровенный и спокойный разговор, без недомолвок и ненужной настороженности, как в первый вечер на корме, все не выходил. Ей казалось, будто что-то томит его, сковывает, а она видела, что он совсем не равнодушен к ней, еще оставалась ниточка, соединяющая их с прошлым, да что прошлое! Разве она «серая мышка», совсем наоборот, красивая, и ей хотелось, чтоб он сказал об этом, ведь умел говорить когда-то…

Она подумала, что завтра пройдут экзамены, а там уж нет оснований задерживаться на судне, разве что — погода! Но что погода! Ронжин, как начальник, постарается умыкнуть ее подальше от «Северянки». Вот тщится человек!

Через неделю — две, может быть, забудет и о*б этой встрече — встрече с прошлым. Было, утекло и не повторится. Вздор, бабья слабость. Разве можно на что-то надеяться, желать лучшего? Дома, как говорится, полная чаша. Живой воды нет. Муж солидный, с положением. Живой воды…

Она вдруг поднялась, полушубок скатился с плеч, дохнув накопившимся под ним теплом и уютом, подошла к зеркалу. Легонько коснувшись расческой волос, поправила завиток, воздушно задела пальчиками темный локон, оценила еще раз, обернулась, просторно, во все глаза посмотрела на Виктора.

— Красивая ты! — произнес он. Он любовался ею, и это было видно: любуется! Она знала, что сегодня она особенно красива — в обтягивающем свитерке, в джинсах, специально оделась, боже мой, только заметил! Но все равно было хорошо, что заметил и говорил, приближаясь: — Красивая ты, Нина…

12

Толпятся у двери канцелярии, за которой в торжественности и тишине сидит экзаменационная комиссия. Надо же, какая «серьезная» процедура!

Но парни побритые, наодеколоненные. Пятница, тот вовсе в черном костюме, в лакированных полуботинках, как на дипломатическом приеме. И библиотекарь нашел повод зацепить Ваню:

— Дай поносить галоши, Пятница?

— Чтоб у тебя повылазило!

— А где наш дед? — растерянно спрашивает Миша Заплаткин, словно ему действительно вынь да положи Глушакова, которого с некоторых пор за глаза называют «дедом». Не всем пока известно, что на морском жаргоне «дед» — это старший механик на судне, но Глушаков — дед хотя бы по старшинству. Так и укореняется постепенно — «наш ял», «наш гимн», «наш дед». Обрастает братва привычками!

— Дедуня-то, — протяжно говорит Вася, — в люди выбился.

Тут дверь приоткрывается, выглядывает Борисов:

— Ну, кто самый смелый? Давай по одному.

Гена Бузенков зашагивает в приоткрытую дверь, и парни успевают рассмотреть «комиссию» во всем ее великолепии. Ронжин, сухой и костлявый, он, кажется, еще больше усох за эти дни, в центре стола с ведомостью, вертит пальцами авторучку. Нина Михайловна, Нинок, по правую руку от него, в строгом костюмчике, прическу взбила, цыганские глаза подвела тоненькими стрелками. Красивая, жуть. И дед сидит, посверкивает лысиной. Наконец-то снял свой тренировочный костюм, вырядился тоже.

… — Ну, а если тебя током звездануло? За оголенный провод схватился? — наседает Пятница на Васю.

— Отмечай командировку и своим ходом — на кладбище!

— Брось, Витя, какие тут шуточки!

— Кока не бить, Вася.

Вылетает Гена, и заходит Вова.

— Ну как, Гена?

