Н. Тасин - Катастрофа. Том II

• Название: Катастрофа. Том II
• Автор: Н. Тасин
• Издательство: Salamandra P.V.V.
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2016

«Катастрофа» (1922) журналиста, переводчика и писателя-фантаста Н. Тасина (Н. Я. Когана / Кагана) — одно из самых примечательных научно-фантастических произведений, изданных в эмиграции. В этом остросюжетном романе рассказывается о том, как люди Земли отражают нашествие марсианских монстров-зоотавров. Для спасения от них человечеству приходится уйти в подземный мир.

---

— Видите, я был уверен, что ваш проект будет принят! Пришлось немного повоевать, но тем ценнее победа. Теперь у нас дело пойдет! Мы в две-три недели соорудим вам магнитное поле… Ну, идите, идите, не стану вас задерживать, вам надо отдохнуть. А вечерком ко мне, на совещание комиссии… Ах, вы не знаете, мой друг, как я счастлив! Точно сразу несколько десятков лет с плеч сбросил. Вы только подумайте… Однако, я разболтался. До свиданья, мой друг, до свиданья! До вечера!

XXI

В тот же день известие о предстоящем опыте с магнитными полями облетело Париж, потом, по телеграфу, всю Францию, Европу, Северную и Южную Америку и другие пункты земного шара, с которыми возможны были сношения.

Известие это вызвало огромное волнение. Газеты всего мира помещали биографию Жана Грандидье, большей частью совершенно фантастического характера: так, одна из них уверяла, что он чуть не до 30 лет был грузчиком в Марселе; другая утверждала, что его, несколько лет тому назад, подобрали на улице умирающим от голода, причем в кармане его нашли подробное описание какого-то сделанного им замечательного изобретения. На миллионах газетных листов красовалась его фотография. Этот маленький, скромный человечек стал вдруг пользоваться почти такой же популярностью, какая выпала года два тому назад, незадолго до появления зоотавров, на долю знаменитого боксера, англичанина Тома Бредфорда, одно время положительно сводившего с ума миллионы людей на обоих полушариях. Некоторые газеты ухитрились даже поместить фотографию жены Грандидье, хотя он всю жизнь оставался холостяком, а нью-йоркская «Иллюстрированная неделя» пошла еще дальше: она преподнесла читателям трогательную фотографическую группу из девяти человек с надписью: «Жан Грандидье в кругу своей любимой семьи».

Скромная квартирка его с утра до ночи осаждалась целой армией репортеров, фотографов, агентов синематографических компаний, а то и просто любопытных. Десятки тысяч провинциалов и иностранцев приезжали в Париж с единственной целью взглянуть на «спасителя человечества», как его, с легкой руки «Подземного Парижа», окрестили газеты. Где бы он ни появлялся, куда бы ни шел, всюду следовали за ним толпы народа. По приказу Сте-фена полиция энергично охраняла покой старого профессора, но победить упорство репортеров, фотографов и т. п. публики было делом далеко не легким.

Едва только заговорили о магнитных полях, настроение у миллионов людей сразу поднялось. Те, которые еще не успели безнадежно заболеть toedium vitae[2], этой ужасной болезнью, которая с каждым днем уносила все больше жертв, поднимали голову и начинали проявлять некоторую жизнерадостность.

— Неужели мы опять увидим небо и солнце? — говорили они с бледной улыбкой, и в их потухших было глазах светилась робкая надежда.

Люди дружно взялись за работу. Когда строительная комиссия открыла, 11-го марта, конторы для найма рабочих, вокруг них происходила страшная давка: всем хотелось попасть на работы, не ради заработка, а просто из желания принять хоть какое-нибудь участие в этом великом деле. Многие профессиональные союзы добивались чести поставить от себя и за собственный счет то или иное количество рабочих. Металлургический трест заявил строительной комиссии, что будет поставлять железо и медь по ценам на 25 % ниже рыночных. Банки и акционерные общества жертвовали крупные суммы, так что уже на следующий день, 12-го марта, в распоряжение правительства поступило свыше двадцати пяти миллионов франков. Сотни инженеров предлагали свои услуги либо совсем бесплатно, либо за очень скромное вознаграждение.

И дело закипело. Никогда еще работа не возбуждала такого энтузиазма, не делалась с таким увлечением. Так могут работать только люди, которых засыпало обвалом где-нибудь в шахте и которые ищут выхода на свет Божий.

В семи пунктах подземного Парижа, которые отстояли на два с лишним километра друг от друга и которые были намечены для проведения колодцев, круглые сутки, в три смены, усердно копошились десятки тысяч рабочих. Они не нуждались в понуканиях, развивали максимум энергии, обнаруживали изумительную неутомимость.

— Скорей! Скорей! — подхлестывали они друг друга.

