Джон Осборн - Пьесы: Оглянись во гневе. Комедиант. Лютер

• Название: Пьесы: Оглянись во гневе. Комедиант. Лютер
• Автор: Джон Осборн
• Издательство: Искусство
• Жанр: Драма
• Год: 1978

В сборник пьес известнейшего английского драматурга Джона Осборна (1929–1994) вошли три его пьесы: «Оглянись во гневе», «Комедиант» и «Лютер». Две последние пьесы на русском языке печатаются впервые.

Экранизации и постановки:

Оглянись во гневе / Look Back In Anger — Великобритания (Т.Ричардсон) 1958

Полковник Редль / Oberst Redl (И.Сабо) (cценарий в соавт.) 1985

Комедиант / The Entertainer — Великобритания (Т.Ричардсон) 1960

Атака лёгкой кавалерии / The Charge of the Light Brigade (cценарий) — Великобритания (Т. Ричардсон) 1968

---

Мартин. Ваша светлость, преславные князья и сиятельные вельможи, божьей милостью я стою перед вами и прошу выслушать меня со вниманием. Если по невежеству я кого-нибудь назвал неверным титулом или еще чем-нибудь нарушил приличный этому месту устав, — не взыщите: я плохо знаю мир, я странствовал лишь по углам монашеской кельи. Мы согласились на том, что все эти сочинения принадлежат мне и что на отпечатанных книгах мое имя стоит по праву.

Отвечу на второй вопрос. Прошу Припять во внимание, ваше светлое величество и сиятельные вельможи, что не все мои книги одинаковы. Есть работы, где я простодушно рассуждаю от сокровищах веры и нравоучения, и даже враги мои сходятся на том, что эти сочинения безвредны, что их можно без опаски дать самому нетвердому христианину. И, сколь суровой и жестокой ни была направленная против меня булла, — даже в ней признается, что некоторые моя книги совсем не оскорбительны. Только от этих оговорок никому не легче, поскольку булла и эти книги предает проклятию наряду с остальными, которые она сочла оскорбительными. Если я стану отказываться от этих книг, что же получится? Получится, что я предаю проклятию те самые положения, в которых сошлись и мои друзья и мои враги. Есть другая категория книг: в них я нападаю на власть ключей, разорившую христианский мир. Никто не может этого отрицать: все это видят, все на это жалуются. И больше всех от этой тирании страдают немцы. Их обирают до нитки. Если сейчас я отрекусь от этих книг, я помогу тирании размахнуться еще сильнее. На это я никогда не пойду. Третья партия книг направлена против определенных личностей, против людей известных, знатных. Они все защищают Рим, они враги моей религии. Возможно, В этих сочинениях я высказался чересчур резко, даже, может быть, слишком грубо для монаха. Но ведь я и не лезу в святые, и защищаю я не самого себя, а учение Христа. Как видите, и от этих книг я тоже не могу отказаться, иначе положение никогда не переменится и все будет идти по-старому. Однако я человек, а не бог, и пример моего Спасителя подсказывает мне единственное средство защитить свои сочинения. Когда первосвященник Анна спросил Иисуса о его учении, а какой-то служитель ударил его по лицу, Иисус ответил: «Если я сказал худо, покажи, что худо». Раз сам непогрешимый господь Иисус Христос пожелал выслушать возражения какого-то служителя, то и я должен поступать точно так же.

И поэтому я прошу во имя господнего милосердия: покажите мне на Евангелиях, где я ошибаюсь. Докажите мне, что я ошибаюсь, и я буду молить, чтобы мне позволили своей рукой бросить эти книги в огонь. Мне кажется, я дал ясный ответ на ваш вопрос. Я очень хорошо сознаю опасность своего положения. Все-таки хочется думать, что причиной наших разногласий является божье слово. Ведь сказал Христос: «Не мир пришел я принести, но меч; ибо я пришел разделить человека с отцом его». Давайте постараемся, чтобы столь многообещающее царствование благородного и юного принца Карла не кончилось бедой для всей Европы. Только бога нужно бояться. Я поручаю себя воле его светлейшего величества и сиятельных вельмож и смиренно молю не осуждать меня и не видеть во мне врага. Я кончил.

Экк (поднимается с кресла). Мартин, ты не ответил на вопрос. Пусть даже некоторые твои сочинения безвредны — речь сейчас не об этом. Мы по-прежнему спрашиваем тебя, намерен ли ты вырвать богохульные страницы, искоренить ересь и мысли, которые могут быть истолкованы как ересь, и вытравить всякое высказывание, которое может повредить католической вере. Его святейшее императорское величество более чем готов быть снисходительным к тебе, и, если ты поступишь как требуется, он употребит свое влияние на папу и сделает так, что доброе в твоих сочинениях не пропадет вместе с дурным. Но если ты будешь упорствовать в своих взглядах, то самая память о тебе исчезнет и все, что ты написал истинного и ложного, — все будет забыто. Интереснее всего, Мартин, что ты тоже киваешь на Святое писание — так поступали все еретики. Ты требуешь, чтобы тебя опровергали божьим словом. Остается думать, что ты человек больной или ненормальный. Да разве всегда и на всякий вопрос нужно отвечать? Задумайся: если каждый заберет себе что-то в голову и начнет подступать с вопросами к установленным положениям церкви и требовать ответа по букве Святого писания, в христианском мире не останется ничего определенного и бесспорного. Что скажут иудеи, турки, сарацины, если им случится узнать, что мы спорим: истина или не истина то, чему мы до сих пор верили? Мартин, я тебя прошу: не думай, что только ты знаешь скрытый смысл Евангелий. Не ставь так высоко свое мнение — многие чувствуют так же искренне и знают немало, но они скромнее тебя. Прошу тебя, не тревожь сомнениями самую святую, самую последовательную веру, основанную совершеннейшим законодателем и кровью и чудесами его апостолов распространенную по всей земле. Определения этой веры дали святые соборы, и церковь утвердила их деяния. Это твое наследование, и законами императора и папы обсуждать эти вопросы запрещается. Споры ни к чему не приведут, и посему законы просто осуждают всякого, кто им не подчиняется. Поэтому я вынужден повторить свой вопрос и требовать прямого, ясного и недвусмысленного ответа: согласен ты отречься от своих сочинений и содержащихся в них ошибок? Или нет?