Бузенков кивает, мол, сдал и летит зачем-то в рубку, только ступени разговаривают. А Виктор рассказывает парням, как сдавали экзамены по зарубежной литературе в институте:

— Преподаватель у нас был: один внешний вид что стоил — красавец, эстет, а как начнет материал излагать, уста медом сочатся, глаза закатывает от удовольствия, так любил свое великое средневековье! «Гаргантюа… Пантагрюэль… Рабле…» — все на французский манер, с носовыми гласными. У заочников душа незабудками цветет, глаза медовые тоже и конспекты писать забываем. А он в конце особо сладкозвучных фраз даже на шепот переходит: в раю, да и только! Тут с заднего ряда ему, как обухом по темечку: «Громче, не слышно!» Аудитория неожиданно покатывается от смеха. Щека доцента розовеет: «Что вас интересует, студент?» А тот — с невинностью: «Виктора Гюго тоже сдавать будем?» Рубанул по рабоче — крестьянски на свой лад — с ударением на первом слоге, убил великого француза начисто, да и доцента тоже: «Как фамилия, студент?» Где ему помнить фамилии заочников? Наш друг пролетарский, он, между прочим, Леня, твой земляк, из Севастополя, голову втянул — завтра «зарубежку» сдавать…

— Ну и завалил?

— На другой день стоим вот так же под дверьми: кто сдал, кто не сдал, ждем, когда наш друг билет потянет. Не помню, что там ему попалось, но вышел сияющий и злой. Да я, говорит, да не сдам…

Доцент наш, конечно, устроил ему экзаменовочку. А скажите, говорит, отрок, чем отличается сервант от Сервантеса? Наш друг не будь дураком и врезал ему: а тем же, чем Расин от Россинанта! Ушлый был, начитанный, а вот на французском произношении погорел ни за копейку… Да. Все сдадим, братцы!..

Бодрится он что-то сегодня. Но на душе у Виктора хорошо. Парни такими славными, интеллигентными выглядят. Умными, добрыми… И дурная погода не влияет. Всегда в общем, артельном деле — экзамены тоже артельное дело! — братва на глазах преображается, каждому хочется уважать друг друга и поклясться в дружбе на веки вечные.

Вот совсем недавно было жарко, на реке — полный штиль, и вечерами парни смотрели с тентовой палубы, как долго не гасло солнышко, ало светилась и горела вода, и они сходились и пели. Виктор выносил баян, пристраивался на раскладной стульчик, и хоть получалась не бог весть какая стройная мелодия, но зато — пели. Как пели! Моторные лодки, а их здесь — эскадрильи, наверно, у всякого уважающего себя северянина есть «казанка», проносились с виражами по тихой воде с каким-то особым шиком, словно играли в подкидного со смертью, едва не задевая борта «Северянки». С лодок махали руками, и индейские возгласы приветствий заглушались ревом «Вихрей», но все равно отрадно было видеть эти картины. И забывалось наэлектризованное раздражение: торчание на рейде без информации о завтрашнем дне, без грошей в карманах и даже без «отеческой» заботы начальника, который не показывался на борту слишком долго.

Но гасло наконец светило, и сизовато — белесая паутина сумрака повисала над притихшим Полярным кругом, над рубкой, над шпилем единственной мачты, где мерцал топовый огонь. И еще один огонек теплил Виктору душу: напевшись, он шел в каюту, зажигал свечку и долго еще читал или писал в дневнике о впечатлениях утонувшего за Ангальским мысом дня…

Вот подошла и Виктору пора отвечать на вопросы комиссии. И он вошел в канцелярию, занял нагретый стул, и Ронжин кивнул своим клювиком, посмотрел оценивающим взором: на что, мол, годитесь, молодой человек? Он задал вопрос. Виктор ответил, угадав в точку: читал инструкцию, читал! Потом спрашивал дед, и Виктор опять отвечал, ощущая в себе холодновато — сладкий привкус ответственности момента.

— Это, пожалуй, коку не пригодится!

— Почему же? — непритворно строго удивилась Нина Михайловна. — Какие вы знаете приемы искусственного дыхания?

— Приемы? — Виктор посмотрел ей в глаза, они выражали строгость и непреклонность, ничего похожего на вчерашнее — у него в каюте!.. Ну, что ж!..

Сдали экзамены и получили удостоверения «о допуске к работе со всеми механизмами и устройствами станции». И Ронжин, вручая удостоверения, сказал, что «вот теперь мы имеем полное право…».