Константин Коничев - На холодном фронте

• Название: На холодном фронте
• Автор: Константин Коничев
• Издательство: ОГИЗ
• Жанр: О войне
• Год: 1947

Очерки о Карельском фронте в период Великой Отечественной войны.

---

— Скажи, Сергей Петрович, ужели за четверть века при советской власти ты не изменился и все еще в бога веришь?

— Да, трудно сказать, парень, смотря что за бога считать?

— Ну, как что за бога, считать, — ясно, установленную попами троицу: Саваоф, Христос, дух святой.

Старый солдат немного задумался, ломая в руках щепочку и неспеша, взвешивая каждое слово, ответил:

— Вот скажу к примеру: люди говорят и в книгах пишут, что солнце в миллион раз больше земли. А я не верю. Не доказано, говорю. Что ты со мной будешь делать! Чего не могу постичь своим умом, объяснить своими словами, я на го сам себе и отвечаю: «бог знает». И выходит, что бог у меня существует для ответов ка темные вопросы.

— Здорово сказано, Сергей Петрович!

— А как же, — прищуриваясь, ответил он, — моя голова тоже кое-что смыслит… По части бога я еще так рассуждаю: не всякому-то он нужен. У нас тут слушок есть, — ездил один офицер в отпуск в Москву, поверите ли, венчался там! В мундире с погонами… На кой ему чорт нужно было это делать? Поистине — дуракам закон не писан, простите за выражение… Зачем образованному человеку бог? Они один без другого проживут не плохо, всяк сам по себе. А то есть еще люди, — идут в бой — крестятся. Только я знаю, что в бою бог помогает тому, кто смело дерется, а не тому, кто дрожащей рукой крестится… Храброму да честному воину не смерть страшна, а страшно другое: он вперед смотрит, как бы вся мать-Россия под вражеский каблук не полегла.

— В этом ты прав, Сергей Петрович.

— Истина! — глубокомысленно заключил он.

— Сергей Петрович, — опять спросил я, — вот ты сказал минуту тому назад: «паши — сколько душа желает». В каком же виде представляешь ты себе душу, веришь ли, что она после смерти человека может поступить в рай или ад в зависимости от ее качества. И где она помещается: в печенке или в желудке!

— Чепуха, — смеясь, отмахнулся старый солдат, — сущая чепуха! Нигде в человеческих внутренностях души нет, да и что ей за надобность помещаться где-то около кишок. Душа у каждого здорового человека в его голове. Вот она где! Душа это ум, я так понимаю. Сумасшедших-то как называют? Душевнобольные. К примеру — Гитлер, разве у него есть душа человеческая? Таких сумасшедших, как он, можно вылечить только обухом по черепу. И вылечат…

Он встал, намереваясь снова взяться за работу.

— Не надоедает, Сергей Петрович, эта работенка?

— Никак нет, товарищ капитан, пока живы, должны трудиться.

— А не возражаешь, если я возьму тебя к себе в связные?

— Премного благодарен, только я староват и на ноги не прыток.

— А я бегать тебя и не заставлю.

— А вы кто, простите, будете? — прищурясь, поинтересовался Сергей Петрович.

— Да вот вместо товарища Романенко служить буду.

— Так-так, премного благодарен. Когда прикажете приходить?

— Закончишь это дело и приходи. Землянку знаешь?

— Та, что у товарища Романенки? Как не знать, своими руками строил. Лесок был сыроват, еле просушили…

Идя со мною по траншеям в огневые точки взводов, Романенко, довольный тем, что мне понравился Сергей Петрович, не без гордости говорил:

— Я, дорогой товарищ, здесь за год службы каждого солдата по всем косточкам изучил, не могу же я вам порекомендовать, скажем, Кисельникова, этот и труслив, и вороват. Или того же Козырева…

— Козырев, товарищ майор, по моему мнению не плохой человек, — заступился шедший с нами связной. — Козырев не подведет ни в чем. А Кисельников, да, это жук, нарочно в начале войны растрату произвел, хотел от войны в тюрьме отсидеться…

— Позвольте, Кисельников, — это не из Архангельска ли бывший завмаг?

— Точно, из Архангельска.

— Так я его чуть-чуть знаю. Где только встречи не бывают, где только дороги не сходятся…

25. Что стало с Ефимычем

Об этом я могу судить по двум объемистым письмам, полученным от него самого, и по рассказам одного офицера, приехавшего с Ухты…

Жена Ефимыча, как мне уже было известно, осталась на оккупированной немцами и финнами территории. Единственный сын их Ванюшка был в партизанском отряде. Изредка от Ванюшки Ефимыч получал письма, но о жене никаких сведений не имел, и это его немало удручало. После того как я выбыл с Ухтинского направления, Ефимыч, не привыкнув к новому своему начальству, задумал расстаться с должностью связного и перейти в одну из рот служить, как положено обычному солдату. Эта мысль особенно окрепла у него, когда однажды комбат, уходя по делам службы, приказал Ефимычу придумать способ ловли мышей, появившихся в землянке.

