Павел Антокольский - Стихотворения и поэмы

• Название: Стихотворения и поэмы
• Автор: Павел Антокольский
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Поэзия
• Год: 1982

Более полувека продолжался творческий путь одного из основоположников советской поэзии Павла Григорьевича Антокольского (1896–1978). Велико и разнообразно поэтическое наследие Антокольского, заслуженно снискавшего репутацию мастера поэтического слова, тонкого поэта-лирика. Заметными вехами в развитии советской поэзии стали его поэмы «Франсуа Вийон», «Сын», книги лирики «Высокое напряжение», «Четвертое измерение», «Ночной смотр», «Конец века». Антокольский был также выдающимся переводчиком французской поэзии и поэзии народов Советского Союза. Гражданский пафос, сила патриотизма, высокая культура стиха придают поэтическому наследию П. Антокольского непреходящую ценность.

Настоящее издание является первым опытом научно подготовленного собрания произведений выдающегося советского поэта. Все лучшее из поэтического наследия Павла Антокольского вошло в книгу. Ряд стихотворений публикуется впервые.

---

Отель де Виль. Последние из восставших.

Пайан

Я говорю: пиши.
(Диктует.)

Мужайтесь, патриоты секции Пик. Свобода торжествует. Те, чья твердость сделала их страшными для изменников, уже на свободе…

Робеспьер (Сен-Жюсту)

Припомни: революция — Сатурн.
Она съедает собственных детей.
Не нами началась. Но мы кончаем
Ее кровавый пир.

Кутон

                         А я скажу,
Что мы, пожалуй, — худшее из блюд:
При жизни съедены наполовину,
Оставим ей расшатанные кости.

Робеспьер

Насчет себя ты прав.

Кутон

                               Насчет всех нас.
О, мы оставим жизни в назиданье
Гул ветра в наших мертвых головах…
И что еще?

Робеспьер

                            Клевету мемуаров,
Музей карикатур… Всё несъедобно,
Всё вместе с нами выметут… Потом
Придут историки. И кости славы
Начнут глодать… На их голодный ужин
Мы, если есть бессмертье, поглядим
С веселым любопытством…

Пайан (продолжает диктовать)

                             Место сбора
Коммуна. Там отважный Анрио…

Робеспьер

Отважный Анрио, к несчастью, пьян.
Конь выбыл из игры еще в дебюте.

Сен-Жюст

Ночь на исходе. Если не сейчас,
Не в этот миг, то больше никогда
Не повторится.

Робеспьер

                  Можешь быть спокоен:
Не повторится больше никогда.
Будь же внимателен к минуте этой.
Она твоя последняя…

В дальних комнатах звон стекла. Врывается Леба.

Леба (тихо Робеспьеру)

                         Мерда
С жандармами вломился в зал Коммуны.
Они идут сюда.

Робеспьер

Конец?

Леба

Конец.

Пайан

Подписывай воззванье, Робеспьер.

Робеспьер (подходит к столу и берет в руки перо)

Не поздно ли?

Пайан (читая из-за его плеча)

Ну что же дальше? «Ро…»

Робеспьер

Я знаю… Погоди, «…беспьер» и дата…
Пусть это кто-нибудь другой допишет!

Пайан

Максимильян…

Двери тихо распахиваются. У порога Мерда и другие жандармы.

Мерда

Мы сцапаем их всех.
Они и сами не заметят. Тсс!
(Крадется к Робеспьеру.)

Робеспьер

Я подписи под этим не даю.
Не стоит, гражданин Пайан, в час смерти
Прикидываться пьяным, если трезв.

Мерда (подходит к нему вплотную)

Сдавайся, сволочь!

Робеспьер

Именем народа!

Мерда

Э, стану я возиться!..
(Стреляет.)

Робеспьер падает.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ Стелла

По разбитой ночной дороге под проливным дождем ползет фургон. На облучке Горбун. Внутри Стелла и звери.

Стелла

Дождь хлещет по брезенту,
Смывает размалевку
Дощатого фургона,
И лошади продрогли,
Куда-то тащат нас —
К бельгийской ли границе,
В Савойю или к Альпам,
На север иль на юг..
Эй, мэтр Алкивиад!

Горбун

Что, Стелла?

