Александр Молодчий - Самолет уходит в ночь

• Название: Самолет уходит в ночь
• Автор: Александр Молодчий
• Издательство: М.: досааф
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1986

Автор, дважды Герой Советского Союза, непосредственный участник и свидетель описываемых событий, рассказывает о боевых делах летчиков дальней авиации, о полных риска и трудностей длительных ночных полетах в далекий тыл противника для нанесения бомбовых ударов по его стратегическим объектам.

---

А за бортом — почти полный рассвет. Наверное, при такой погоде светлее и не будет. Здесь, как и дома, низкие рваные облака и мелкий противный дождь.

— Погода как по заказу, — говорит Куликов.

— Это хорошо. Не ждут нас фашисты, — отвечаю. Для внезапности — хорошо, но видимость ограниченная. Чтобы выйти точно на цель, держимся железной дороги, да так низко, что временами, кажется, и телеграфные столбы выше нашего полета. До цели считанные минуты, а может быть, и секунды — смотреть на часы нет времени.

— Внимание, подходим! Подходим к цели, — говорит штурман.

Теперь его, штурмана-бомбардира черед, он ведет прицеливание, от него зависит все, и мы в его распоряжении. Я пилотирую самолет с особой точностью, выдерживаю скорость, высоту, делаю повороты, понимая команды штурмана с полуслова Все стараются помочь ему, как помогали летчику на взлете.

Еще мгновение, и я вижу фермы железнодорожного моста. Они на нашей высоте. Голос штурмана:

— Чуть вы...

И я знаю, что он сказал. Самолет повинуется моим рукам, набирает несколько метров высоты»и опять замирает в нужном режиме.

— Чуть пра...

И опять выполнено. Самолет довернул вправо.

— Так держи, держи, хорошо, так, так. — И долгожданное: — Пошли!

Этого можно и не говорить. Самолет, освободившись от груза, сам рвется вверх. У нас, авиаторов, говорят — пухнет. Делается легким, проворным.

Мы сбросили бомбы точно в цель. Я уж и не говорю, что творилось в эти секунды в небе! По нашему самолету выпущены тысячи пуль и сотни снарядов. У нас не было времени на противозенитное маневрирование. Мы шли напролом. И вот бомбы сброшены, до взрыва еще 27 секунд (взрыватели именно с таким замедлением), и вдруг перед глазами — смерть! Прямо по курсу — строение. Никто из членов экипажа не успел и слова сказать, я и после не мог осмыслить, что произошло, а бомбардировщик в глубоком крене с резким набором высоты уже перепрыгнул через неминуемую смерть.

Долго летели молча. Тишину нарушил радист:

— Командир, что доложить на землю? — обратился он.

— Серега, как ты думаешь, попали бомбы в мост? — спросил я у Куликова.

— Не знаю, Саша, прицелился хорошо, надежда на крюки.

На наших бомбах имелись специальные крюки на тросах, которыми они должны были зацепиться за фермы моста. Теперь все зависело от них — сработали ли они?

— Доложи — задание выполнено, — распорядился я. Весь дальнейший разговор в экипаже был об одном и том же: мы не могли себе представить, каким чудом перемахнули через ту злополучную водонапорную башню — после рассмотрели ее. Я тоже недоумевал, как мои руки и ноги сделали нужные движения, заставившие бомбардировщик с неприсущей ему прытью сделать чудо, посильное лишь хорошему маневренному истребителю. Но факт остается фактом. Самолет не врезался, и мы целы. Ну а как мост? Он был-таки значительно поврежден.

Долетали на своем сердце...

Летом 1942 года бои разгорелись с новой силой. Сосредоточив огромные силы, гитлеровцы прорвали фронт наших войск и ринулись к Ростову, к Сталинграду. Снова по нашим просторам завыли фашистские грузовики с автоматчиками, затрещали мотоциклы, залязгали гусеницами танки. В воздухе стаями кружили «юнкерсы», непрерывно бомбившие передовые позиции наших войск. Правда, теперь гитлеровцы не могли наступать по всему фронту одновременно, как в первые месяцы войны, но натиск их был силен.

Советские части с жестокими боями отходили на восток. Мы, летчики, делали все, чтобы помочь наземным войскам. В полку еженедельно появлялись короткие сообщения о нанесенном уроне врагу, собственных потерях экипажей или самолетов. Такие информационные листки вывешивались в штабе. Вот один из бюллетеней местного, как мы называли, информбюро:

«В течение недели совершено 180 вылетов, из них ночных — 120 (на дальние цели — 85, на ближние — 35). Уничтожено и повреждено: железнодорожных эшелонов — 15, танков — 20, автомашин с живой силой — 70, аэродромов противника — 4, сбито вражеских самолетов — 3. Потери полка: 5 бомбардировщиков». Только цифры. Бухгалтерия войны? Нет, разве могут быть цифры бездушными, если пишутся они кровью! За каждым вылетом — подвиг. За каждую уничтоженную цель — суровое материнское «спасибо» Родины. Так сражались мы в те дни.

