Серафим Сабуров - Всегда солдат

• Название: Всегда солдат
• Автор: Серафим Сабуров
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Военное
• Год: 1963

Серафим Петрович Сабуров родился в 1916 году в городе Раменское, Московской области. Работая бетонщиком на строительстве Московского метрополитена, окончил в 1933 году планерный клуб Краснопресненского района столицы. В 1934 году по призыву комсомола попал в Балашовскую авиационную школу Гражданского воздушного флота. Получив звание пилота четвертого класса, был направлен в 1938 году в Узбекское управление ГВФ, а затем стал летчиком-инструктором в аэроклубе Кировского района Москвы. Здесь и застала его Великая Отечественная война. В боевых действиях участвовал с сентября 1941 года. Воевал в Крыму в составе 6-го полка 62-й авиабригады военно-воздушных сил Черноморского военно-морского флота, оборонял Севастополь. Спустя два месяца был сбит в неравном воздушном бою с пятью «мессершмиттами» и в бессознательном состоянии попал в плен. В своих воспоминаниях С. П. Сабуров рассказывает о тех советских солдатах, которые стойко прошли все муки плена, но остались верными сынами Отчизны и снова вернулись в строй. 

---

Жара усиливалась. Пыль набивалась в рот, скрипела на зубах, от нее першило в горле. Стала мучить жажда. Конвоиры часто прикладывались к горлышкам фляг. Мы старались не смотреть в их сторону и глотали слюну.

Жара донимала и конвоиров. Запаса воды в их фляжках хватило ненадолго. Через час и солдаты уже облизывали сухие губы. И вдруг в голове колонны началось какое-то движение. Пятитысячная толпа загудела, люди ускорили шаг. «Водопой!» - прокатилось по рядам. Сотни стали напирать друг на друга и наконец смешались. Пока самые задние сообразили, что произошло, передние оторвались от них. Перед замыкающими сотнями образовался значительный просвет. Боковые конвоиры, обгоняя пленных, тоже бросились к воде.

Я обернулся. В конце колонны шел только конвоир, который несколько часов тому назад пристрелил пленного. У меня мгновенно созрел план. По обе стороны от шоссе тянулись лесозащитные полосы. Справа золотилось под солнцем большое поле пшеницы. Место для побега подходящее, момент удобный. Все решала быстрота.

Вероятно, подобное соображение пришло и в голову конвоиру, так как он начал поторапливать отставшие сотни. Я незаметно поднял с дороги увесистый булыжник и передал его Василию.

- Зачем? - удивился Вязанкин.

- Держи! - задыхаясь прошептал я. - Отстаем! Следи за мной!

Замедляя шаг, мы трое постепенно очутились в самом хвосте колонны. Я следил за конвоиром. Заметив, что мы оторвались от последнего ряда, он зло и беспокойно закричал: [59]

- Вперед! Колонна! - и потянул висевший на шее автомат.

- Надо догонять колонну, - прошептал Виктор, - или сейчас же бросаться в пшеницу.

- Подожди, - ответил я и нагнулся, делая вид, что завязываю шнурки.

Конвоир замедлил шаг, потом быстро подскочил и ударил меня ногой. Потеряв равновесие, я растянулся поперек дороги. Падая, уловил какой-то глухой звук, и тут же прозвучал тревожно-радостный голос Вязанкина:

- Серафим, тикаем!

Я вскочил. Конвоир, широко раскинув руки, лежал на шоссе. Из виска его сочилась кровь. Василий, сжимая в руке булыжник, стоял рядом и с недоумением смотрел на убитого.

- Скорее! Бежим! - крикнул Клементьев и с силой дернул Вязанкина за рукав.

Нас точно ветром сдуло с дороги. На ходу побросали шинели, котелки, противогазовые сумки с запасом хлеба.

Миновали лесозащитную полосу, выскочили к массиву пшеницы. У кромки ее тянулась проселочная дорога. Мы остановились, чтобы оглядеться.

- Смотрите, деревня, - Виктор указал рукой в сторону от дороги. - Нажмем, братцы!

- Погоди! - остановил я Клементьева. - В деревне могут быть немцы или полицаи. Надо узнать. Давай сделаем так. Ты отправишься на разведку, а мы с Василием подождем вон у той клуни.

Виктор согласился, и мы разошлись.

Клуня, одиноко стоявшая в поле, была со всех сторон завалена прошлогодней соломой. Рядом с сараем обнаружили колодец. Шея «журавля» почти отвесно втыкалась в белесоватое от жары небо. С тонкого конца ее в колодец ниспадала веревка.

Через минуту на срубе стояло полное ведро воды. От него приятно веяло холодком. Мы долго пили, потом по очереди окунули головы.

- Бла-аженство! - Василий ладонью зачерпнул воду и плеснул мне в лицо.

Я ответил тем же. Одурев от свободы, солнца, воды, мы забыли обо всем на свете. [60]

Приблизительно через час вернулся Виктор. Он принес кринку молока и буханку хлеба. Напившись воды и ополоснув лицо, Клементьев рассказал о том, что видел и узнал.

Село называлось Еленовка. От него километров двадцать до Николаева и семь до шоссе. Немцы в Еленовку не заходили, староста и полицай уехали в Херсон.