Стелла

Я сменю вас…

Горбун

Нельзя, мой ангел! Темень
Такая, что хоть плачь.
Всё спуталось внезапно
По сторонам пути.
Куда ни глянешь — ветер
Всё на сторону сносит
И шляпу рвет мою.
Едва сижу на козлах.

Стелла дремлет.

В харчевнях кормят скудно.
На ярмарках голо.
Хотя б охапку сена
Усталым лошадям,
Хотя б глоток вина
Горячего в стакане.

Фургон внезапно останавливается.

Что стали? Трогай! Эй!
Вот, право, незадача…

Горбун слезает с козел. Поперек дороги мертвое тело. Он стаскивает труп в канаву.

Спи, гражданин вселенной!
Прощай, кем бы ты ни был —
Парижским патриотом
Иль сволочью английской…
Дожди тебя обмоют,
Пески тебя засыплют
И ветры отпоют.
Спи, гражданин вселенной,
В канаве придорожной!
Хоть я не мародер
И не имею права
На бесполезный обыск…
(Шарит в карманах трупа.)
Но Библия твоя,
Кольцо твое и шпага
Мне очень пригодятся.
А пачку ассигнаций
Оставь себе на случай
До Страшного суда…
Они гроша не стоят.
Но воскресенье мертвых
В безбожный век Вольтера
Пошло еще дешевле.

Горбун опять взбирается на козлы. Фургон трогается. Пейзаж дичает и мрачнеет. Дождь усиливается. За этой холодной и сырой равниной с простертыми руками вязов и ветел, за жалкими изгородями и канавами мерещится тяжелая спячка Европейского материка. Быстро проносятся лохмотья пейзажа. Мелькают горы, реки, мосты, соборы, развалины, пастбища, мельницы, харчевни. Темп идет убыстряясь, но фургон колесит по тем же дорогам, заворачивая на прежние места.

(Поет)
В начале перегона
Еще не повелось
Ни машкеры Горгоны,
Ни ржавых змей-волос.
Но страшная старуха
Линяет под дождем.
Насчет Горгоны глухо.
И мы чудес не ждем.
Не ждем событий грозных,
По свету колеся.
И прозеленью бронзы
Покрыта сказка вся.
Кто ищет здесь морали,
Пусть обратится вспять.
А впрочем — не пора ли
И моралистам спать.

Картина туманится и колеблется в своих очертаниях. Вот уже ничего нет, кроме изголовья девочки. Ей страшно неудобно. Тут Стелла внезапно просыпается.

Стелла

Что это было? Это же не сон!
Он только что стоял со мной, тот самый,
На той же улице под фонарем,
У той стены, тот бледный человек.
В очках… Он стал еще бледней.
Но почему его я не забыла?
И почему сейчас, чрез много дней,
Он мне приснился? Где же это было?
Вот он проходит в дождевом тумане —
Во всех умах, во всех больших томах.
Вот горбится он от непониманья.
Вот жизнь его кончается впотьмах.
Нет, это я запомнила неверно.
Он ничего не говорит. Он болен.
Его знобит, как и меня. Он бредит.
Он просит пить кого-то…

Раненого Робеспьера осторожно кладут на стол. Перевязка кончена. Под голову ему подставляют деревянный ящик с кусками солдатского пайкового хлеба. Хирург, делавший перевязку, небритый плотный сангвиник, с толстым носом, с платком вокруг головы, с засученными рукавами, жует лимон, сплевывает на пол. Жандарм с факелом. Еще несколько черных растрепанных фигур.

Хирург

                               Как он худ!
Какие плечи узкие! И ляжки
Как у цыпленка! Плохо дело, брат!
Эй, Неподкупный, слышишь? Плохо дело!

Жандарм трясет Робеспьера за плечо. Робеспьер внезапно приподнимается, обводит всех мутным взглядом и сейчас же падает навзничь.

Нет, не проснулся…

Жандарм

                  Конским бы навозом
Его соборовать.

Робеспьер стонет.

Что, жутко?

Робеспьер

Пить…

Хирург

Эге! Да он живуч! Такой тщедушный,
А всё цепляется…
(Дает ему лимон.)
                               На, пососи!

Робеспьер

Который час?

Хирург

                   Светает. Значит, пять.
Немного больше. Вот и дождались.
Советую не спать до гильотины
И подкрепиться…

Внизу слышен грохот подъехавшей фуры. Комната сразу наполняется стуком прикладов и сапог и утренним холодом. Входит Комиссар Трибунала.