Валерий Залотуха - Отец мой шахтер (сборник)

• Название: Отец мой шахтер (сборник)
• Автор: Валерий Залотуха
• Жанр: Русское современное
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-9691-1465-4

Роман «Свечка» сразу сделал известного киносценариста Валерия Залотуху знаменитым прозаиком – премия «Большая книга» была присуждена ему дважды – и Литературной академией, и читательским голосованием. Увы, посмертно – писатель не дожил до триумфа всего нескольких месяцев. Но он успел подготовить к изданию еще один том прозы, в который включил как известные читателю киноповести («Мусульманин», «Макаров», «Великий поход за освобождение Индии»…), так и не публиковавшийся прежде цикл ранних рассказов. Когда Андрей Тарковский прочитал рассказ «Отец мой шахтер», давший название и циклу и этой книге, он принял его автора в свою мастерскую на Высших курсах режиссеров и сценаристов. Студенты Залотуха и Кайдановский год ждали возвращения мастера из Италии. Но не дождались.

---

Лето Василий растерянно и удивленно смотрел в его спину. Ермаков торопился. Он даже не окунулся по своей привычке в воду.

– Жор… – позвал его Лето. – Ты куда?

А тот выбрался на берег, зачавкал сапожищами по грязи.

– Жо-ор! – испуганно закричал Вася. – Дядь Жор! Ты куда?! Не уходи!! Я засну один, дядь Жор…

Положив пулемет на плечо, Ермаков уходил – большой, сутулый, непонятный…

Они торопливо подошли к проходной завода. Трубы не дымили, и небольшие заводские корпуса немо стояли за старой кирпичной оградой. Мамин подергал крепкую дверь проходной. Она была закрыта.

– Ну, ясное дело, – сказал Мамин, беспомощно оглядывая пустую улицу.

А Свириденко уже подбежал к заводским воротам, высоким, сваренным из толстых железных прутьев. Посредине на воротах были приварены вырезанные из толстого листового железа и выкрашенные бронзовой краской серп и молот. Свириденко попробовал ворота на прочность, подергал гигантских размеров замок и, нисколько не раздумывая, ухватился руками за прутья, стал карабкаться на ворота. Он забрался наверх и собрался спускаться – с другой стороны ворот, когда услышал вдруг голос, высокий, детский:

– Дяденька, вы куда? На завод?

Сразу за проходной была красивая, ухоженная клумба с алым львиным зевом посредине, и на клумбе паслась коза. Рядом стояла девочка-подросток, льноголовая, с косичками, худая, любопытная.

– На завод, – ответил Свириденко, подавая руку командиру.

– А туда нельзя, – сказала девочка вежливо и серьезно.

– Тебе можно, а нам нельзя… – пошутил Мамин, находясь уже рядом со Свириденко и подавая нетерпеливо руку карабкающемуся беспомощному учителю. – И ты чего это на общественной клумбе личную козу пасешь?

– А теперь ведь все равно, – ответила девочка. – Все равно ведь немцы придут, а завод взорвется.

– Это тебе кто сказал?

– У нас в городе все знают. – Девочка пожала плечами. – Моя мамка на заводе работает, она говорила… Да я сама видала, как военные бомбы в ящиках носили, а дедушка Воробьев им показывал, куда прятать, чтоб немцы сразу не заметили… Давеча… Я Зинку пасла и видала…

Мамин и Свириденко застыли на воротах, как петухи на насесте. Непомнящий внизу перестал карабкаться.

– А где этот дедушка живет, знаешь?! – подумав секунду, крикнул Мамин.

– Кто, дедушка Воробьев где живет? – спросила девочка.

– Дедушка Воробьев, – кивнул Мамин.

– Знаю, – со спокойным достоинством ответила девочка.

– Проведешь нас?

– Проведу. – Видно, она была очень спокойная девочка.

Мамин и Свириденко быстро спустились вниз, девочка пошла к воротам.

– Как же ты с козой перелезешь? – улыбаясь, спросил Непомнящий.

– А я здесь, – объяснила девочка, легла на живот и проползла под воротами по пыльному, в выбоинах асфальту, поднялась, отряхнулась и, протягивая руку сквозь прутья решетки, позвала козу тоненько: – Зи-ина… Зи-ина…

Коза осторожно, боком, подошла. Девочка быстро и привычно ухватила ее за рог и потянула упирающуюся к воротам, пригибая одновременно к земле. Недовольно, но тоже привычно, склонив набок рогатую голову, коза проехала под воротами.

– Идемте, – сказала девочка и пошла быстро и деловито. – Он на улице имени Полины Осипенко живет, он Костин дедушка…

– А тебя как зовут? – приветливо спросил Непомнящий.

– Меня?.. Зина… – ответила девочка, смущенно улыбнулась и глянула на козу. – Меня Зина и ее Зина… Мы ее уже большую купили… Она умная…

– А кем этот дедушка на заводе работает? – нетерпеливо спросил Мамин.

– Кто, дедушка Воробьев?

– Ну да, дедушка Воробьев.

– Он сторожем работает. Он у Кости боговерующий. Мы его два раза на совете дружины разбирали, а он не исправляется.

– Кто, Костя? – почему-то раздражаясь, спросил Мамин.

– Нет, дедушка Воробьев. – Девочка, наоборот, была невозмутима. – Мы за него Костю разбирали. Только если вам дедушка Воробьев нужен, то его сейчас там нет.

