Пола Волски - Наваждение

• Название: Наваждение
• Автор: Пола Волски
• Жанр: Научная Фантастика

---

Поддерживая под руки, его потащили к Чувствительнице, которая гостеприимно распахнула свои двери. Он уже различал подрагивающие шипы, видел жадные стальные язычки, что выглядывали из маленьких челюстей, и понял - она его ждет, она его хочет, она готова принять его в себя. И когда Бирса толкнули в чрево Чувствительницы, он обливался слезами, радуясь последнему, необратимому воссоединению.

Она была Сила, Она была Слава, Она была Вечность, и не было во Вселенной ничего, помимо Нее, неизменной и сущей. И глад Ее был велик.

Ослепительная дуга вспыхнула между высокими рогами Кокотты, тысячи глоток испустили оглушительный рев - и народ на помосте кинулся к Чувствительнице. Поднапрягшись и поднатужившись, толпа общими усилиями продвинула ее по доскам настила к самому краю. На какой-то миг Кокотта зависла над площадью, истерично замигала огнями, сменив механическое гудение на пронзительный визг, словно предчувствуя свой конец, - и рухнула вниз, ударившись о булыжники так, что содрогнулась вся площадь. Один из ее высоких рогов разбился вдребезги, разлетелись осколками стеклянные рожки и украшения. Беспомощная, она лежала на боку и жалобно вопила, как раненое животное.

Толпа тут же набросилась на нее с кровожадными воплями, заглушившими ее зудящие причитания. Ее били камнями, корежили самодельными ломиками. Ей отломили второй рог, сорвали проволочки, щупальца-антенны и острые зубцы несравненной короны; разбили уцелевшие после падения стеклянные рожки и ответвления - и ее огни погасли. Из нутра Кокотты выдрали зубастые шипы, вывернули и изломали бортики и трубчатые приводы. Кокотту лишили всего, что делало ее Чувствительницей, - и остался лишь свинцовый ободранный шкаф. Теперь никто бы не догадался, что некогда этот ящик обладал сознанием.

Элистэ наблюдала за происходящим как зачарованная. Когда Чувствительницу скинули с помоста, она ее уже не видела, однако остервенелая суета вокруг поверженной Кокотты - ходящая ходуном толпа, вопли, крики и все прочее - неприятно напомнила ей чей-то рассказ про тропических рыбок, которые за минуту обгладывают жертву до костей. Увиденное ошеломило Элистэ до последней степени.

На плечо ей опустилась чья-то рука. Она вздрогнула и резко обернулась: неужели народогвардеец? Но это оказался пожилой мужчина с седоватыми усами и волосами, в низко надвинутой на глаза треуголке и старомодной просторной пелерине, совсем неуместной в такой теплый вечер. Лишь внимательно приглядевшись, Элистэ узнала под этим гримом Дрефа сын-Цино, а потом сообразила, зачем ему пелерина: под свободно ниспадавшими складками она различила длинный ствол изобретенной им же винтовки, заряжающейся, как когда-то он ей объяснил, "с казенной части". Она поняла, что он был среди тех, кто стрелял из толпы. Ее это не удивило.

- Ступайте за мной, - сказал Дреф.

Элистэ молча повиновалась. Дреф всегда знал, куда нужно идти. Решительно расталкивая локтями толпу, он через несколько минут привел ее к укрытой в тени деревьев каменной скамье у западного края площади Равенства. Там собрались остальные члены "банды Нирьена" - освобожденные от пут и более или менее прикрывшие наготу. Сам Нирьен выглядел вполне пристойно - рубашка, штаны до колен, чулки и даже туфли. Если бы не белое пятно его рубашки, густые вечерние сумерки надежно скрыли бы всю пятерку от случайного взгляда.

Нирьен встал, заметив Элистэ и Дрефа.

- А, так вы ее отыскали, - произнес он. - Впрочем, зоркий глаз Бека ни разу не подводил.

- Все готово, - сказал ему Дреф. - Через час все вы будете в надежном убежище.

- Не все, - возразил Нирьен.

Накладные седые брови Дрефа поползли вверх. За долгие годы знакомства Элистэ редко приходилось видеть его таким удивленным, а то и вовсе не приходилось.

- Ойн и Ойна, Фрезель и Риклерк могут скрыться, если пожелают, спокойно продолжил Нирьен. - И будут правы. Но я не пойду.

- Почему?

- Я должен обратиться к ним. - Нирьен обвел жестом толпу, которая, судя по всему, начала успокаиваться. Кокотта - орудие и само воплощение террора - была уничтожена. Ее слуги - палач с подручными - мертвы. Народогвардейцы и жандармы убиты, а освобожденные пленники скрылись в неизвестном направлении. Шерринцы еще клокотали от ненависти, однако не видели для нее достойной и подходящей мишени. Минуты через две-три они, скорее всего, начнут расходиться. - Сейчас, по-моему, самое время.

- О чем с ними говорить, Шорви?