Мартин. Ваше светлейшее величество и вы, вельможи, ждете от меня простого ответа, и я отвечу прямо и без уверток. Пусть меня убедят свидетельствами Святого писания, ибо я не верю ни папам, ни соборам, пусть меня опровергнут текстами Святого писания и божьим словом свяжут мою совесть. В противном случае я не могу и не хочу ни от чего отрекаться, ибо не подобает поступать против совести. На том я стою. Бог да поможет мне. Я не могу иначе. Аминь.

Сцена вторая

Виттенберг. 1525 год. Походная музыка, ухает пушка, вопли раненых. Дым, растерзанное знамя с изображением креста и деревянного башмака, эмблемы крестьянского движения. По другую руку от кафедры на авансцене небольшой аналой.

В центре — тачка, около нее окровавленный труп крестьянина. На авансцене Рыцарь. Он перепачкан в грязи, изможден и подавлен.

Рыцарь. Горячий был тогда денек в Вормсе, не то что теперь. Много воды утекло с тех пор. Нет уже того пыла! Нынче одним головорезам хорошо. А вы даже представить себе не можете, какого страху в тот день нагнал на все многоперое собрание наш монах. Нас всех охватил трепет, всех до единого, никто не устоял, хотя многие, поверьте слову, были совсем не расположены переживать такие чувства. Голова у пего взмокла и зудела, и по его виду можно было догадаться, какое у него липкое и белое тело, даже бледнее лица, а на ощупь как мельничный жернов. К концу он весь парился в поту, и даже со своего места я слышал его запах. Но он был как искра, этот неряха монах, он был как искра и шипящим огоньком бежал к пороху, на котором мы сидели, и остановить его было невозможно, а когда бабахнуло, то уже было поздно что-то исправлять. И я тогда как-то вдруг ясно понял, что такое бывает однажды, как-то сразу это почувствовал. Что-то свершилось, что-то стало другим, переменилось, что-то на наших глазах обрело плоть, стало плотью и духом, вроде как… да, как спустилась тьма на землю, когда тело того обмякло на кресте. Я так понимаю свершение чуда, и вот что-то в этом роде совершилось тогда во всех пас, безразлично — друзья мы были ему или враги. О чем мы тогда думали, чего ожидали, к чему шли — не возьмусь передать, даже награди меня бог умением говорить и писать, как этот монах. За других не скажу, но лично я готов был орать, пока не лопнут перепонки, готов был вырвать меч — нет, не вырвать: оторвать от себя, как драгоценнейшее, кровное, и всадить, куда он скажет.

(Отдается своим мыслям. Его взгляд падает на труп крестьянина. С силой ударяет рукой по тачке.) Да разве его поймешь! Меня он совсем сбил с толку, я не знаю, чего он хочет. Сколько ни старался понять, ничего не получается. (К трупу.) Верно, приятель? Получается, да не так, как нам хотелось. Уж ты и подавно не этого хотел. Но кто мог подумать, что мы окажемся в разных лагерях — мы здесь, а он с ними? Что в твоей войне с ними он встанет за воротами бойни и будет бить в барабан: выпускайте из них кровь, вырезайте их тысячами, тяните на виселицу, гоните в адское пекло! Я, конечно, понимаю: каждая группа добивалась своего, но они все сошлись па том, чтобы поживиться за наш счет, чтобы нашими руками натворить дел, о которых мы не смели и задумываться. Все они одним миром мазаны: высокие князья и архиепископы, отборная знать и богатые бузотеры, господа такие да господа сякие — все сбились, как свиньи к корыту, все драли с крестьянина последний грош. Хороши и наши добрые аббаты, у которых глотки заплыли жиром, словно там ожерелье из гусиных яиц, и мы хороши, допотопные рыцари и вообще бывшие люди, помнящие только лучшие времена: нас припугнули — мы и полезли очертя голову, потому что терять нечего. Да… И никого не нашлось остановить, указать выход, когда стало слишком ясно, как далеко зашли дела. Ведь страдания стольких людей могли же чему-то научить! Говорят, что прибыль — для вас, конечно, это штука знакомая, — так вот, она, оказывается, зародилась в монастырях, когда там стали вести учет приходу и расходу. Пожалуйста вам: счетные книги в монастырях, и притом задолго до того, как нас понесло жечь эти самые монастыри. А когда люди хотят остаться в барыше, для них существует только одна статья — приход, а расходы оплачивают другие, и даже не стоит труда заносить это в книгу. (Шевелит ногою труп.) Вот ты и расплатился, земляк, тебя, как говорится, списали в расход. Он, можно сказать, еще только рождался на белый свет, а они уже отмели его в сторону. Скажете, не так? И всех таких, как он, всегда, везде и всюду. (С трудом поднимает на тачку тело крестьянина.)