Тысячи вагонов подвозили строительные материалы.

Все выше и выше становились штабели железных полос, груды свернутых кругов медной проволоки, массы бетона и цемента, которые должны были пойти на сооружение гигантских фундаментов, идущих от сводов до основания подземного Парижа.

Уже 13-го марта приступлено было к закладке этих фундаментов, имевших форму гигантских треножников с обширными бетонными платформами наверху, под самыми сводами, откуда должны были буравиться, через всю толщу земли, отделяющей подземный Париж от надземного, колодцы.

А еще два дня спустя, около шести часов вечера 15-го марта, один из фундаментов, а именно тот, который сооружался на площади Республики, был уже закончен, хотя по самым оптимистическим расчетам строительной комиссии работа эта по меньшей мере должна была продолжаться четыре дня.

— Поздравляю, дорогой друг! — весь сияя от радости, говорил Стефен старому Грандидье. — Если дело и дальше пойдет таким темпом, мы, самое позднее через две недели, раскинем над Парижем магнитное поле. Вы посмотрите только, как эти молодцы работают!

На следующий день были закончены остальные шесть фундаментов, и десятки тысяч рабочих, в семи различных пунктах Парижа, стали пробиваться вверх с настойчивостью и энергией заживо погребенных, пытающихся приподнять крышку собственного гроба.

С утра до ночи и с ночи до утра, без малейшего перерыва, кипела лихорадочная деятельность. Вокруг места работ носились тучи пыли. Ревели гигантские подъемные краны, без умолку свистали паровозы, низким, густым басом гудели электрические буравы, почти совершенно заглушая голоса людей и их бодрые песни. Великая симфония труда неслась к бетонным сводам и, казалось, пыталась пробить их, чтобы вырваться на широкий вольный простор, к небу и солнцу.

23 марта, около полудня, случилось несчастье: в одном из колодцев, на улице Риволи, произошел обвал, похоронивший под собой без малого трехсот рабочих; еще несколько сот человек были более или менее серьезно ранены, и часть их умерла в больнице.

Катастрофа сильно взволновала население Парижа и всей Франции; но не было уныния, отчаяния. Всякий понимал, что в предпринятой грандиозной борьбе жертвы неизбежны. Для успокоения взволнованного общественного мнения, строительная комиссия уволила несколько инженеров и распорядилась, чтобы отныне стены колодцев скреплялись двойным против прежнего количеством бетона и железа.

Нависшее над Парижем облако печали быстро рассеялось, и работа закипела с прежней лихорадочной энергией. Люди сравнительно спокойно переступили через несколько сотен новых трупов и с напряжением всех сил продолжали пробиваться наверх, к безбрежным, заманчивым далям.

XXII

30-го апреля работы были закончены.

Вечером в подземном Париже было устроено грандиозное торжество. Вокруг центрального колодца, на площади

Республики, воздвигнуты были десятки декорированных национальными флагами трибун для ораторов и эстрад для муниципальных и частных оркестров.

Все взоры были устремлены на высокую, устроенную в форме индийской пагоды трибуну, на которой находились члены правительства и строительной комиссии, а также представители рабочей армии, трудами которой воздвигнуто было это грандиозное сооружение.

Когда к балюстраде ее подошел Стефен, подталкивая вперед упиравшегося Грандидье, маленькая фигурка которого совершенно терялась рядом с массивной фигурой президента Европейских Соединенных Штатов, из тысяч грудей вырвался дружный крик:

— Да здравствует Грандидье!

— Скажите нам что-нибудь! Пусть говорит Грандидье! — на тысячи голосов требовала толпа.

Но старый профессор питал неодолимый страх перед всякой толпой и норовил спрятаться за широкую спину Стефена.

— Пожалуйста! — убеждали его стоявшие на трибуне.

— Скажите им хоть пару слов… Ну, как-нибудь! Это им доставит большое удовольствие.

Но Грандидье, который весь как-то обмяк от страха, продолжал пятиться назад и, по-видимому, испытывал сильное желание провалиться сквозь землю.

Убедившись, что с ним ничего не поделаешь, Стефен водворил жестом тишину и крикнул, обращаясь к толпе:

— Граждане! Виновник этого знаменательного торжества, наш великий друг Жан Грандидье, чувствует себя не совсем хорошо: ему за последнее время пришлось столько поработать и переволноваться! Не будем же его утруждать. Таких людей надо любовно охранять от всякого лишнего утомления и волнения. Когда, благодаря его гениальной идее, мы, наконец, выберемся наверх и сможем зажить по-прежнему, мы все, весь Париж, вся Франция, окружим его самым внимательным, материнским уходом и будем пользоваться всяким случаем доказать ему свою любовь и признательность. Да здравствует великий гражданин Франции и всего мира Жан Грандидье!