Павел Антокольский - Стихотворения и поэмы

• Название: Стихотворения и поэмы
• Автор: Павел Антокольский
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Поэзия
• Год: 1982

Более полувека продолжался творческий путь одного из основоположников советской поэзии Павла Григорьевича Антокольского (1896–1978). Велико и разнообразно поэтическое наследие Антокольского, заслуженно снискавшего репутацию мастера поэтического слова, тонкого поэта-лирика. Заметными вехами в развитии советской поэзии стали его поэмы «Франсуа Вийон», «Сын», книги лирики «Высокое напряжение», «Четвертое измерение», «Ночной смотр», «Конец века». Антокольский был также выдающимся переводчиком французской поэзии и поэзии народов Советского Союза. Гражданский пафос, сила патриотизма, высокая культура стиха придают поэтическому наследию П. Антокольского непреходящую ценность.

Настоящее издание является первым опытом научно подготовленного собрания произведений выдающегося советского поэта. Все лучшее из поэтического наследия Павла Антокольского вошло в книгу. Ряд стихотворений публикуется впервые.

---

212. ПОПЫТКА САМОКРИТИКИ

Наверно, я не Гамлет, — но
Мой опыт жизненный был горек,
И скалился мне бедный Йорик:
«Ты тоже сдохнешь, пей вино!»

Наверно, я не Дон-Кихот
И ветряных не встретил мельниц,—
Но сам, как ветреный умелец,
Их строил и пускал их в ход.

Меж прочих действующих лиц,
Наверно, был я Хлестаковым
И слушателям бестолковым
Дал топливо для небылиц.

И, развлекая и дразня
Осиный рой всесветной черни,
Сам исчезал в толпе вечерней,
Во всем похожей на меня.

1971

213. ЗАКЛЮЧЕНИЕ

            Товарищ, я прожил
            Три четверти века.
            Я всё подытожил —
Поставлена крайняя веха.

            Тут нечем хвалиться!
            У слабых, у сильных
            Издерганы лица
В колдобинах изжелта-синих.

            Но как там ни поздно,
            Как труд ни громоздок —
            Тайком, неопознан,
Беснуется в старце подросток,

            Пусть вирус ничтожен,
            Да вот лихорадит!
            Ты спросишь, на что ж он
Силенки последние тратит,

            Зачем на эстраде
            Горланит он дико,
            Вопит: «Христа ради,
Вернись, оглянись, Эвридика!..»

            Отвечу: безумье
            Смешно на поверку.
            Потухший Везувий
Решил подражать фейерверку.

            Отвечу — не знаю
            Иного ответа.
            Я только сквозная,
Чужая, ничья эстафета.

            Что было когда-то,
            Сосчитаны годы.
            Зарублена дата
На камне могильной невзгоды.

            Беззубая Парка
            Сучит свои нити.
            Но солнце так ярко
Горит, как горело в зените.

            Под той бирюзою,
            Под черной грозою
            Я жду мою Зою,
Бессмертную, вечную Зою.

            А завтра забрезжит
            Жестокое утро
            И врежется скрежет
Безглазой, безносой, премудрой…

            Ни злой укоризны,
            Ни ропота злого!
            Для собственной тризны
Недаром пишу это слово:

            «Я жил в мирозданье.
            Я знал первозданность.
            В посмертном изданье
Живым, а не мертвым останусь».

1971

НОЧНОЙ СМОТР

В двенадцать часов по ночам
Из гроба встает барабанщик.
И ходит он взад и вперед,
И бьет он проворно тревогу.

В двенадцать часов по ночам
Выходит трубач из могилы…

В. А. Жуковский

Ночной смотр

Слыхали вы, как бьет полночь, мистер Пустозвон?

Шекспир

214. ДЕНЬ РОЖДЕНЬЯ ВОСЬМОГО ФЕВРАЛЯ

День рожденья — не горе, не счастье,
Не зима на дворе, не весна,
Но твое неземное участье
К несчастливцу, лишенному сна.

Зов без отзыва, призрак без тела,
Различимая только с трудом,
Захотела ты и прилетела
Светлым ангелом в сумрачный дом.

Не сказала и слова, но молча
Подняла свой старинный стакан,
И в зеленой бутылочной толще
Померещился мне океан.

