Михаил Тарковский - Тойота-Креста

• Название: Тойота-Креста
• Автор: Михаил Тарковский
• Жанр: Современная проза
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-699-84810-2

Этот роман – знаковое для автора произведение. Ранее с перерывом в несколько лет были отдельно опубликованы две его части. В этом издании впервые публикуются все три части романа.

«Тойота-Креста» – геополитический роман о любви: мужчины и женщины, провинции и столицы, востока и запада. Это книга о двуглавости русской души, о суровой красоте Сибири и Дальнего Востока и о дороге.

Тарковский представляет автобизнес и перегон как категории не экономические, но социокультурные; описывает философию правого руля, романтический и жесткий образ жизни, сложившийся на пустынных сибирско-дальневосточных просторах к концу ХХ века.

---

– Что ты знаешь? – спросила Маша крадущимся голосом.

– Если ты не против, я отвечу историей. Знаешь, как староверы делают? Берут лосячую шкуру, кладут в речку на дно, ворсом вверх по течению, и… идут заниматься своими делами. А осенью вытряхивают из неё золотой песочек.

– Это ты меня так нашёл? Я не знала, что меня… вытряхнули из шкуры.

– Никто тебя не вытряхивал! Просто это значит, что когда золото видит, что его слишком хотят найти, оно замирает… и надо спокойно замочить шкуру и подождать осени.

– А если женщины не любят… ждать осени? Кстати, Вика спросила, надолго ли ты приехал.

– И что ты сказала?

– Что ненадолго. Ещё она спросила, почему ты не можешь работать водителем здесь. Да… Она сказала: «Мне кажется, что здесь для него намного больше работы. Здесь же больше машин». Она сказала: «Если, как ты говоришь, он такой и умный, и необычный, и трудовой, то что же такое его там держит? Был бы он… лесник какой-нибудь, и лес без него бы засох. Или геолог. А он водитель. Во-ди-тель. Какая разница, где во-дить?»

– И что ты сказала?

– Я сказала, что ты очень любишь свою реку, и что твоя машина переводится как вершина горы, и что мне… не хватает… бинокля… и ещё, что меня всё устраивает. А Гришу вдвойне.

– Как это вдвойне?

– А так. Его очень устраивает. Что ты где-то там, совсем далеко, и мне никто не нужен, и он за меня спокоен.

– Может, мне поехать в Японию? Чтоб его совсем успокоить? Сесть на кавасачку и уехать в Немуро…

– Что такое… кавасачка? – быстро переспросила Маша.

– Такой катер с дизелем…

– Она хорошая? Ты мне купишь… кавасачку?

– Да. Когда мы снимем фильм…

– Какой фильм? Мы уже снимали фильм…

– Ты не помнишь? Фильм… где все стали другими… Ты не представляешь, как там могло бы… быть всё интересно… Я даже знаю, как он начинается.

– И как он начинается?

– Он начинается так. Засыпанное снегом лобовое стекло, включаются дворники и открывают лицо главного героя. Он везёт машину откуда-нибудь совсем с острова… Почти с того места, где они водятся. На пароходе. Со знакомыми рыбаками. По пути их арестовывает пограничный катер, потому что у них полные трюма…

– Трюмы.

– Трюма…

– Хорошо, трюма…

– Хорошо, трюмы… незаконного гребешка. Их ведёт конвой, а они берут и просто-напросто топят свой пароход там или шхуну… Вместе с гребешком и машиной… Просто дурят этих погранцов. И его машина тоже тонет. В прозрачной сине-зелёноватой воде… Белая машина… Очень красивая… Так начинается фильм… И тогда непотопляемый хозяин шхуны добывает ему по-настоящему отличную машину. Потому что, как ты знаешь, у любого хорошего дела трудное начало… А дальше они привозят её на материк, и он едет на ней через всю страну. К той девушке… Если бы кто-то занялся этим фильмом, я бы помог… Я действительно много знаю… Надо как-то попытаться… Тогда бы у нас… всё и решилось… с кавасачкой…

– Это очень сложно…

– Это очень интересная работа.

– Работа – это работа. Она не может быть интересной. Это детский сад какой-то. Вы как дети. Даже твой Михалыч. Я очень хочу, чтобы ты посмотрел на жизнь по-взрослому… и на наш город особенно.

– Ты знаешь… я уже не могу на него смотреть. Я наловил зайцев. В вашем городе…

– Ты… работаешь контролёром?

– Маша, так говорят, когда варят сваркой. Бывает, заденешь электродом за железо или из-за щитка выглянешь не вовремя… и это называется схватить зайца.

– И ты схватил зайца?

– Я схватил зайца в твоём городе. В какой-то момент у меня правда настало… какая-то усталость и ослепление, сухое, едкое… и самое плохое, что какая-то привычка к этой едкости появляется, и даже начинает казаться, что она почти нужна. Потому что у вас очень трудный город…

– Потому что ни на что не надо смотреть без щитка.

– Даже на тебя?

– Даже на меня. На меня особенно. Да. А я рада.

– Чему ты рада?

– Наконец-то у нас появилось что-то общее. У нас у обоих не в порядке с глазами. И поэтому нам пора обменяться подарками. Я подарю тебе щиток, а ты мне… бинокль. Я хорошая?

