Илья Толстой - Мои воспоминания

• Название: Мои воспоминания
• Автор: Илья Толстой
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2000
• ISBN: 5-293-00006-3

Об отце - Льве Николаевиче Толстом

---

   -- Вставай скорей, одевайся.

   -- Что? Куда?

   -- Разве ты забыл, что в восемь часов я дерусь, а ты обещал быть моим секундантом?

   -- Ты дерешься? С кем?

   Приятель назвал фамилию.

   -- С NN? Ах да, впрочем, успокойся, я его уже давно убил.

   Оказалось, что Толстой ночью поехал к этому человеку, вызвал его, убил его на заре, вернулся домой и спокойно лег спать.

   Дочь "американца" Толстого, Прасковья Федоровна, была замужем за московским губернатором Перфильевым. С ней мой отец был когда-то очень дружен, и брат отца Сергей Николаевич был даже в нее влюблен настолько, что он на руке своей выжег ее инициалы: французские буквы Р. Т. Вышло рискованное на французском языке созвучие. (Honni soit qui mal y pense*.)

   * Стыдно тому, кто плохо подумает.

   31

   По странной игре случайности Прасковья Федоровна имела у себя в доме обезьянку Яшку, которую она, говорят, любила больше всего на свете. Об этом Яшке рассказывал нам папа.

   Отнести ли к области преданий то, что я в детстве слышал о детстве и молодости папа и дяди Сережи? (Сергее Николаевиче Толстом).

   Эти предания уже ближе по времени, и поэтому в них уже "баснословного" ничего нет.

   В "Книге вопросов", которая была у сестры Тани, на вопрос: "Где вы родились?" -- отец ответил: "В Ясной Поляне, на кожаном диване"6.

   Этот заветный кожаный диван орехового дерева, на котором родились и мы, трое старших детей, всегда стоял и сейчас стоит в комнате отца.

   Дома, в котором отец родился и провел свое детство, я, к сожалению, никогда вблизи не видал. Он стоял между двумя флигелями и был продан на снос за пять тысяч рублей ассигнациями родственником отца, Валерианом Петровичем Толстым, в то время как отец был на военной службе на Кавказе. Истории продажи старого дома я точно не знаю7.

   Отец говорил об этом неохотно, и поэтому я никогда не решался подробно расспросить его, как это случилось. Говорили, что это было сделано для покрытия его карточных проигрышей. Отец сам рассказывал мне, что одно время он сильно играл в карты, помногу проигрывал и что его имущественные дела были очень запутаны.

   На месте, где стоял этот дом, отец насажал деревьев, кленов и лиственниц. Когда кто-то спросил отца, где была спальня его матери, в которой он родился, он, подняв голову, указал на макушку сорокалетней лиственницы.

   -- Вот там, около самой макушки этого дерева, я и родился, -- сказал он.

   Дом этот был перенесен целиком верст за двадцать от Ясной, и я видел его только раз, и то мельком, проезжая мимо него на охоте. В нем было тридцать шесть комнат. Теперешний ясненский дом вырос из одного из двух каменных двухэтажных флигелей, который постепенно, по мере роста семьи, пристраивался.

   Папа редко рассказывал о своем детстве. Иногда вспо минал он о своей бабушке, Пелагее Николаевне. Она,

   32

   по-видимому, была старуха с причудами, и он, кажется, не очень ее любил. Он вспоминал, что она любила засыпать под рассказы сказок и для этого купила себе слепого сказочника. Ей это было удобно, потому что при нем, слепом, она не стеснялась раздеваться и ложиться в кровать. А сказочник, как Шехерезада, рассказывал монотонным, певучим голосом одну сказку за другой и только прислушивался к ее дыханию. Когда она засыпала, он бесшумно уходил и на другой вечер продолжал свою сказку как раз с того места, где она заснула вчера. "И взял Аладин свою волшебную лампу, и пошел он..." -- и т. д. опять, пока графиня не уснет.

   У мама преданий было меньше, и все ее предания были моложе.

   Она была дочь дворцового врача Берса и родилась в Москве в Кремле. Ее предания скорее сводились к практическим жизненным устоям, которые она внесла в Ясную Поляну и которых держалась твердо и до конца.

   Надо каждый день "заказывать" обед. Надо носить башмаки с французскими каблуками. Летом надо варить варенье и мариновать грибы. Для того чтобы моль не ела одежду, надо перекладывать ее табаком и пересыпать камфарой. Когда чьи-нибудь именины или рожденье, надо чтобы был традиционный сладкий пирог, а к чаю -- крендель. Когда приезжают гости, надо к закуске подавать селедку и сыр. Когда прольется на скатерть вино, надо засыпать это место солью. К рождеству должна быть елка и т. д. Этим устоям охотно подчинялась вся семья. Тем более охотно, что вся тяжесть их ложилась главным образом на самое мама, а остальным они доставляли только приятность.

