Джером Дэвид Сэлинджер - Ранние рассказы [1940-1948]

• Название: Ранние рассказы [1940-1948]
• Автор: Джером Дэвид Сэлинджер
• Жанр: Современная проза

Ранние рассказы Джерома Д. Сэлинджера публиковались в журналах в период с 1940 по 1948 гг., но с тех пор официально больше не переиздавались. Более того, писатель наложил запрет на переиздание ранних сочинений.

К «РАННИМ РАССКАЗАМ» относится 21 рассказ, два из которых — «Я сумасшедший» (I'm Crazy) и «Легкий бунт на Мэдисон-авеню» (Slight Rebellion off Madison) — вошли в роман «Над пропастью во ржи» (The Catcher in the Rye):

ПОДРОСТКИ (The Young Folks, 1940)

ПОВИДАЙСЯ С ЭДДИ (Go See Eddie, 1940)

ВИНОВАТ, ИСПРАВЛЮСЬ (The Hang of It, 1941)

ДУША НЕСЧАСТЛИВОЙ ИСТОРИИ (The Heart of a Broken Story, 1941)

ЗАТЯНУВШИЙСЯ ДЕБЮТ ЛОИС ТЭГГЕТТ (The Long Debut of Lois Taggett, 1942)

НЕОФИЦИАЛЬНЫЙ РАПОРТ ОБ ОДНОМ ПЕХОТИНЦЕ (Personal Notes of an Infantryman, 1942)

БРАТЬЯ ВАРИОНИ (The Varioni Brothers, 1943)

ПО ОБОЮДНОМУ СОГЛАСИЮ (Both Parties Concerned, 1944)

МЯГКОСЕРДЕЧНЫЙ СЕРЖАНТ (Soft-Boiled Sergeant, 1944)

ДЕНЬ ПЕРЕД ПРОЩАНИЕМ (Last Day of the Last Furlough, 1944)

РАЗ В НЕДЕЛЮ — ТЕБЯ НЕ УБУДЕТ (Once a week Won't Kill You, 1944)

ЭЛЕЙН (Elaine, 1945)

СОЛДАТ ВО ФРАНЦИИ (A Boy in France, 1945)

СЕЛЬДИ В БОЧКЕ (This Sandwich Has No Mayonnaise, 1945)

ПОСТОРОННИЙ (The Stranger, 1945)

Я СУМАСШЕДШИЙ (I'm Crazy, 1945) [не переводилось, вошло в «НАД ПРОПАСТЬЮ ВО РЖИ»]

ЛЕГКИЙ БУНТ НА МЭДИСОН-АВЕНЮ (Slight Rebellion off Madison, 1946) [не переводилось, вошло в «НАД ПРОПАСТЬЮ ВО РЖИ»]

ДЕВЧОНКА БЕЗ ПОПКИ В ПРОКЛЯТОМ СОРОК ПЕРВОМ (A Young Girl in 1941 with No Waist at All, 1947)

ОПРОКИНУТЫЙ ЛЕС (The Inverted Forest, 1947)

ЗНАКОМАЯ ДЕВЧОНКА (A Girl I Knew, 1948)

ГРУСТНАЯ МЕЛОДИЯ (Blue Melody, 1948)

---

Я стал говорить, что люблю его все время, а не когда мне скучно. Конечно, люблю. Как можно не любить такого пацана. Пацан у нас отличный.

А она мне: — А раз так, скажи мне, зачем мы тут торчим и не едем домой.

Ну я и объяснил. Не стал финтить, а прямо ей сказал:

— Затем, — говорю, — что мне охота попить пивка. Затем, что я тоже человек. Попрыгала бы ты день-деньской у конвейера… у фюзеляжей этих… тогда бы не спрашивала.

А она мне вроде как в шутку:

— Какой ты у нас попрыгунчик! Не то что я, верно? Я день-деньской отдыхаю, да? Как каторжная…

А кто спорит, что ей тоже достается? Я так и сказал. Смотрю, она опять чиркает этими проклятыми спичками, хуже ребенка, честное слово. Спрашиваю, ну неужели она ничегошеньки не поняла… ну что я имел в виду? Очень даже поняла, говорит, и еще поняла, что имела в виду ее мама, когда сказала, что нам рано жениться, и еще много чего поняла, но только теперь…

Вот этой фразочкой она меня доконала. Признаюсь. Что да, то да. Я все могу проглотить, только не маму. Только не «моя мама сказала». Ну я, значит, виду не подаю и небрежненько так спрашиваю, что она такое несет… и несет только потому, что мужик позволил себе в кои-то веки расслабиться. А Рути мне и выдала, что если она еще хоть раз услышит про мужика, который «иногда» или «в кои-то веки», я вообще ее больше не увижу. Рути, она вечно как-то странно все воспринимает. Совсем не так, как нужно. Я хотел ей объяснить, но она отмахнулась и говорит:

— Ладно. Раз уж мы сюда притащились, пойдем потанцуем.