– А куда ж ты нас ведешь? – еле сдерживаясь, чтобы не заорать, спросил Мамин.

– Вы спросили: где живет дедушка Воробьев, я вас туда веду. Только сейчас его там нет.

– Где… он?.. – тихо спросил Мамин.

– Он в церкви, – терпеливо объяснила девочка. – Он боговерующий, он в хоре поет.

– А где церковь?! – заорал все-таки Мамин.

Девочка обиделась.

– Церковь там, – она указала в сторону, противоположную той, куда они шли. – Вон крест торчит…

Мамин повернулся и почти побежал к церкви, за ним – Свириденко и Непомнящий, девочка. Последней трусила коза.

Девочка нагнала Мамина, потянула его за рукав, остановила, посмотрела в его глаза серьезно и сосредоточенно, попросила:

– Вы скажите, пожалуйста, Косте, чтобы он не выбражал…

Церковь была невысокая, и не каменная, а бревенчатая, с просторными окнами в частых переплетах узорных решеток. Толстенные бревна стен были выкрашены темно-зеленой краской, кажется такой же, какой был выкрашен их танк. Маленькая золотая маковка с крестом лишь немного возвышалась над старыми густыми липами, окружавшими церковь.

– Красивая, – сказал на ходу Непомнящий.

– Чего ж тут красивого? – Мамин покосился на учителя недоверчиво и подозрительно.

На паперти стояли гнутые черные старухи и белые старики в допотопных каких-то армяках.

Они пробежали мимо, стараясь не глядеть на склоненные головы и протянутые стариковские ладошки.

– Кормит их Советская власть, кормит, им все мало, – процедил на ходу Мамин, и тут его схватила за край гимнастерки чья-то цепкая и сильная рука.

Мамин остановился, повернул голову. За гимнастерку держал его дурак – высокий, головы на полторы выше Мамина. У дурака было круглое детское лицо, грязное вокруг рта, с редкими жесткими волосками на подбородке, светлые, почти прозрачные глаза и золотистые курчавые волосы.

– Дяинька, – заговорил он голосом доверчивого пятилетнего ребенка. – Дяинька, дай медалю… – И вторая рука его, грязная, в цыпках, потянулась в груди курсанта, к значкам. У меня вона… – похвалился дурак, морща подбородок и взглядывая на собственную грудь. На грязной шее дурака, на голой костлявой груди висел на веревочке большой оловянный крест, а на старом полотняном пиджаке, на обеих сторонах, крепилось десятка полтора значков, самых разных. На дураке были узкие короткие штаны, а огромные грязные ноги обуты в новые блестящие калоши, подвязанные бечевками. – Дай медалю, дяинька… – повторил дурак искреннюю просьбу.

В первое мгновение Мамин испугался, но только в первое. Он с силой выдернул край гимнастерки из цепкой руки дурака и первым вошел в церковь, в притвор, куда пробивались из приоткрытой двери глухие неразборчивые голоса, запах ладана и мерцающий свет множества горящих свечей. Непомнящий стянул с головы кепку; глядя на него, снял шлем Свириденко. Мамин, в фуражке, уже открывал высокую тяжелую дверь.

– Фуражку снимите, – шепнул ему в спину Непомнящий, но Мамин как будто не слышал.

Войдя, Мамин чуть не натолкнулся на чьи-то здоровенные растоптанные лапотные подошвы. Это стояла на коленях широкая деревенская баба – в серой домотканой юбке, белой широкой кофте и в таком же выходном платке.

Церковь была полна.

– Вот они где, – возмущенно прошептал Мамин. – Нашли, куда спрятаться. Где тут у них хор? – спросил он Непомнящего.

Тот не ответил, потому что тоже не знал.

Посредине у аналоя стоял к ним спиной чтец и неразборчиво что-то бубнил. Под низкими темными сводами было сумрачно и душно. Позвякивала кадильная цепь. Почти все стояли на коленях и часто крестились. Чтец замолк, и тотчас в алтаре зазвучал голос – глухой и далекий, но сильный и суровый:

– Ми-ир ти!

– И духови твоему! – отозвался чтец.

– Премудрость! – воскликнул дьякон, с кадилом вышедший из сумрака на свет.

Мамин подмигнул товарищам и повторил саркастически:

– Премудрость…

– Аллилуйя, аллилуйя, аллилуйя, – затараторил чтец, и тотчас высоко повторил хор:

– Аллилуйя! Аллилуйя! Аллилуйя!

– Там они, – шепнул Мамин и указал на клирос. Учитель умоляюще посмотрел на командира, но тот зашептал свирепо: – Мы что, ждать будем, пока они тут намолятся?

Учитель вздохнул и стал пробираться к клиросу.

– Услышит тя Господь в день печали! – протяжно проговорил чтец, и хор вновь запел «аллилуйя».

Царские врата стали медленно отворяться, и танкисты замерли в испуганном ожидании. С лица Мамина исчезла усмешка.

Батюшка был невысокий, с животиком под старой парчовой рясой, не очень похожий на попа, обыкновенный, уж очень домашний, без бороды, которая, видимо, не росла на его мягком розовом лице.

– Прему-удро-ость! – затянул он неожиданно густым суровым голосом, но в конце голос стал вдруг садиться, затихать, словно кто-то повернул ручку звука на уменьшение.