Михайло Старицкий - Буря

• Название: Буря
• Автор: Михайло Старицкий
• Издательство: Дніпро
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1987

«Роман «Буря» — вторая часть трилогии «Богдан Хмельницкий». Изображенные в романе события относятся к началу войны украинского народа за социальное и национальное освобождение (1648–1654). В центре произведения — развернутые картины боев под Желтыми Водами и Корсунем, закончившиеся полной победой повстанцев.

---

Дорога начала спускаться.

— Любый мой рыцарь, — заговорил ротмистр после долгого молчания, прерываемого только треском ломимого леса да топотом коней, обращаясь к Потоцкому, от которого он не отъезжал ни на шаг, — времени осталось немного. Все, дорожащие честью, должны здесь братски полечь. Кто знает, останется ли из нас кто в живых? Но знатнейших они пощадят для выкупа. Поэтому прошу… гетман мой… — запнулся он, — исполнить мою последнюю волю…

— Все, все, — перебил его с жаром Потоцкий, пожимая горячо руку старика.

— В Литве есть у меня деревенька, — продолжал отрывисто ротмистр, глядя в сторону. — Жизнь проходит, и все некогда подумать о спасении души… Вот все это передай на алтарь пресвятой девы в Ченстохове. Она вечная чистая заступница…

Страшные крики, раздавшиеся из передних рядов, прервали его слова. Не обменявшись ни словом, Потоцкий и ротмистр пришпорили коней и прорвались вперед.

Глазам их представилась ужасная картина. Сбившиеся в беспорядке войска метались посреди довольно широкой долины, окруженной со всех сторон пологими холмами, поросшими густою зарослью. Во все расстояние перед ними дорога была загромождена огромными срубленными, вывороченными с корнями деревьями, каменьями, колодами, перекопана рытвинами, ямами и рвами, в которых уже бились наскочившие с разбегу кони. Двинуться вперед не было никакой возможности.

— Предатели! Иуды! — кричали Сапега и Шемберг.

— Сзади татары, по пятам! Спасайтесь, на бога… на бога! — ломали с отчаяньем руки бледные как смерть воины, озираясь с ужасом назад.

Но татар не было: они словно желали насладиться безумною паникой пойманных и предоставляли их пока собственным мукам.

— Панове! В обход! Направо! Быть может, пробьемся! — скомандовал энергично Потоцкий.

Все бросились по его слову, но через несколько шагов остановились опять.

Дорогу пересекали те же рытвины, ямы, деревья, камни и пни.

— Конец, — произнес беззвучно Сапега, поворачивая к Потоцкому свое помертвевшее лицо, — мы в. западне.

LXVIII

Несколько мгновений ни один звук не нарушал ужасной тишины.

— Табор! — вскрикнул вдруг Потоцкий.

В одно мгновенье возглас этот отрезвил всех.

— Табор! Табор! Возы сбивайте! Копайте рвы! — раздались во всех местах торопливые крики начальников.

В минуту все соскочили с коней. Жолнеры, хорунжие, полковники — все без различия принялись за работу. Одни бросились сбивать возы, другие, схвативши заступы, начали копать рвы, насыпать валы; работа закипела с какою–то лихорадочною, смертельною быстротой. Через полчаса наскоро сбитый обоз был уже готов. Вдруг издали донесся глухой топот множества коней. Все побледнели и молча обнажили сабли; но на бледных лицах столпившихся воинов не было уж больше страха, а горела суровая решимость отчаянья.

Так прошло несколько мучительных минут, топот и крики приближались с неимоверною быстротой. Весь лес наполнился диким, гогочущим шумом. Казалось, какой–то страшный ливень падал с неба, громче, сильнее, сильнее, и вот на края котловины хлынула из леса татарская конница. Холмы зачернели волнующимися толпами: татары окружили польский обоз тесным кольцом.

— Собаки! Джавры! Трусы! — закричали сверху сотни голосов. — Вот теперь–то мы перестреляем вас всех, как сайгаков!

— Чего ж молчите, неверные псы? — издевались другие. — Ну ж, наводите на нас те пушки и мушкеты, которые побрали у вас козаки!

Крики, насмешки, брань и угрозы смешались в какой–то дикий, хищный вой. Камни, комки земли посыпались на поляков.

Вот один из наездников натянул лук и, прицелившись, спустил тетиву; стрела мелькнула в воздухе — и в тот же момент пораженный на смерть жолнер повалился на землю. Громкими криками приветствовали татары удачный выстрел. Шутка понравилась остальным; охотники стали подъезжать к краю оврага и прицеливаться, выбирая себе цель. То там, то сям слышалось после легкого свиста глухое падение тела. Число стрелков увеличивалось все больше и больше. Эта оригинальная и безобидная для татар охота доставляла им по–видимому большое удовольствие. После каждого меткого выстрела по всем надвинувшимся рядам раздавались взрывы дикого, адского хохота, перекатывались каким–то чудовищным ржанием, сливались со стонами умирающих внизу и неслись к окраинам этой ужасной балки, где человек- зверь терзал своего собрата и издевался над его мучительною агонией.