- Пока я сидел в хате и расспрашивал хозяйку, - говорил Виктор, - по улице прошло человек пятнадцать наших пленных. Вероятно, они воспользовались заварухой, которую мы учинили. Но куда они скроются в красноармейской форме?

- Что-нибудь из гражданской одежды раздобудут в селе, - предположил Василий.

- В общем, положение осложнилось, - заметил я. - Видимо, те сбежавшие - не последние. Будет погоня. Надо уходить.

Товарищи согласились со мной. Мы быстро поели, оставили про запас половину буханки и тронулись в путь. Но только вышли из-за клуни - увидели нескольких пленных. Они приближались со стороны шоссе.

- Сколько же народу вырвалось? - спросил Виктор.

- А черт его батьку знает! - ответил за всех молодой парень-украинец.

- Мы уже под пулями бежали, - произнес другой лагерник с черными отвислыми усами.

- Под пулями?

- Балакают, кто-то пришиб насмерть румынского конвоира. А на труп наткнулся гитлеровский офицер. Ехал он из Херсона. Конечно, сразу шум. Мы тем временем уже напились и выстраивались на шоссе. А потом я уж и не знаю, что случилось. Только выхватил тот фриц пистолет и давай палить. Люди, как горох, посыпались с дороги. Вслед затрещали автоматы. Вот и все. [61]

Дорога на восток

Первые встречи

До самого вечера, минуя стороной села и большаки, мы шли на север. Первую ночь на воде провели в стогу соломы. Спали как убитые. Проснулись, когда день перевалил на вторую половину. Василий посмотрел на солнце и неодобрительно заметил:

Будем так прохлаждаться, далеко не уйдем.

- В первый раз не грех побаловаться сном, - ответил Виктор. - Сейчас пойдем быстрее и наверстаем упущенное.

Днем мы передвигались в открытую. Расчет наш был прост: если трое молодых здоровых хлопцев свободно шагают по большакам у всех на виду, стало быть, имеют на то право.

Встреч с полицаями и старостами мы, конечно, избегали и, когда чуяли опасность, на рожон не лезли. На случай нежелательных расспросов, чтобы не показаться чужаками, всегда хранили в уме названия двух - трех дальних сел. Верили нам или нет, когда мы утверждали, что идем домой в такое-то село, не знаю. Но и не трогали. Возможно, нам просто везло…

Свернули на пыльный шлях. Разговорились. Василий стал вспоминать свою Астрахань, Виктор - Архангельск, я - Москву. Воспоминания сокращали путь, рассеивали тревожные мысли. За проволокой концлагерей мы были лишены этой возможности. Каждого преследовало ожидание смерти. Люди держались на одних нервах. Потому все, что в какой-то степени расслабляло волю, выбивало из колеи, прятали как можно дальше от себя и окружающих. Зато, очутившись на свободе, мы, как говорится, отпустили вожжи, позволили себе вдоволь помечтать, поговорить о самом сокровенном. [62]

Подошли к селу. Повстречавшийся нам мальчик сказал, что это Киселевка.

- Давайте разойдемся, а встретимся у противоположной околицы, - предложил Вязанкин. - Троих не накормит ни одна хозяйка, нужно поодиночке.

Вязанкин пересек дорогу и вошел в первый приглянувшийся ему дом. Виктор свернул в переулок. Я двинулся дальше вдоль улицы. В окнах мелькали любопытные лица, больше женские и детские. В глазах людей светилась доброжелательность, но я никак не мог побороть в себе внезапно вспыхнувшего чувства стыда и шел не останавливаясь, минуя дом за домом. Уж показались последние строения, а я все не решался свернуть с дороги. Позади раздался женский голос:

- Шо ж ты, дядько, такий не смилый? Твои хлопцы мабуть обидают, а ты идешь и идешь. Заходьте до хаты.

Я обернулся и спросил:

- Куда лучше?

- Та в любу хату. Шматок хлиба кажна хозяйка не пошкодуе. Хочете, заходьте до мене.

Видя мою нерешительность, женщина улыбнулась и потянула меня за рукав.

- Мабуть и мий чоловик десь блукае, як вы.

- Кто? - не понял я.

- Муж, - пояснила украинка.

Домик ее, чистый, белый, весь залитый солнцем и от этого еще более ослепительный, стоял на самом краю села.

Елена (так звали хозяйку) усадила меня за стол, подала нарезанный большими пышными ломтями хлеб, поставила кувшин ряженки. Пока я ел, она рассказывала о себе. Ее муж Петро служил в Красной Армии. Больше всего Елена боялась, как бы он не попал в плен. О лагерях для военнопленных жители Киселевки наслышались достаточно. Редкий день через село не проходили беглецы, пробираясь кто к дому, кто к фронту.

Елена предупредила, что недалеко от Киселевки мы встретим железную дорогу, что ее охраняют фашисты, и потому надо быть осторожными. [63]

Поблагодарив хозяйку, я вышел на улицу. Меня уже ждали друзья.

В километре от железной дороги нас нагнала подвода. На самом передке, свесив ноги, сидел коренастый дед. Маленькие, глубоко запрятанные глазки его внимательно шарили по нашим фигурам.

- Далече, хлопцы?

- До Ново-Александровки, - ответил я, вспомнив одно из сел, названных Еленой.

Незнакомец хитро и понимающе подмигнул.

- Что, с плена тикали?

- Нет, работали в Николаеве, а сейчас идем до дому, - соврал Виктор.