Дмитрий Барчук - Александрия

• Название: Александрия
• Автор: Дмитрий Барчук
• Жанр: Русское современное
• Год: 2005
• ISBN: 5-94476-061-3

Действие романа происходит в двух временных пластах: в начале XIX века и в наше время.

Два главных героя. Царь Александр I. Вступил на трон после убийства его отца Павла I. Победил Наполеона. Но его душа не находит покоя, поэтому он инсценирует свою смерть и выбирает путь покаяния. И российский олигарх Михаил Ланский, банкир и нефтяной магнат, заключенный по надуманному обвинению в следственный изолятор «Матросская Тишина» за то, что захотел стать Президентом.

Две сюжетные линии. К власти и от власти. Что движет этими неординарными людьми? Какова цена шапки Мономаха? Что значат деньги в жизни человека? Чем отличаются суд земной и суд Божий?

На эти и другие вопросы пытается ответить Дмитрий Барчук в своем новом романе в свойственной ему захватывающей и интригующей манере.

---

Мозг лихорадочно работает. Мысли роятся, как шальные. И откуда-то из глубины души выползает неизвестный мне ранее страх. Не перед людьми и не перед обстоятельствами. Этого я уже отучился бояться. Но этот ужас, сковывающий меня сейчас, совсем другого рода. Ужас за мой Грех. За содеянное. Жутко становится, что прошлое уже никогда не вернешь назад и не исправишь. Неважно, что сейчас, умудренный опытом, жизнью, ты выбрал бы другой путь. Но тогда-то ты сделал именно то, что сделал. И сейчас остается только каяться в ожидании не людского, а Божьего суда. Если бы Редактор знал, как я понимаю Александра!

Когда я учился в третьем классе, моя мама влюбилась по-настоящему, как могут влюбляться настоящие женщины один раз в жизни. Ее избранник, Иван Матвеевич, был старше ее на 20 лет, как мама – меня. Он возглавлял крупный строительный трест, возводивший элеваторы на целине, а вскоре перешел на работу в обком партии. Он был женат. Имел дочь, на два года младше моей мамы. О разводе не могло быть и речи. Это означало поставить крест на карьере. Поэтому он встречался с мамой тайно.

Об их романе я узнал случайно. Мама выбила через профком путевку в детский санаторий «Мать и дитя» в Анапе на две недели. С заездом 31 декабря. И хотя Черноморское побережье Кавказа по праву считается довольно-таки теплым местом в нашей стране, но в ту зиму оно таким отнюдь не было. В нашей комнате было настолько холодно, что мы несколько ночей спали одетые. Морозы стояли под двадцать градусов. Даже море замерзло на десятки метров от берега. Я никогда не забуду, как катался на катке из замерзших медуз. Интересно было скользить по неровной, выпуклой поверхности: то вниз, то вверх.

Каково же было мое удивление, когда мы (как бы неожиданно!) на узкой курортной улочке встретили прогуливающегося дядю Ваню. И впредь мы стали совершать прогулки уже втроем. Благо на улице заметно потеплело, выглянуло солнце, и в дневные часы воздух прогревался до плюсовой температуры.

Мы ездили в горы. Пока я лазал по скалам, взрослые ели шашлык и пили кубанское вино в какой-нибудь придорожной забегаловке. Часами гуляли мы по пляжу, вслушиваясь в неровный шум зимнего прибоя. Над нами галдели стаи чаек. А нам было удивительно хорошо втроем. Каким бы малым я тогда не был, но все равно хорошо запомнил то редкое ощущение безмятежного счастья и духовного единения, какое бывает присуще лишь полноценным семьям, в которых мужчина и женщина искренне любят друг друга, и от этого их счастья радостно становится на душе и ребенку.

Когда путевка закончилась, дядя Ваня поехал с нами до Москвы в одном купе. Я простыл перед отъездом, и у меня начался жар. Он, как отец, вставал ко мне по ночам. Поправлял одеяло, измерял температуру, давал мне лекарства.

В Москве мама в очередной раз положила меня в больницу. После отпуска я расстался с ней на удивление легко, без обычных концертов. А она с дядей Ваней поехала дальше в Семипалатинск.

Через год Ивана Матвеевича перевели на работу в аппарат ЦК КПСС, заместителем заведующего финансовым отделом. И он с семьей переехал в столицу. А вскоре устроил перевод моей маме в бухгалтерию Министерства путей сообщения.

Благодаря его содействию нам дали двухкомнатную квартиру в новом доме, и не где-то на окраине, в новостройке, а почти в центре, недалеко от метро «Сокол». Чтобы маме было удобно навещать меня в больнице после работы.

В школе я учился средне. В отличниках не ходил, но и в двоечниках тоже. Постоянные отлучки из школы в больницу не способствовали хорошей успеваемости. Но даже не в этом была главная причина моих средненьких достижений. Мой прагматичный ум просто не видел смысла в том, чтобы надрываться, дни напролет корпеть над учебниками, чтобы в конце четверти тебя при всем классе похвалила классная руководительница. Уже в то время я интуитивно придерживался главного принципа теории «экономикс» – достижение максимального эффекта при минимальных затратах.