– Ты самая лучшая.

– А что там было дальше? Или тебя всегда интересует только начало? Ты мне расскажешь? Только потом… Сейчас я буду спать…

– Я расскажу…

* * *

Утром Женя нашёл в ящике письмо от Насти:

«Дорогой Женя! Я не жду ответа на своё письмо. И ты можешь прочитать его полностью, можешь дочитать до половины или вообще не читать и сразу выбросить в окошко. К сожалению, память не письмо, и её в окошко не выбросишь, поэтому я и пишу.

Я тут вспомнила, как мы с тобой ехали в Кызыл на твоей «хонде» («Какой «хонде»?!» – фыркнул Женя) к моей тётке. Я снова пережила эту дорогу и удивилась, что не сумела увидеть всего того, что мне тогда было открыто. Когда я это поняла, я чуть не умерла… И я долго сомневалась, говорить ли тебе – выдержишь ли ты или нет то, что я хочу сказать. Я всегда считала, что тебя надо беречь от этого, но потом подумала, что никогда не прощу себе, если не расскажу, хотя не уверена, что ты готов воспринять то, о чём я хочу сказать. И что это тебе действительно нужно. («Да что ж такое! Невозможно…» – Женя покачал головой.) Но, я думаю, ты взрослый человек и в состоянии сделать правильные выводы. Так вот, мы ехали с тобой в Кызыл к тёте Лиде (у меня две тётки, одна в Кызыле, другая в Козульке…), и ты очень хорошо рассказывал про места, которые мы проезжали, а когда поднялись на Ойский перевал, у меня перехватило дух. Я посмотрела на твоё лицо: ты так верил в меня, так ждал, что я увижу эту красоту, высоту… И мне стало так больно за тебя. Я вдруг подумала, что наверняка многие люди не понимают твоей дороги, твоего рассказа. Я только тогда узнала, как ты переживаешь её, как выстраиваешь, как даже музыку специально подбираешь под повороты и перевалы… Иначе бы почему наш разговор всё нарастал, становился всё, что ли, высотней (во завернула!) с каждым подъёмом? Когда до меня это дошло, я уже перестала смотреть на дорогу и переживала только за тебя.

Как, должно быть, по-разному ты открываешь то, что видел десятки раз. Я бы даже сравнила тебя с артистом в театре, если бы не было в тебе ещё какого-то покоя, какой-то мудрости. Мне всегда казалось, что ты знаешь о жизни что-то такое, от чего тебе и трудно, и счастливо, и что от большинства людей тебя отличает какая-то врождённая благодарность.

Я сейчас на работе и сама оформляю это письмо. В этом есть что-то странное. Трудно выразить это ощущение, но я уверена, ты понимаешь, о чём я говорю… Хотя, если честно, в моей работе мало странного, и часто она кажется мне постылой и скучной, но я говорю себе: терпи – ведь ты отвечаешь за письма, которые связывают людей и их судьбы. Я вдруг поняла, что мы с тобой очень похожи. Что своей белой машиной ты, как иглой, сшиваешь куски нашей земли. Ты как ветер, дующий из области повышенного давления в область пониженного. Давления разлук, обстоятельств, всего того, что гонит людей из одного края в другой, всего того, что ты так честно делишь со своими… хотела сказать пассажирами, а скажу попутчиками. Хорошее слово. От слова путь.

(Женя больше не фыркал и читал всё внимательней.)

Давно известно, что каждый выбирает путь по силам, и испытаний посылается ровно столько, сколько ты можешь выдержать… И я не знаю, готов ли ты воспринять то, что я тебе скажу дальше, но сказать я должна… Женя! Последнее время ты стараешься поделить свою душу на слишком много километров, и мне кажется, что тебя может не хватить. В пространстве надо искать покой, а не гонку. И вообще, там ли ты ищешь? И думал ли ты о том, что в человеке, который тебя понимает, может быть такая бесконечность, что не сравнится с самой прекрасной дорогой? И ты не представляешь, как это интересно…

И ещё… Большинство людей считают, что всё это умение жить очень по-взрослому, но на самом деле они как дети. Потому что совершенно не понимают и не хотят знать, что будет дальше. Они ничего не хотят сделать для этой Земли, они ничему не учатся ни у неё, ни тем более у неба, а только кормятся с руки у таких же, как они, и чувствуют себя прекрасно.

Ты другой. Но даже ты как-то сказал: какое облегчение знать, что твоя душа бессмертна… Меня поразила твоя наивность. На самом деле это такая ответственность, ведь если ты действительно знаешь, что за каждый шаг придётся ответить, то так почти невозможно жить.

Женя, ты очень хорошо чувствуешь всё огромное и далёкое и ради него относишься к обыденному, ежеминутному как к чему-то временному, случайному, не достойному внимания. И если что-то не получилось, не расстраиваешься, потому что знаешь, что по отношению к огромному это пустяк. Но это, Женя, большая ошибка, потому что огромное и бесконечное – только ответ за наши пустяки.

Я хочу, чтобы тебя хватило на ту жизнь, которую ты себе выбрал, о которой так хорошо говорил, когда мы подымались на Ойский перевал. И чтобы тебе хватило сил держать слово. Ведь оно как мост между помыслом и делом, и неважно, кому мы его дали – реке, человеку, собаке.