Федор Волончук - По тылам врага

• Название: По тылам врага
• Автор: Федор Волончук
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1961

Автор книги Ф. Ф. Волончук — участник Великой Отечественной войны — рассказывает о боевых подвигах моряков-разведчиков, участников героической обороны Севастополя. На катерах, шхунах и шлюпках матросы, солдаты и офицеры смело высаживались в тылу врага и вели разведку в Крыму, на Керченском полуострове, на Тамани, в центральной части Главного Кавказского хребта. Разведчики под командованием мичмана Ф. Ф. Волончука разгромили в оккупированной гитлеровцами Евпатории полицейское управление, осуществили во вражеском тылу ряд диверсий на Ялтинском шоссе, ходили за «языком» на Умпирский перевал Главного Кавказского хребта. В 1943 году Ф. Ф. Волончук был переброшен на самолете с Кавказа в одно из соединений крымских партизан, побывал в занятом врагом Севастополе и в январе 1944 года возвратился на Большую землю. В основе воспоминаний Ф. Ф. Волончука лежат исторические факты, имена всех разведчиков — подлинные

---

— Получен приказ: высадить в тыл противника несколько диверсионных групп, в том числе и на Ялтинское шоссе. Командование располагает данными, что враг готовится ко второму штурму Севастополя. Подтягивает свежие части, технику. Требуется хотя бы примерно установить его силы. Нужны показания «языков», документы. Ну, а кроме этого, надо и пошуметь там, чтобы гитлеровцы не забывали, что они здесь нежеланные гости...

Уточняя детали предстоящей операции, я узнал, что моя группа, которой предстояло действовать на Ялтинском шоссе, будет состоять из шести человек. Высадят нас в районе Мухалатки. Днем мы должны будем наблюдать за шоссе, подсчитывать и передавать в отряд данные о проходящих войсках, а по ночам уничтожать вражеские автомашины, обозы. Операция продлится примерно шестнадцать дней.

И вот 10 декабря 1941 года от причала Стрелецкой бухты отошла небольшая шхуна. Прощально мигнул луч фонаря поста СНиС. И, нетерпеливо пофыркивая мотором, шхуна, покачиваясь на волнах, взяла курс на Ялту. В тесном кубрике, великодушно предоставленном командой десантникам, в одном углу матрос Захаров — наш радист — бубнит себе под нос какие-то цифры, задавшись целью запомнить шифр, которым предстояло пользоваться для связи с командованием В другом углу старший сержант Гончаров, матрос Марков и свободные от вахты моряки из экипажа шхуны окружили что-то вполголоса рассказывающего матроса Буфалова. Судя по приглушенному смеху, то и дело раздающемуся оттуда, история была веселой. На одной из коек, подложив ладонь под щеку, сладко посапывал матрос Булычев; решил, как видно, что попросту грешно упустить возможность хорошенько отоспаться в тепле.

Булычев пришел к нам в отряд не с флота, а с одного из предприятий, где он работал секретарем партийной организации и откуда был мобилизован. Однако даже самые злые на язык «морские волки» не решались называть его «салакой». В первых же операциях Булычев проявил себя как смелый, не теряющий присутствия духа в самых трудных обстоятельствах воин [45]

Незадолго до евпаторийской операции группа наших разведчиков высаживалась в бухте Ласпи. Командованию нужен был «язык». Незаметно высадившись ночью в бухте, мы захватили двух гитлеровцев. Да так, что они и пикнуть не успели. Но когда наша группа уже отходила к берегу, чтобы, вызвав поджидавшие нас на рейде катера, возвратиться в Севастополь, одному из захваченных гитлеровцев как-то удалось вытолкнуть изо рта кляп, и он заорал благим матом «Рус!.. Партизан!.» Мы заставили его замолчать... Однако тревога была поднята. Началась стрельба. Строча из автоматов, гитлеровцы все ближе и ближе прижимали нас к берегу. Во что бы то ни стало нужно было продержаться, пока со стоящего на рейде «охотника» не подойдет шлюпка, чтобы забрать нас.

— Товарищ мичман! Отходите, а я останусь, задержу их. Идите, идите! — крикнул Булычев и, укрывшись за камнем, остался один против десятков врагов.

Пока подошла шлюпка, вызванная условным сигналом, прошло несколько минут. И за все это время ни один из гитлеровцев не преодолел рубежа, удерживаемого Булычевым. Сам он добирался до шлюпки уже вплавь.

— Не знаю уж, каким стилем я плыл, но ручаюсь, что скорость показал не меньшую, чем знаменитый пловец Ушаков на его коронной дистанции, — улыбаясь, рассказывал потом Булычев, не видя в своем поступке ничего примечательного.

...Во время перехода ветер засвежел. Шхуну, словно перышко, бросало с волны на волну. Обеспечивающий высадку лейтенант Гладков, вызвав меня на мостик, сказал, что подходим к условленному месту.

— Правда, за точность не ручаюсь. Определиться не по чему. Темень, хоть глаз выколи... [46]

Действительно, на плотно затянутом низкими тучами небе — ни звездочки. Недалекий берег, до войны сиявший по ночам огнями санаториев и домов отдыха, сейчас казался пустынным. Только на проходящем в горах шоссе нет-нет да появятся серебристые лучи фар автомашин Ничего, мы постараемся, чтобы и их было поменьше...