- Пусть никто не скажет, - возразил Нирьен, - будто я не способен усвоить преподанный Уиссом Валёром урок. - С этими словами он повернулся и решительным шагом направился к эшафоту; его сторонники, не раздумывая, присоединились к нему. Вероятно, никто из них не допускал даже мысли о бегстве в надежное убежище. Дреф не стал их и спрашивать.

Элистэ стояла, вцепившись в руку Дрефа. Стоило ему произнести это слово - "убежище", как ее охватило безумное желание очутиться там как можно скорее. Но другие не собирались спешить, и когда до нее это дошло, она справилась с приступом малодушия, вспышка панического ужаса миновала, и Элистэ начала прислушиваться к тому, что творится вокруг. Знаменитый Шорви Нирьен, которому по логике вещей надлежало уже распроститься с жизнью, намеревался выступить перед толпой, одержимой одним стремлением убивать. Поскольку Дреф был рядом, а непосредственная угроза миновала, происходящее стало занимать Элистэ.

Нирьен поднялся на опустевший помост. С минуту постоял - невысокий обыкновенный человек, приковавший, однако, все взоры. По краям эшафота все еще горело несколько фонарей и факелов. Их свет выхватывал из полумрака белую рубашку с чулками, белые руки и лицо, так что фигуру было хорошо видно даже с самой отдаленной точки площади Равенства. Нирьена узнали все, и многие восприняли его как символ благодатного разума, осенившего сумасшедший дом, если не светопреставление. Все замерли, приготовившись слушать; площадь Равенства погрузилась в молчание.

Шорви Нирьен подождал, пока людское море покрылось бледной пеной обращенных к нему лиц, затем резким жестом вскинул руки, как некогда Уисс Валёр, правда, преследуя совсем иную цель, и тут же их уронил.

- Если не ошибаюсь, - обратился он к шерринцам, - вы хотите перемен?

Еще бы они не хотели! То была предельно простая и в точности отвечающая моменту фраза, которой судьба определила стать лозунгом.

Нирьен говорил. Речь его была ясной и предельно сжатой. Тем не менее Элистэ, которая слушала затаив дыхание, впоследствии вспоминались не столько слова, сколько общий их смысл: надежда - нормальная жизнь обещание стабильности, отрезвления и выздоровления.

Однако Нирьен отнюдь не стремился успокоить или умиротворить толпу, напротив. Есть только один способ, напомнил он слушателям, покончить со страданиями народа. Отцы нынешнего террора должны предстать перед судом. В конце концов все они, несомненно, преступники - погрязшие в беззакониях, мздоимстве, развращенности и тирании; ответственные за Весеннюю Бойню в Конгрессе и зверствах в "Логове"; повинные в массовых расправах, пытках и казнях; но прежде всего исказившие Революцию и все ее идеалы, предавшие своих соотечественников. Главные преступники - это члены Комитета Народного Благоденствия, государственный обвинитель и судьи Народного Трибунала, высшие чины и старшие офицеры Народного Авангарда. А самый страшный преступник и кровавый палач - председатель Комитета Народного Благоденствия, он же самозваный Защитник Республики.

Нирьен не вопил, не заискивал, не принимал поз. Он стоял совершенно спокойно и, воздерживаясь от жестов, с бесстрастным видом излагал обвинение пункт за пунктом, как и подобало опытному адвокату. Казалось, он даже не повышал голоса, однако его слова разносились по всей площади.

Толпа взревела, оборвав его речь, и принялась скандировать имя Уисса Валёра еще до того, как Нирьен его произнес. Оратор поднял руку, и горожане тут же вняли безмолвному призыву. Стало слышно легкое дыхание вечернего ветерка.

- Так положим ли мы конец террору? Соотечественники, это в наших силах, как в наших силах было покончить с властью монарха. Пойдем ли мы к тому, кто именует себя Защитником, и выскажем ему свое недовольство?

Единодушный вопль согласия, шквал брани в адрес Уисса Валёра.

- Значит, идем к "Гробнице". Вперед! К "Гробнице"!

Толпа подхватила его слова, донесла до края площади, выплеснула на улицы. Шорви Нирьен спустился с помоста. В окружении четверых сторонников, осужденных на смерть вместе с ним, молодого человека с искусственной сединой в волосах, который его спас, и белокурой босоногой девушки, тоже обреченной на свидание с Кокоттой, он быстрым шагом двинулся к проспекту Аркад. Толпа повалила следом, в эту минуту покорная его слову. Лишь малая горстка осмотрительных горожан Откололась от основной массы и растворилась в вечерних сумерках. Но их место быстро заняли другие, по мере того как толпа, все больше разрастаясь, ползла по улицам - этим кишкам Шеррина, словно непереваренный кус. Тот же путь, что незадолго перед тем проделала повозка с жертвами, - только в обратном направлении. Проспект Аркад, переулки, улица Клико. К толпе присоединялись все новые и новые люди, многие с фонарями и оружием в руках. По Винкулийскому мосту - в Восьмой округ.