Пришлось вылезти из-за столика, и только мы вышли, оркестр как нарочно начал играть «Ты словно лунный свет». Песенка старая, но вполне. Вообще говоря, даже очень вполне. Мы иногда ловили ее по приемнику в машине, по пути домой, значит. Рути иногда даже подпевала. Но здесь, в пивнушке у Джейка, она была совсем ни к чему и жутко действовала на нервы. А эти ребята все играли и играли, ну то есть просто умотали этой своей лунятиной. Рути очень старалась держаться от меня подальше и не смотреть мне в глаза. В конце концов эти парни все же заткнулись. И тут она, Рути, значит, ка-а-ак рванет от меня. К столику, значит. Только не подумайте, что она за него села. Схватила свою жакетку и дёру. А у самой слезы градом.

Я бегом-бегом расплатился — и за ней. А на улице холодрыга вдруг жуткая. Ну я-то хоть в синем своем костюме, но Рути, она прямо в желтом своем платьице выскочила. Тепла от него ни фига. И мне уже ничего не нужно было-: только бы поскорее добежать до машины, снять пиджак и (если мне позволят) укутать ее. Говорю же, холод был кошмарный.

Она сидела в машине, съежилась в комочек и ревет — громко так, совсем по-детски. Я пиджаком, значит, укутал ее и хотел развернуть, чтобы она, значит, посмотрела на меня, а она — ни в какую. Ну, братцы, это уж совсем паршиво — когда Рути ни в какую. Паршивей не бывает. Прямо жить неохота.

Я просил ее, тыщу раз просил, чтобы она, значит, хоть разок на меня посмотрела. Без толку. Да еще почти сползла с сидения на пол. Иди, говорит, пей свое пивко, а я, говорит, и тут посижу. А я — не нужно, говорю, мне никакого пивка. Мне нужно только, чтобы она на меня посмотрела. И еще сказал, чтобы она не верила своей маме, та только и знала, что причитала: «ах, какие вы еще дети», «ох, куда вам было жениться». Это все чушь, сказал я, про мамочкины, значит, причитания.

Ну так вот, я все просил ее не отворачиваться, и сесть по-человечески, и посмотреть мне в глаза — никакого впечатления. Ладно, включил зажигание, поехали с ней домой. Она всю дорогу ревела, сидя, можно сказать, на полу, ну ей-богу, ребенок. Правда, когда я задом уже заезжал в гараж, она чуть попритихла и села повыше. Знаете, обычно мы с нею как заедем в гараж, обязательно обнимемся или поцелуемся. Понимаете, да? Темнотища кругом, и вообще… и ты в своем собственном гараже, только ты, значит, и Рути… Что и говорить, так нам классно иногда бывает… Но на этот раз мы очень быстренько выскочили. Рути с ходу чуть не бегом наверх. Когда я управился и тоже наверх собрался, слышу, хлопнула входная дверь. Миссис Уиджер — смылась, значит. Она всегда так, только мы на порог — шасть на улицу, ни один чемпион за ней не угонится.

Ну поднимаюсь в нашу комнату, развязываю, значит, галстук, а Рути мне (у меня аж сердце заболело):

— Небось даже и взглянуть на ребенка не хочешь? Напрасно! Вдруг что интересненькое упустишь! Может, он усы отрастил… или еще чего… Ты, считай, целый месяц его не видел. Неужели так и не удостоишь его своего взгляда?

Терпеть не могу, когда она так вредничает. Ну и говорю ей, значит:

— Ну, почему не удостою. Это ты зря. Сейчас пойду и удостою, — и вышел из комнаты.

Рути, она оставляет включенной лампочку рядом с детской, поэтому там никогда не бывает совсем темно. Я наклонился над кроваткой. Наш малыш спал и сосал во сне большой палец. Я вытащил палец, но он снова пихнул его в рот, хотя и продолжал спать. Представляете, спит, а голова работает. Здорово, да? То есть я что хочу сказать: не просто спит, а знает, что делает. Я взял его за ножку и немного подержал ее в ладони. Мне ужасно нравятся его ножки. Правда нравятся. Потом слышу: Рути, вошла, значит, и стала за моей спиной. Ну я накрыл парня одеялком и вышел. А к себе когда вернулись, я возьми да брякни — и что на меня нашло?.. Ведь малыш выглядел на все сто. Свеженький такой. Совсем как Рути. Возьми и брякни:

— Чего-то он не того.

