Анатолий Мерзлов - России ивовая ржавь (сборник)

• Название: России ивовая ржавь (сборник)
• Автор: Анатолий Мерзлов
• Жанр: Русское современное
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-906829-81-8

В новый сборник Анатолия Мерзлова вошли рассказы, написанные сегодня, но затрагивающие значительный пласт противоречивой истории страны, представляющие собой размышления о том, что является частью жизни, – о любви, о влюбленности, о настоящей дружбе, о предательстве. Здесь разговор о пошлости жизни содержанки сменяется непреходящей памятью о погибшем в бою друге, беседы случайных попутчиков в поезде – рассказом о тяжелой судьбе девушки Груни, ее любовь, ее история не оставляют равнодушным героя, и он находит свидетеля героизма Груни.

Просто, незамысловато, искренне ведет разговор с читателем автор.

---

Вынужденное бездействие выгнало пройтись по причалу. Дорога под соленым дождем привела к соседу по причалу – русскому по национальности, капитану либерийского балкера-близнеца. С ним и отправились в администрацию порта, с высокой башни которой открывался чудесный вид далеко за пределы волнореза. Вспомнились любимые страсти Айвазовского, боготворил которого за достоверные краски, за понятную страсть, за понимание красоты дикой необузданной стихии. Отсюда, с высоты пределов недосягаемости, определялся красивый старт волны. Она собиралась в бездумный кулак, грозно обрушиваясь в бетонную преграду волнореза. За первой волной – череда поменьше. С завидной, казалось, тупой настойчивостью «водное чудовище» собирало свежие силы и с пущей яростью обрушивалось раз за разом на монолит укрытия, испытывая на прочность рукотворную преграду.

Отсюда, с высоты птичьего полета, ощущался особенный алчный аппетит океанской утробы.

Сведения метеосводки удручали, и мы в состоянии тихой грусти по затягивающейся эпопее обоих рейсов уныло взирали на водный противоречивый мир. Несколько дней назад тишайшая океанская гладь ничем не предвещала такой силы урагана. Далеко впереди, в соленой дымке волн, маячили силуэты тех, кому досталась на сегодня штормовая доля. И все же любая, пусть не своя твердь для земного существа всегда лучше пусть родной, но грозной стихии. Наш путь, предстоящим последним рейсом завершал серию контрактов, после чего можно попасть на Родину – окунуться в лоно родной природы. Тело давно купалось в прозрачном воздухе осеннего леса, доверяющего самое сокровенное своей вотчины тихо шепчущей листвой. И летящая паутина, и косяки перелетных – все грустное, земное создавало надолго прочный задел выдержки на чужбине.

Капитан, его звали Владимир, читал мои мысли:

– Эх, в эту пору бы с лукошком, полным грибов, приятно притомленным, не спеша вернуться на уютную дачку. Ничто так не дополняет колорит осени, как ядреная ветка рябины в лукошке сверху. Я в это время года стараюсь быть в России. Второй год обстоятельства сильнее моего желания – в третьей декаде осени будет поздновато, да и юбилей не из оптимистичных: шестьдесят пять ахнет в ноябре.

Я посмотрел на него внимательно и позавидовал подтянутым формам, однако лицо одутловатостью и испещренностью морщинами напоминало коралловую губку. В красивых, мужественных чертах застыли уставшие глаза. Лицо не являло образец здоровья – я бы дал Владимиру все семьдесят пять.

– Тело – плохой ориентир, мой оценщик, – обратился он ко мне, – душа погрызена. Скорее всего, и тебе, – обратил он внимание на мой мешковатый вид, – нелегко пришлось в наше время дураков-политиков. Кто из них пострадал за угнетение передового активного послевоенного поколения, превратив в раннезрелые червивые плоды с перспективой раннего падения. Осталась последняя страсть – осенний лес, там я свой со всеми изъянами.

Я показал ему просветлевший в этот период горизонт – он же отвел мою руку, бесстрастно опустил свою, приглашая кивком к выходу.

– Я хорошо знаком с этим регионом. Рулю на канадской линии не первый год – карусель на неделю, попомнишь мои слова. Приглашаю ко мне на борт – ни одного «соплеменника», тоска зеленая: малайцы, индусы, два поляка, старпом-испанец. Пообщаться по-русски не с кем, одни писаки-доносчики. Если бы по существу. Не стесняясь, индус – 2-й помощник, пишет донесение на «мастера», представляешь? Вышел к бассейну не в установленного образца тапочках. Один Интернет, хотя и виртуально, как-то поддерживает на плаву. Пообщаешься, как помусолишь пальцем в постели с девицей.

Свое положение я не назвал бы лучшим: из двадцати восьми членов экипажа – пять русскоговорящих. Трое из них отщепенцы из Литвы, двое других – ярые «западенцы» из Чопа. Где больше двух, общение шло на английском. Как ответить на традиционное утреннее «сквозь зубы»:

– Хау а ю? Разве что пустым «о кей»?

Я и сам был искренне рад дарованной возможности поговорить нормально без рамок, по-русски.

