Надея Ясминска - На спине лоскутного дракона

• Название: На спине лоскутного дракона
• Автор: Надея Ясминска
• Жанр: Книги магов

Когда берешь в руки новую книгу, то словно на миг застываешь перед бумажным тайником. Что там, под обложкой? Быть может, длинные бусы – целый роман, где есть завязка, развитие и логический конец. А может, отдельные бусины, которые хочется повертеть в пальцах и рассмотреть на солнце, – миниатюры, маленькие рассказы.

Рассказы в этом тайнике сшиты друг с другом крепкой нитью, поскольку принадлежат одному миру – Эрминтии. Миру, где люди когда-то верили, что живут на спине исполинского дракона. И если подняться высоко-высоко, то можно увидеть, что дракон этот не чешуйчатый, а будто лоскутный: бархат леса, атлас озера, холст полей… И так же, как цвета, в нем переплетены чувства.

Сборник фэнтези-рассказов и миниатюр о волшебном мире для взрослых читателей, время от времени ныряющих в иную реальность.

---

Я кивнул и вполголоса объявил:

– Да, это единорог.

Потом я долго спрашивал себя, смог бы я соврать ради него. Наверное, смог бы. Но не пришлось: перед нами действительно стоял чудесный зверь, у самой кромки Чаролеса. Я видел одного единорога в Эсмонде, и запомнил, как это – ощущать его силу всей кожей, чувствовать покалывание в пальцах от одного только взгляда золотистых глаз.

– Давай аркан, – одними губами сказал раскрасневшийся голова. – Хоб, ты подойди сзади.

Грузный Хоб с веревкой в руке принял охотничью стойку и почти что легко сделал шаг вперед. Но оборванец схватил его за рукав.

– Ты что! – возмущенно прошипел он. – Это же вам не сельская кобыла, так просто не схватишь. Подманить нужно, осторожненько так.

– Чем подманить? – спросил голова с раздражением, однако дальше идти не стал.

– Как чем? Вы разве не слышали, что в народе говорят? Серебром. Они жуют серебро и золото, как сахарные розы. Оттого и сила.

– Чушь собачья…

– А ты монету кинь – увидишь.

Голова недовольно заворчал и оглянулся на остальных. Те выжидающе смотрели. Тогда он развязал суму на поясе и нехотя швырнул мелкий диар, который упал на траву не так далеко от изящных копыт.

Единорог вскинул голову, обмахнувшись веером белоснежной гривы, потом подошел к монете и осторожно взял ее мягкими губами.

– Ну, что я говорил! – снова торжествовал нищий, едва слышно похлопывая себя по грязным порткам.

Второй диар полетел уже с большей готовностью. Волшебный конь снова приблизился. Охотники не выдержали и стали рыскать по своим карманам, доставая все, что было – и мелочь, и серебряные двушки. Деньги посыпались градом, и единорог только успевал подхватывать их.

– Давай, давай, – тихо доносилось со всех сторон. – Сюда, миленький, еще шажочек…

Вдруг одна монета со звоном ударилась о большой камень. Никто не видел, чья рука ее кинула – никто, кроме меня. Конь взвился на дыбы, издал мелодичное ржание, больше похожее на трель лесной птицы, и белой вспышкой затерялся среди деревьев.

С минуту было тихо.

– Эх, ты, Хоб!.. – наконец с досадой бросил голова и сплюнул на землю.

– А что сразу – Хоб? – возмутился тот. – Вы и утром тетерева упустили, а потом на меня свалили. Ну, знаете ли!..

Охотники понуро ушли с опушки, но чем дальше они уходили, тем бодрее становился их шаг. Наверное, им пришла мысль, что деньги они потратили не так уж зря. Посмотреть на живого единорога и не лишиться при этом глаз – таким не каждый сможет похвастаться, будет что соседям рассказать.

Краем глаза я успел заметить, что нищий скрылся в лесу. Я быстро направился за ним, вбирая пальцами его следы, чувствуя его ускользающую стихию. И вскоре увидел то, что и ожидал – человека в обносках, обнимающего за шею своего зверя.

– Тише, тише, – успокоил он единорога, когда тот дернулся, заметив меня. – Все хорошо. Ты удивлен, не так ли?

– Даже не знаю, что сказать, учитель, – ответил я.

– А ничего не говори. – Мой бывший наставник что-то шепнул коню, и тот выплюнул на землю пригоршню серебряных монет. – Приходится как-то выживать без магии, так почему бы не использовать свои преимущества перед обычными людьми? Все волшебные создания – единое целое. Они верят нам. И неплохо обучаются…

Я стоял и молча искал глазами под тенью старого капюшона те точеные, гордые черты, которые когда-то внушали мне благоговейный ужас. И нашел их – да, я был уверен, что нашел.

– Смотрю, ты возмужал. – Он снова усмехнулся уголком губ. – И многое тебе подвластно. Моя беда в том, что я воспитал слишком много пытливых. Балуйся чарами, но не переступай грань – она ближе, чем ты думаешь. Иначе тоже поймешь, каково это – быть изгнанным…

Пока я собирался с мыслями, нищий оборванец, который был когда-то великим волшебником, поднял с земли деньги и глянул на меня с легкой завистью и тоской. Вернее, не на меня, а на мои руки, на причудливые руны возле костяшек – то место, где у него сейчас зияли шрамы. Потом потянул за собой единорога и, не проронив ни слова, исчез в лесной чаще. Я не стал его останавливать.