ГЛАВА II

Характеристика детей. Впечатления раннего детства. Мама, папа, бабушка, Ханна, три Дуняши, начало учения, школа

   Воспоминания детства -- это звездное небо. Вот они блестят, эти бесчисленные золотые точки, -- одни ярче, другие тусклее, одни кажутся ближе, другие дальше -- но все они недостижимы, и все они одинаково ласково мигают и манят. В детских воспоминаниях нет последо-

   33

   вательности. Что было раньше, что после -- не все ли равно? Это -- было. И звездочка эта блестит, и она уже далеко.

   Вот как отец описывает нашу семью в одном из писем к своей двоюродной тетке, Александре Андреевне Толстой.

   "Старший [Сергей] белокурый, -- не дурен. Есть что-то слабое и терпеливое в выражении и очень кроткое. Когда он смеется, он не заражает, но когда он плачет, я с трудом удерживаюсь, чтобы не плакать. Все говорят, что он похож на моего старшего брата. Я боюсь верить. Это слишком бы было хорошо. Главная черта брата была не эгоизм и не самоотвержение, а строгая середина. Он не жертвовал собой никому, но никогда никому не только не повредил, но не помешал. Он и радовался и страдал в себе одном. Сережа умен -- математический ум и чуток к искусству, учится прекрасно, ловок прыгать, гимнастика, но gauche* и рассеян. Самобытного в нем мало. Он зависит от физического. Когда он здоров и нездоров, это два различные мальчика.

   Илья, третий. Никогда не был болен. Ширококост, бел, румян, сияющ. Учится дурно.

   Всегда думает о том, о чем ему не велят думать. Игры выдумывает сам. Аккуратен, бережлив: "мое" для него очень важно. Горяч и violent**, сейчас драться; но и нежен и чувствителен очень. Чувствен -- любит поесть и полежать покойно. Когда он ест желе смородинное и гречневую кашу, у него губы щекотит. Самобытен во всем. И когда плачет, то вместе злится и неприятен, а когда смеется, то и все смеются. Все непозволенное имеет для него прелесть, и он сразу узнает. Еще крошкой, он подслушал, что беременная жена чувствовала движенье ребенка. Долго его любимая игра была то, чтоб подложить себе что-нибудь круглое под курточку и гладить напряженной рукой и шептать, улыбаясь: "Это бебичка". Он гладил также все бугры в изломанной пружинной мебели, приговаривая: "Бебичка".

   Недавно, когда я писал истории в "Азбуку", он выдумал свою: "Один мальчик спросил: "Бог ходит ли...? Бог наказал его, и мальчик всю жизнь ходил..." Если я

   * неловок (франц.).

   ** вспыльчив (франц.).

   34

   умру... Илья погибнет, если у него не будет строгого и любимого им руководителя.

   Летом мы ездили купаться; Сережа верхом, а Илью я сажал к себе за седло. Выхожу утром, оба ждут. Илья в шляпе, с простыней, аккуратно, сияет, Сережа откуда-то прибежал, запыхавшись, без шляпы. "Найди шляпу, а то я не возьму". Сережа бежит туда, сюда. Нет шляпы. "Нечего делать, без шляпы я не возьму тебя. -- Тебе урок, -- у тебя всегда все потеряно". Он готов плакать. Я уезжаю с Ильей и жду, будет ли от него выражено сожаление. Никакого. Он сияет и рассуждает об лошади. Жена застает Сережу в слезах. Ищет шляпу -- нет. Она догадывается, что ее брат1, который пошел рано утром ловить рыбу, надел Сережину шляпу. Она пишет мне записку, что Сережа, вероятно, не виноват в пропаже шляпы, и присылает его ко мне в картузе. (Она угадала.) Слышу по мосту купальни стремительные шаги, Сережа вбегает. (Дорогой он потерял записку.) И начинает рыдать. Тут и Илья тоже, и я немножко.

   Таня -- восемь лет. Все говорят, что она похожа на Соню, и я верю этому, хотя это также хорошо, но верю потому, что это очевидно. Если бы она была Адамова старшая дочь и не было бы детей меньше ее, она бы была несчастная девочка. Лучшее удовольствие ее возиться с маленькими. Очевидно, что она находит физическое наслаждение в том, чтобы держать, трогать маленькое тело. Ее мечта, теперь сознательная, -- иметь детей. На днях мы ездили с ней в Тулу снимать ее портрет. Она стала просить меня купить Сереже ножик, тому другое, тому третье. И она знает все, что доставит кому наибольшее наслаждение. Ей я ничего не покупал, и она ни на минуту не подумала о себе. Мы едем домой. "Таня, спишь?" --"Нет". -- "О чем ты думаешь?" -- "Я думаю, как мы приедем -- я спрошу у мама, был ли Леля хорош, и как я ему дам, и тому дам, и как Сережа притворится, что он не рад, а будет очень рад". Она не очень умна, она не любит работать умом, но механизм головы хороший. Она будет женщина прекрасная, если бог даст мужа. И вот готов дать премию огромную тому, кто из нее сделает новую женщину.