В спущенную с подветренного борта шлюпку уложили вещевые мешки с продовольствием, плащ-палатки, маскхалаты и все остальное из нашего немудреного хозяйства. Тепло распрощавшись с командой шхуны, расселись по банкам. Несколько взмахов весел, и шхуна словно растаяла в темноте.

Поначалу все шло хорошо. Но у самого берега шлюпка вдруг налетела на выступающий из воды камень. Следующая волна накрыла нас с головой. Схватив что попало под руку, до берега добирались уже по грудь в воде. Купание не из приятных, особенно если учесть, что дело было в декабре и что на каждом из нас были ватные брюки и телогрейка. Но самое неприятное состояло в том, что из всего взятого продовольствия нам удалось вынести на берег всего лишь несколько банок консервов. Волей-неволей приходилось становиться «на довольствие» к гитлеровцам.

Вычерпав из шлюпки воду, отправили ее обратно на шхуну, оборвав тем самым последнюю ниточку, реально связывавшую нас со своими.

Теперь мы оставались одни, лицом к лицу с врагом.

Осмотрелись... Высадились мы под высокой, метров в семь, скалой. Это хорошо. Если даже по верху и пройдет вражеский патруль, он нас не увидит. Вдоль берега тянется несколько рядов колючей проволоки. Примерно через каждые метров двести в ней оставлены неширокие проходы, но там наверняка минные поля. Благоразумнее всего было дождаться рассвета. Неподалеку от места высадки мы обнаружили три больших камня и укрылись за ними. Старший сержант Гончаров встал в дозор, а мы, раздевшись до белья, отжали брюки, телогрейки, вылили воду из сапог. Затем то же самое проделал Гончаров. Эх, теперь бы хороший костер!.. Но об этом можно было только мечтать.

С рассветом, когда мы уже готовились разведать ближайший из проходов в колючей проволоке, на скале, почти прямо над нами, послышались звуки губной [47] гармошки. Какой-то гитлеровец добрый час пиликал одну и ту же нудную мелодию, не предполагая, понятно, что у него нашлось столько невольных слушателей. А мы лежали, стараясь ничем не выдать себя. Думаю, что никогда еще никто из музыкантов не выступал перед более недоброжелательной, но в то же время и более терпеливой аудиторией.

Пока продолжался этот «концерт», совсем рассвело. В просветах туч показалось солнце. Теперь уже незаметно уйти в горы было невозможно. Мысленно проклиная злополучного «музыканта», я обратил внимание на бакланов. Занятые ловлей рыбы, они спокойно садились в нескольких метрах от нас. Если уж птица приняла укрывшихся маскхалатами моряков за камни, то гитлеровцы тем паче не обнаружат нас, разве только кто-нибудь из них подойдет к нам вплотную. Но какая-то доля риска неизбежна в боевой работе разведчиков. И мы решили остаться здесь, в камнях, до вечера.

Когда перевалило за полдень, на берегу вдруг появились два человека. Один направился в противоположную от нас сторону, а другой, в фуфайке и заправленных в постолы ватных брюках, шел прямо на нас, время от времени забрасывая в море накидку — небольшую круглую сетку со свинцовыми кольцами по краям, стягивающуюся в воде наподобие кисета продернутым в них шнурком.

— Свеженькой ухи, видите ли, захотел, — определил понимающий толк в рыбацких делах Буфалов.

«Рыбак» подходил к нам все ближе. По ругательствам, которыми он сопровождал свои «рыбацкие успехи», мы без труда определили, что это татарин.

— Эй, друг, подойди-ка!.. — окликнул я его. Татарин от неожиданности замер на месте и готов был закричать с испугу, но, увидев наведенное на него дуло автомата, молча направился к нам. Набросив на него маскхалат, мы стали расспрашивать его, откуда он. Выяснилось, что Ахмет жил в Кореизе. В кармане у него оказался выданный оккупантами пропуск для прохода на берег. Он поставлял в их столовую рыбу. Но на этот раз гитлеровцам не пришлось полакомиться свежей ухой. Ахмет пролежал вместе с нами дотемна среди камней, а потом вывел нас известным ему проходом в минных полях в горы. [49]

Метрах в трехстах от шоссе, в густом лесу, мы обнаружили под невысокой скалой пещеру, вход в которую был как бы замаскирован окружавшими его грудами камней и засыпан сухими листьями. Неподалеку от пещеры протекал ручеек с чистой ключевой водой. Эта пещера и стала нашей базой. Ахмета мы домой не отпустили, но относились к нему хорошо, хотя, как вскоре оказалось, он того вовсе не заслуживал.

Следующей ночью мы вышли на шоссе, и под откос была пушена первая легковая автомашина. Находившиеся в ней шофер и майор-артиллерист оказались убитыми, а чудом спасшийся гитлеровский капитан медицинской службы стал восьмым «жильцом» в нашей пещере. Потом под откос полетели грузовик, еще одна легковая машина, за ней другая...

Всего за двенадцать ночей было уничтожено одиннадцать автомашин, в том числе три легковые и автобус. Большая кожаная сумка, куда мы складывали захваченные документы, была уже полна. Кроме этого, каждую ночь мы портили связь. Марков с Булычевым, перерезая кабели и искусно маскируя места повреждений, доставляли гитлеровцам-связистам много хлопот.