— Что значит «не того»? — встрепенулась Рути. — Ну, говори!

— Да тощий какой-то, — говорю.

— Это мозги у тебя тощие, — она мне, значит.

Ну и я ей, ехидненько так ехидненько:

— Ну спасибо тебе. Ой, спасибо.

И больше до самого утра ни гу-гу, ни я, ни Рути.

Утром Рути всегда встает, чтобы приготовить мне завтрак и подкинуть меня на машине к автобусной остановке. А я, значит, галстук там, рубашку надену и уж тогда иду ее будить, но обычно мне и тормошить ее не нужно, она сразу глаза открывает — проснулась уже. Но в то утро я тряс-тряс ее за плечо. Мне даже немного обидно было — ишь как заспалась — а я… я, если честно, совсем не спал. Я всегда плохо сплю, когда распсихуюсь. Наконец разбудил.

— Вставать-то будешь? — спрашиваю. — А вообще-то можешь и полежать.

— Сама знаю, что могу, — опять, значит, вредничает. Но встала все-таки, сготовила мне поесть и к остановке тоже повезла.

Всю дорогу ехали молча. Ни одного словечка всю дорогу. Я только, как приехали, сказал ей «пока» и быстренько почапал к остановке, там как раз Боб Мориарти уже стоял. А дальше я такое отмочил… Как хлопну его по загривку, будто свиделся наконец с родным братцем, которого лет двадцать разыскивал, а сам ведь терпеть не могу этого мямлю! Он мой напарник на сборке фюзеляжей, и это из-за него у меня выработки кот наплакал. Представляете?

Ох, братцы, что я вытворял у конвейера, и вспоминать тошно. Этот недоделок Мориарти из-за меня простаивал, он — из-за меня! Ну начал, естественно, нудить, и еще немного — я бы вмазал ему, если бы рядом не сшивался Сидни Хувер. Он у нас начальничек, Сидни Хувер, значит.

Во время ленча я два раза выскакивал к телефону — наберу пару цифр нашего номера — и вешаю трубку. И чего вешаю? И зачем тогда дался мне этот проклятый телефон? А?

Мы договаривались, что в этот день я пойду потом поиграю в баскет, но меня хватило только на пол-игры, поехал на автобусе домой. Рути у остановки не было, понятное дело — откуда ей было знать, что я смоюсь в середине игры. Честно, я ни капельки не расстроился, ни капельки. Мне даже повезло, Рита и Джо Сэнтайны подвезли меня на своей машине.

Прихожу, значит, домой, и что же вы думаете? Ну! Шевелите мозгами!.. Ладно уж, не мучтесь, так и быть, скажу. Ее не было… ну Рути, значит. Зато в холле на столе имелась записка. Я ее взял и прямиком в гостиную. Даже шляпу не снял. Смешно, правда? А у самого руки трясутся. Ме-е-еленько так дрожат.

Ну что делать, читаю:

«Билли!

Нам лучше расстаться. Я вижу, ты не хочешь понять, что мы уже выросли из некоторых вещей. Что нам пора переключиться на другое. Я не знаю, как тебе лучше объяснить. Да и ни к чему снова затевать этот разговор, ты же знаешь, в каком я состоянии, я только разозлю тебя, а зачем? И пожалуйста, не езди к маме. А захочешь увидеть ребенка, то не сразу. Ну, пожалуйста.

Рут».

Ну я, конечно, за сигарету — и в кресло. Долго-долго сидел, мы это кресло у Сильвермана покупали. У него лучший в городе магазин. Просто классный. Сидел, значит, читал ее письмишко, раз, другой, третий… Я его запомнил наизусть, правда-правда запомнил. А потом стал учить его с конца, задом наперед, значит: «Пожалуйста ну сразу не то ребенка увидеть захочешь а», — примерно так это звучало. В общем, тронулся. Совсем тронулся. И так в шляпе и сижу. А тут еще в комнату вдруг впирается миссис Уиджер.

— Рути, — говорит, — просила приготовить вам ужин. Все на столе.

Ну, братцы, эта мымра меня доконала. Как же я ее ненавидел! Небось, подумал я, она и подбила Рути уйти от меня.