По правде говоря, я просто не знал, чем его можно остановить.

ЭВАДНА

Каждую весну его тянуло к ней. И тогда он сбрасывал личину затворника, словно старую кожу, и отправлялся в путь – без коня, без экипажа, просто пешим, потому что хотел прочувствовать каждый шаг. За ним, как обычно, тянулась вереница молчаливых стражей, но они давно не играли роли. Люди вокруг будто становились прозрачными, их слова падали, едва сорвавшись с губ, как бескрылые птицы. Он видел лишь дорогу и слышал только ее дыхание, и шел быстрее, оживая, собирая воедино покрытые пылью чувства.

Она встречала его, украшенная ранними цветами и робкими зелеными ветками. Ее глаза, которые когда-то были фиолетовыми, теперь в сумерках искрились огоньками свеч. Он растворялся в ее звуках и запахах и шептал:

– Ты все такая же. Совсем не изменилась.

– Ну как же, – смеялась она. – Вон как разрослась вширь. И такая болтливая, что сама от себя устаю.

Действительно, она без умолку что-то говорила разными голосами, иногда рассыпалась детским смехом, иногда отзывалась вечерней птицей. А он просто касался ее шершавой, обветренной кожи и повторял про себя: «Теплая… живая…»

– Так ведь весна, – с легкостью читая мысли, усмехалась она и укутывалась в крапчатый плащ ночи.

И в конце концов просыпалась боль, которая жила в нем, словно зверушка в норке, и начинала царапать и грызть его изнутри. Он убаюкивал эту боль, гладя по колючей шерстке, пока любимая дремала рядом.

Уходил он на рассвете, с первыми лучами солнца. Тихо и не оглядываясь, чтобы не разбудить. И чем дальше он удалялся, тем явственней проступали черты стража, шагавшего с ним бок о бок. Прозрачный человек снова обретал плоть и превращался в советника и друга. Друга, который обычно сопровождал его молча, но в этот раз почему-то сказал:

– Ты не должен больше туда возвращаться, мой король. Ты назвал город ее именем и можешь назвать так еще десятки городов. Но это не вернет ее. Твоя жена умерла.

«Слепец, – в ответ подумал он. – Старый, верный, дорогой сердцу слепец. Она не умерла – она и есть город. Она выглядывает из каждого окна, ее сердце стучит кривым колесом в повозке, мостовые – ленты на подоле платья. Ее румянцем окрашиваются дома на рассвете. Разве такие, как Эвадна, умирают?»

Но вслух Эльтанор ничего не произнес. Здесь, в пустыне людей, ему незачем было облекать свои мысли в слова.

СВОИ

– А нечего тебе об этом знать. – Хромая Лиса засучила один рукав и принялась колотить пестиком в ступке так, что гул застил уши.

– Но, ба, я подумал…

– А нечего думать.

Она стала носиться по землянке и срывать с тяжелых вязанок трав, свисающих со стен и потолка, то веточку, то полветочки, то пару листочков. Потом швырнула все это в котел и туда же всыпала толченые ягоды. Ити молча наблюдал за ней. Когда у мальчика выдавалась минутка просто так посидеть и поглазеть, он всегда удивлялся, словно в первый раз, как эта женщина может быть его бабушкой. Тонкая, юркая, по-дикому красивая лекарка, которая так и не смогла состариться, хоть отчаянно пыталась.

Хромая Лиса зачерпнула длинной ложкой варево, попробовала, сплюнула, утерла слезящиеся от едкого пара глаза. Потом хлестнула себя тугой рыжей косой по спине и неожиданно сказала:

– Вот что, запомни. Не придумано еще такого зелья, чтобы люди языками чесать перестали. Мало в их жизни толка, вот и выдумывают всякие байки. Я обычным ребенком родилась, как все рождаются. А то, что лисица чуть из колыбели не утащила – так чего ждать, раз стоим у самого леса. Старого Олина тем летом медведь разорвал, и что, разве кто пикнул?

– А Ильна, плотникова старшая, сказала… – начал Ити и замолк.

– Плотникова старшая, – фыркнула Хромая Лиса, чуть оскалив мелкие белые зубы. – Груди-то уже выросли, а мозги все никак не появятся. Ну, что она сказала?

– Что не просто так тебя, ба, лисица тащила, – осмелел мальчик. – Что она в тебе родную кровь учуяла. А дед твой проснулся, хвать тебя за руку, а зверь – за ногу. И если б не проснулся, она б тебя к своим, оборотням, унесла. К папане, то бишь. Это Ильна так сказала – к папане.

– Шибко все умные вокруг, – пробормотала лекарка, сняв котел с очага и накрыв его крышкой. – Что ни спроси – все знают, верно своими глазами видели. Папаня мой испарился, когда меня на свете еще не было. Сколько лет прошло, а все шепчутся, сторонятся. Даже имени лишили. Хромая Лиса – и все тут! Да, злее зла в наше время не придумаешь: охрометь и рыжей уродиться. Это зуд у людей такой – все у них вилы чешутся. И от него тоже лекарства не сваришь. Только нечего им здесь ловить, ясно тебе? Я обычная, род мой обычный, и жить мы здесь будем. Никуда не уйдем. Можешь передать это плотникову семейству – и старшим, и младшим. Нет среди нас оборотней, слышишь?