Но в седьмом классе я очень захотел собаку. И не какую-нибудь болонку, а настоящую восточноевропейскую овчарку. Но мама, обычно потакавшая моим прихотям, на этот раз была непреклонна.

– Только через мой труп, – категорически отказала мне она. – Я лучше сама стану злой, как собака, но никакой живности в квартире не будет.

Но я был такой же упрямый, как и она. Истинный внук своего деда и истинный сын своей матери. Если какая блажь в голову втемяшится, колом ее оттуда не выбьешь. Я стал бредить собакой. Вечера напролет пропадал в районном клубе служебного собаководства.

А когда моему школьному другу Сереге Серафимову удалось сломить сопротивление родителей и ему все-таки купили щенка, я понял, что готов на любые подвиги ради собаки.

– Хорошо, – согласилась мама. – Если станешь отличником, куплю тебе щенка.

В тот момент она могла обещать что угодно, без малейшего риска, что придется когда-нибудь отвечать по принятым обязательствам. Ведь у ее сына за предыдущую четверть было всего две пятерки: по алгебре и геометрии. И то только потому, что я уже тогда испытывал странную, чуть ли не патологическую тягу к разным диаграммам и графикам. Остальные – четверки и тройки, причем с явным преобладанием последних. Особенно плохо обстояли у меня дела по русскому языку и литературе. Учительница по этим предметам меня на дух не переносила. Она была отъявленной антисемиткой и была твердо уверена, что мальчик с такой внешностью, как моя, в силу своего происхождения просто не в состоянии нормально усвоить русский язык и литературу. Даже тройки она ставила мне с натяжкой, только из страха перед директором и районо, требовавшими стопроцентной успеваемости.

Я стал посещать кружок любителей российской словесности, учил наизусть все стихи, которые она задавала на дом, а потом декламировал их в классе с таким выражением, что у наиболее чувствительных девчонок на глазах блестели слезы. А однажды выучил всего «Черного человека» Есенина, чем окончательно добил учительницу. Она была вынуждена пересмотреть свое отношение к моей персоне, а перемены во мне отнесла на счет своего педагогического таланта. Я не возражал. Год я закончил круглым отличником.

Мама сияла от счастья, когда я выложил перед ней табель, в котором красовались одни пятерки. Слово свое она сдержала. И вскоре в нашей квартире пришлось убирать с пола все ковры, ибо месячный щенок Туман, маленькое косолапое чудо, уж очень любил справлять нужду именно на мягкое.

Иван Матвеевич тоже был ревностным собачником. Из итальянской командировки он привез редкую по тем временам для Москвы суку породы мастино наполетано. Он жил в цэковском доме на Первой Брестской улице, достаточно далеко от нашего дома. Но меня не смущало расстояние, я каждый вечер садился с Туманом в троллейбус и катил по Ленинградскому проспекту и улице Горького до площади Маяковского. Дальше дворами мы пробирались к дому Ивана Матвеевича. Он с Рицей (так звали его собаку) обычно выходил на прогулку в девять вечера. А потом мы подолгу гуляли в ближнем скверике с нашими питомцами, которые тоже друг в друге души не чаяли и носились как угорелые наперегонки, барахтались в траве, в опавших листьях или в снегу. Но иногда хозяин задерживался на работе допоздна, и собаку выгуливала домработница. И тогда мы с Туманом, унылые, возвращались домой много раньше.

Это Иван Матвеевич первым, еще в Семипалатинске, заметил мои математические способности и склонность умножать имеющиеся в моем распоряжении активы. Однажды на день рождения он подарил мне альбом с марками. Но каково же было его изумление, когда через какое-то время я продемонстрировал ему свою коллекцию. Он не поверил своим глазам.

– Эти марки из Сан-Марино очень дорого стоят. Неужели мама тебе дает столько денег? – удивленно спросил он.

– Что вы, дядя Ваня, я бы в магазине их никогда не купил, – успокоил я старого филателиста. – Просто несколько удачных обменов в клубе.

Прощаясь с нами в прихожей, он сказал маме на прощанье:

– А ведь твой сын, Катя, прирожденный брокер! Он далеко пойдет.

А мне, чтобы не зазнавался, добавил:

– Если, конечно, будешь хорошо учиться и много работать.

Я тогда не знал, кто такой этот «брокер», но почувствовал, что Иван Матвеевич произнес это слово с уважением. Наверное, именно в тот вечер я решил, кем стану, когда вырасту.

При окончании школы каких-либо внутренних колебаний по поводу своей будущей специальности я не испытывал.

Пес, сделавший из меня отличника, к тому времени стал жертвой собачьей чумы. Мы с мамой долго выхаживали его. Иван Матвеевич прислал самого модного в Москве ветеринара. Но все оказалось бесполезно. Туман ушел от нас, но оставил после себя такую светлую память, что даже сейчас, четверть века спустя, когда я вспоминаю его лукавую мордашку и стоящие торчком уши, которыми он поводит, вслушиваясь в каждое твое слово, на глазах невольно появляются слезы. По Дарвину, труд сделал из обезьяны человека, а из меня человека сделала собака. Именно пес научил меня ставить перед собой прежде казавшиеся недостижимыми цели, разрабатывать стратегию покорения высот и подниматься на вершины. В память о своем четвероногом друге школу я окончил с золотой медалью.