Моя каюта главного механика не отличалась вычурностями – у Владимира атмосфера купалась в роскоши. Как оказалось, и она недостаточна для тонкой русской души.

– Удивлен видухой? – похлопал он меня по плечу по-дружески. – На этой посудине занимались мы высоко прибыльными поставками – много знали. Нет, нет, все в рамках закона… правда, и натерпелись. Эта прядь – он тронул посеребренный сединой, неукротимый мальчишечий вихор, – в одну памятную ночь заблудилась в цвете.

Хозяин хорошо платил сверху, быт всем облагородил, на коротком плече разрешал жен брать. Со временем острее ощущаешь: оболочка – пустое. Дома никогда не пью – жаль времени, а здесь, – он из стройной батареи бутылочных экспонатов выудил беленький идеал, – такой благодарный смысл.

– Гарантирую: настоящая – «Русская водка», не халтурная паленая – французского розлива. С огурчиками тоже без проблем – самые, что ни есть, «мерзавчики», тульской закваски.

Шум непогоды растворился за глухими задрайками иллюминаторов. Незаметно мы улетели далеко за пределы нашего обиталища. Выпилось много, не мешая насыщению клеток мозга разбросом и содержательностью тем. Прочехвостили политиков-дураков, самих себя туда же, за пресловутую русскую терпимость, а остановились на будоражащих душу родных просторах. Учтивый стюард-индус менял изысканные блюда – кажется, третья бутылка «белой» французского розлива незаметно провалилась в тартарары. Мне не хотелось уходить, но долгое отсутствие, без на то оговорок, могло вызвать недовольство моего капитана-ирландца, и я засобирался.

– Грешным делом, веду дневник, – не очень стройно вывел я вязь фразы, – изображу потом нашу встречу, к несчастью, много грозовых красок. Образ твой, Володя, подходящ в иносказании, вроде символа нашей любимой России. Прости, если не узнаешь себя в художественном вымысле, – расчувствовался я напоследок.

– Стоп, стоп, дружище, – он пошатнулся в сторону стола, выбросил ненужное на пол и торжественно вручил мне толстую коленкоровую тетрадь, – на, пользуйся мной без чужого оперения, – от первого курса мореходки до нынешнего времени. Мой дневник, так – немного рассуждений, а в основном, события. Осилишь – вернешь… когда-нибудь. Какой из меня, деляги, писатель?

Расставаясь, мы обнялись содержательней, чем из соображений алкогольной солидарности. Наши чувства размякли – это верно: наши мысли экспресс-методом прикоснулись к самому родному – русскому обиходу, мы стали больше, чем собутыльники – мы расстались, как братья. Нездоровый цвет лица Володи при прощании не вызывал внутренних вопросов – нынешний пунцовый цвет напомнил мне заходящее солнце.

…Прошедшая осень в России оставила мне несколько незабываемых дней. В один из них, с кузовком, полным отменных белых грибов, в перехлест с пунцовой веточкой рябины, возвращался к месту своего отдыха в глубинке Рязанской области. Валерия Ниловна, в прошлом сельская учительница, обихаживала меня. Она много суетилась: испекла пирожков со всякой всячиной. В семьдесят пять у нее оставалась молодая сноровка и завидная шустрость мышления. Из трех возможных помещений она предоставила мне самое светлое и уютное. Вид открывался на среднерусскую низменность: балки с перелесками, в подсветке светло-сиреневого небосвода, одухотворяли. Ни канадское раздолье, ни безбрежные воды океанов не сотворили желаемого чуда – вдохновение не приходило до сей поры. Только здесь, в окружении родной природы, в приятной истоме натруженных суставов, пробудилась жажда самовыражения. «Унылая пора» в русской деревеньке встрепенула до состояния дерзновенного поиска, яркие проблески памяти зажглись пожаром «отряхающих» осинок. Из походной сумки вытащилась коленкоровая тетрадь. Я ждал этого момента долго, не смея начать, пока не появится достаточное рвение. Похоже, черед наступил. Пейзаж за окном никак не вязался с тем, что давал жизнь с другим. В чем сила русской души? Конечно же, в базовых апологетах, и, в том числе, умении зарядиться щемящим сердце духом.

Погружаюсь в чтение.

Сухие записи фактов пребывания в разных точках мирового океана пролетаю глазами.

…25 августа. Миновали мыс Диксон. Следуем в караване судов за ледоколом «Арктика» в порт Мурманск. Ледокол вгрызся в ледовое поле. Нарушили покой паре белых медведей.

18 ноября. Вошли в атмосферу влажного Скандинавского климата. Впереди английский канал. Следуем в Роттердам – дальше на Черное море.

20 ноября. Беспричинная ли волна ревности захлестнула меня?! Хочу и стремлюсь увидеть в ней чистую, понимающую душу. Хочу, но не выходит. Мешают сложившиеся за годы общения факты, рисующие ее как личность с мелкой изворотливой душонкой. Не тот я человек, чтобы суметь порвать привязанность на основе приятных воспоминаний. Знаю, каким мучительным станет существование, если одна-единственная мыслишка сомнения останется буравить мозг…