Поляки падали один за другим, не имея возможности отразить врага. В ужасе бросались они под фургоны и телеги, запрятывались в кареты, забирались под лошадей, — меткие стрелы татарские всюду находили свои жертвы.

— О Езус! О матка найсвентша! Смерть! Погибель! Они перебьют нас до одного, как кур в курятнике! Упорство безумно! — послышались отовсюду дрожащие отклики, но большинство еще хранило угрюмое молчание.

Вдруг стрельба прекратилась. Татары расступились, и к самому краю обрыва подскакал дикий и свирепый Тугай- бей.

— Йок пек! Собаки! Джавры! — закричал он хриплым, громким голосом. — Сдавайтесь, трусы, на мою ласку! Даю вам на размышленье столько времени, сколько требуется для прочтения главы из корана; если же за это время вы не попросите пощады, всех вас перестреляю, как псов, а кого поймаю живьем, отдам вовгуринцам на потеху!

Тугай–бей отъехал. Словно стая диких кошек, сторожащих свою пойманную добычу, расселись татары по краям оврагов и начали перекидываться какими–то гортанными возгласами, не спуская своих хищных глаз с расположившегося у их ног польского обоза.

Поляки вышли из своих убежищ и столпились посреди обоза.

— Панове… — заговорил прерывающимся голосом Сапега, — мы должны согласиться на предложение татар; теперь уже мы не можем ничего сделать… нам нечем защищаться… У нас нет оружия… Они перестреляют нас, как собак. Ничего у нас не осталось, кроме этой жалкой жизни… К чему же нам лезть на смерть, на муки, когда нам нечего даже и защищать: наши пушки, наши ружья… знамена…

— Сдаться, сдаться! На бога! Скорее! Подымайте белый флаг! — прервали его дрожащие возгласы. Но в это время раздался голос Потоцкого. Он зазвучал так властно и сильно, что все невольно умолкли и обратили на него глаза.

Поднявшись на высокий пень, Потоцкий казался теперь выше всех головой. Лицо его было бледно, глаза горели каким–то жгучим вдохновенным огнем, на лбу зияла темная рана.

— Панове! — заговорил Потоцкий глухим, пророческим голосом, подымая к небу руку. — Остановитесь в своем безумии! Вы думаете идти против воли того, кого не в состоянии никто победить! Знайте, это господь карает нас за нашу измену отчизне! Он обрек нас смерти, и нам от нее теперь никуда не уйти! Не обременяйте же души своей еще безумным сопротивлением воле того, перед которым мы все предстанем сейчас!

Было что–то страшное, сверхъестественное в его словах и фигуре. Казалось, это говорил толпе не юный предводитель, а карающий ангел, возвещающий людям о дне суда. Смертельный ужас охватил поляков. Потрясенные, все молчали, не спуская с Потоцкого глаз.

— Вы говорите, что у нас ничего не осталось, кроме жизни, — продолжал пламенно Потоцкий, — ошибаетесь: у нас осталась еще честь, которую предлагают вам бросить под ноги поганцев… Сохраним же ее, панове, для себя и для славы отчизны. Предстанем, по крайней мере, пред лицом творца не как предатели, не как последние, презренные трусы! Эта смерть — это его кара; так примем же ее честно и смело и хоть этим искупим свой позор!

— Amen! — ответили кругом суровые голоса.

— Amen! — повторил торжественно ротмистр и, сняв шелом, обратился ко всем каким–то несвойственным ему трогательным голосом:

— Братья! Простим же мы перед смертью друг другу вины… Вспомним, что много на своем веку пролили невинной крови, много причинили насилий и кривд таким же людям, как и мы… Эта кровь и вопиет к небу, и там, на весах, взвешено все. Но если мы творили неведомо, будучи слепы, то милосердие и ласка божья не имеют границ…

Все обнажили головы и молча опустились на колени.

Ротмистр поднял глаза к небу. Он один стоял, словно старый дуб, среди коленопреклоненной толпы.

— Боже, прости прегрешения наши! — начал он взволнованным голосом и над склоненными головами зазвучали печальные и торжественные слова последней молитвы.

Среди наступившей тишины слышно было, как кто–то повторял торопливо святые слова, кто–то шептал дорогое имя, кто–то передавал товарищу последний завет. Остальные молча пробегали в уме свои житейские дела.

— Еще живем в этой юдоли плача, не освобожденные от уз смертельного тела, но час нашей смерти пробьет через минуту, — продолжал ротмистр. Слова его раздавались отчетливо и громко.

— Что ж вы молчите, псы? — рявкнул с обрыва громкий голос Тугай–бея. — Время прошло! Я не стану ждать!..