Померещились юные годы,
Наши странствия, наши пути,
И одно ощущенье свободы,
И одно только слово: прости!

<1974>

215. Я РАССКАЗАЛ

Я рассказал про юность чужую.
А про свою — что расскажу я?
Так была моя коротка,
Так нелегка, так далека,
                   Да не забыта
                   В сумерках быта,
            В смертной беде старика.

Там, за столицей нашей, на взгорье,
Спит моя радость, спит мое горе
В тесной ограде небытия.
Ждет не дождется юность моя.
                   С декабрьской ночи
                   Ждут ее очи,
            Чтоб возвратился я.

Необгонимое время губит
Наши сердца и канаты рубит
Между Вчера и Завтра людей.
Зной всё жесточе, стужа лютей.
                   С кручи отвесной
                   Мне неизвестно,
            Кто я — среди людей.

Май 1969

216. ДВОЙНИК

Я жил любимым делом. Груды книг,
На пыльных полках сваленные тесно,
В молчанье ждали, чтобы я приник
К их горькой влаге. С высоты отвесной
За мной следил таинственный двойник.

Я жил в столице. Город древних башен,
Пересеченный вдоль и поперек,
Казалось, был не древен и не страшен.
Он молодых от старости берег,
Разбужен вьюгой, кумачом украшен.

Я жил среди актеров. С давних пор
Был разожжен очаг наш хлебосольный.
Там за полночь переваливший спор,
Бывало, превращался в хор застольный,
В цыганский табор иль военный сбор.

Кем был я? Как обуглился отрезок
Той жизни, отпылавшей навсегда?
Вагон ползет под дряблый лязг железок.
Заиндевели в стуже провода.
Двойник, зачем ты в разговоре резок?

Так растянулся этот мертвый час.
Так движется в пространстве через силу
Ночной вагон, вне времени тащась.
Так буднично, голо и некрасиво
Вторая мировая началась.

…В плачевных позах бреда иль увечья
Людские семьи крепко спят, храпя.
В них что-то вечно вьючное, овечье.
На них обрывки ветхого тряпья.
Так не слабей, дыханье человечье!

В худых мешках несут пайковый хлеб.
Чай кипятят на проволоке хрупкой.
А ранним утром входит в этот склеп
Двойник мой. Он дымит заморской трубкой.
Наш разговор отрывист и нелеп.

Как будто бы араб и англичанин
На ломаном санскрите говорят.
Один насторожен, другой отчаян,
Но что за притча — тридцать лет подряд
Довольствуются чудаки молчаньем.

А Зоя не присутствует нигде.
Она угасла… Нет, она в движенье.
И вот — как сало на сковороде,
Визжит голодное воображенье.
…Двойник не знает о моей беде.

1941–1971

217. ДВЕСТИ ПЯТЬДЕСЯТ МИЛЛИОНОВ

Статистики в такой-то час и день
Установили, сколько нас. И только.
Вставай, девятизначной цифры долька,
Раздуй огонь, комбинезон надень!

Вставай, шахтер, конструктор, космонавт,
Учительница, музыкант, геолог!
Наш путь ухабист, труден был и долог,
Но озарен прожекторами правд.

Мы гибли, но не сгинули. Гляди —
На всей планете шаг наш отпечатан.
Отцы и деды наши не молчат там,
Сыны и внуки ждут нас впереди.

Нас двести пятьдесят мильонов — под
Тем самым молоткастым и серпастым.
Нам любо, мускулистым и вихрастым,
Со лба стирать соленый, едкий пот.

Нас ТЬМЫ, И ТЬМЫ, И ТЬМЫ с тех самых пор,
Как стали мы не тьмою темь, а светом
И вышли с лозунгом ВСЯ ВЛАСТЬ СОВЕТАМ
На правый бой, на первый старт, на сбор.

Мы — эстафета дальнего гонца.
Мы — поколенье сильных и умелых.
Мы — перевыполненье планов смелых.
Нам нет числа, нет краю, нет конца.

Жизнь вырастает, движется, течет,
Вся в брызгах света, в жженье и броженье.
Лети же вслед за ней, воображенье!
Не кончен путь. Не подытожен счет.

<1974>

218. ЖЕСТОКАЯ ПРАВДА