Летчик Василий Николаевич Осипов, ставший 20 июня 1942 года Героем Советского Союза, а впоследствии, в марте 1944 года, дважды Героем, после трудного боевого вылета вернулся на свой аэродром на такой машине, что трудно было даже определить: самолет это или одно только название. Один мотор разбит совсем. Второй сильно поврежден. Техники видели всякие изуродованные машины, но тут не удержались, сосчитали дырки, оставленные вражескими осколками и пулями. Их было более сотни.

— Как же ты долетел? — спросили Осипова. По-разному отвечали летчики в подобной ситуации, вернувшись с боевого задания. А вот Василий сказал так:

— На своем сердце...

Действительно, на своем сердце, как на крыльях, на одном дыхании, на страсти, верности долетел герой-летчик до родного аэродрома, чтобы и впредь громить врага.

Но не всем удавалось в тот же день вернуться домой. О многих своих товарищах я уже рассказывал. И еще о скольких нужно рассказать. Бывало, не один километр, а, считай, пол-Европы пересекали, чтобы обнять боевых друзей, прикоснуться к холодному, но столь родному металлу самолета.

...В одну из летних ночей экипаж Д. И. Барашева из 752-го бомбардировочного авиационного полка вылетел на выполнение боевого задания в глубокий тыл врага. На цель вышли точно. Отбомбились. И тут же — прямое попадание. Самолет камнем полетел к земле. Спасти машину невозможно.

— Прыгать, всем прыгать! — крикнул Барашев.

Он тоже вывалился из кабины в полыхающее от пожара ночное небо и начал снижение. Как ни крутил стропы, как ни хотел направить свой полет подальше от железнодорожной станции, которую бомбили, но воздух был недвижим, к тому же высота выброса с парашютом малая — вот и валился прямо в огонь, на пылавшие эшелоны. Так и упал прямо на крышу вагона. Освободился от парашюта, огляделся. Своих нигде не было. Да и врагов пока не видно. Когда шла бомбежка — попрятались в щели, кто куда. И носа не кажут. Но самолеты ушли, и фашисты вот-вот запрудят станцию. «Куда бежать?» — подумал летчик, убедившись в том, что в этой ситуации искать своих (где они сейчас, живы ли, команду-то он подал, а выпрыгнули ли?) — значит, сразу же в лапы врагу попасть.

Со стороны станции раздались крики. Летчик огляделся. Рядом оказались нетронутые огнем товарные вагоны. С трудом сдвинул дверь. Заглянул внутрь: уголь. Протиснулся в щель и закрыл дверь. У вагона загромыхали сапоги, послышались какие-то команды. Теперь вокруг фашисты. «Пересижу пока здесь», — решил летчик.

Медленно наступал рассвет. Тоненькими струйками протекал он сквозь черные мохнатые от угольной пыли щелочки в вагоне. И теперь если бы прижаться к одной из них, то можно было бы, наверное, увидеть отвратительные серые мундиры гитлеровцев, их злобные лица. Но Барашев даже не пошевельнулся, могут услышать. Поэтому надо терпеть, ждать подходящего момента, чтобы вырваться из ловушки.

Через некоторое время вагон дернуло. Раз. Второй. «Значит, поехали, — радостно подумал про себя летчик. — А чему радуюсь-то? — вдруг пришла мысль. — Может, поезд идет на Берлин, прямо черту в зубы».

Усталость брала свое. Летчик забылся в тяжелом сне. Сколько он длился, трудно сказать, но когда Барашев открыл глаза, пришел в себя, в щелях была такая же, как и в вагоне, черная угольная ночь. Уже больше суток летчик был без воды и пищи. Но сильнее жажды и голода мучила неизвестность. Всю ночь поезд шел без остановок. «Надо бежать, больше ждать нельзя. — твердо решил Барашев. — Еще сутки — и тогда совсем не останется сил».

Но через несколько часов случилось чудо. На очередной станции летчик услыхал русскую речь! Это удесятерило силы. Пусть оккупированная, но ведь своя земля. Свои люди. Барашеву удалось благополучно оставить убежище.

Он оказался в Белоруссии. Встретил партизан. Побыл у них несколько дней. Потом двинулся в сторону линии фронта. Перешел ее. И вот, точно с неба свалившись, явился в свою часть. Да разве же это не второе рождение человека? Сына — для матери. Бойца — для Родины.

Через день-два Барашев снова занял место летчика в боевой машине. Вскоре ему присвоили звание Героя Советского Союза.

Наш экипаж в этот период также вел интенсивные боевые действия. Я уже говорил о полковом информбюро. Можно сказать, что и у нас было нечто подобное. Сергей Куликов вел бортовой журнал. Потом появились записи о нашей работе. Приведу лишь некоторые из них.

«4 июля 1942 года. Бомбили бензосклады в поселке Фокино (район железнодорожной станции Брянск). Несмотря на то, что объект сильно охраняли вражеские истребители, удар по намеченной цели проведен успешно. В результате бомбардировки возник большой пожар и взрыв».