— Товарищ комбат, да их все равно всех не переловить, — взмолился Ефимыч, — тут их в лесу полно.

— А ты попробуй.

И Ефимыч стал «пробовать» столь необычное для него занятие.

— Хоть бы кто-нибудь не зашел в землянку, — думал он, устраивая приспособление для ловли мышей.

И вдруг, как на зло, в землянку зашел красноармеец Мухин, о котором я уже рассказывал. Зашел Мухин с письмом для Ефимыча и видит: на полу лежит полуопрокинутая оловянная тарелка. Один край у тарелки приподнят и подперт палочкой, а от палочки тянется ниточка за перегородку. Под тарелкой крошки хлеба и рисовой каши. Заглядывает Мухин за перегородку, а там, скорчась сидит Ефимыч и прищуренным глазом наблюдает в щель за ловушкой.

— Мышей ловишь? — догадался Мухин и ехидно улыбнулся, — ничего себе занятьице! Ну, как, клюет?

— Да ну их, проклятых, — хмуро отозвался Ефимыч, — спать проклятые мешают, все и шебаршат, шебаршат, да такой писк поднимут — не уснешь. Трех уж прихлопнул, выбросил…

— Эх, Ефимыч, Ефимыч, — с деланным прискорбием заговорил Мухин, — придешь домой после войны, жонка спросит: «Чем, Ефимыч, на фронте занимался?» А ты ей: «Мышей в землянке ловил!» Она скажет: «Так, за каким ты чортом казенный хлеб жрал? Заместо тебя любой котенок в десять раз лучше справился бы».

— А где ж тут котенков-то возьмешь?

— Нет — и не надо. Мышонок это не фриц, а тварь божья, надо и мышонку дать жить, — заметил Мухин и подал Ефимычу письмо — треугольничком свернутый пакетик: — На-ко вот почитай, кажись от сына тебе.

— Вот спасибо. Редко пишет парень. Все некогда, в отряде но тылам рыщет.

— Не всем же мышей ловить, — насмешливо бросил Мухин и, осторожно закрыв дверь, ушел, оставив за собой мутное облако махорочного дыма. Ефимыч бережно развернул письмо.

«Дорогой мой отец и родитель, Ферапонт Ефимыч, — писал сын. — прости, что пишу редко, спешу сообщить тебе новость, мы опять ходили на дело, а на какое сам знаешь, все описывать нельзя, — надо хранить военную тайну. Расскажу при встрече, где мы были и что там наделали, в общем командование осталось довольно. Были в этот раз и в нашем селе, половину его немцы и финны спалили. Соседи сказывают, что они очень допытывались кого-нибудь из наших родственников, хотя бы и дальних, чтобы повесить на виду у всех на пепелище, где стояла наша изба, там теперь для острастки повешены два пленных бойца, никому не известно, кто они. А произошло все это потому, что наша мама терпела, терпела и напоследок выкинула такую штуку, (пишу со слов соседей, у которых я прятался двое суток) — в нашей избе поселился было немецкий ефрейтор, он заставлял маму готовить ему обед, ставить самовар, мыть, стирать, всякую грязь убирать за ним. А добился он вот чего: однажды ефрейтор заставил маму вскипятить два чугуна воды и вымыть ему паршивую голову. Мама согрела воды, намылила ему башку. И как ей надоумилось, сам не знаю — помнишь, отец, у нас на шестке валялся австрийский штык, ты его принес с той войны и двадцать лет лучину щепали им. Подвернулся он маме под руку и она его с размаху всадила немцу в шею, а в горло выставился. С того часу маму ищут, но не находят. Не иначе она ушла к партизанам, а те ее через фланг переведут, и ты не беспокойся. А изба — дело наживное, после войны построим новый пятистенок получше старого. Вот, отец, какая у нас мать Она открыла счет мести, так давай будем его продолжать.

Твой сын сержант Иван Ферапонтович».

Вот это да! Вот это номер! — изумился Ефимыч, — да как она это осмелилась… Сын партизанит, жена немца прикончила, а я мышей ловлю! Тьфу!.. Да я после этого могу сам себя возненавидеть!.. Нет, надо по-настоящему воевать. А я тут— вроде бы в обозе, да на самой задней телеге!..

И Ефимыч перестал быть связным у моего преемника.

26. Встреча старых знакомых

Между тем, по соображениям высшего командования, на Карельском фронте шла перегруппировка сил. С одного направления на другое перебрасывались специальные части и подразделения; перелетали с места на место авиасоединения. Полк, в котором в прошлом еще году я служил с Чеботаревым на Кестенгском направлении, в полном составе перекочевал на подступы к Свири и оказался поблизости от нас. Узнав об этом, я пошел в расположение прибывшего полка. Радушно и приветливо встретили меня старые товарищи сослуживцы. Среди них были и капитан Чеботарев, и Аня Афиногенова, и разбитной весельчак Аркашка Михашвили. Последний, как только увидел меня, весело бросился навстречу и жал мне руку так крепко, что у меня хрустели пальцы.