Михаил Старицкий - Рассказы

• Название: Рассказы
• Автор: Михаил Старицкий
• Жанр: Современная проза

---

— Что же мне делать самой, да еще без надела? — дрожащим голосом испуганно взмолилась Софрониха. — Дело вдовье, только бог да я…

— Знаем мы вашу братию: как только приструнь, так зараз до бога, а отвернись, так с чертом под руку. Ишь, туда же! Гречаные вареники! — уже совсем свирепел старшина. — Да постой, постой! — вспомнил он. — Ты ведь у меня прошлою весною позычила четверть овса и две меры гороху, а отдать и не думаешь?

— Простите, пане голова, недород… чужая земелька… сами знаете, не вернулось и зерно… — уже плакала вдова, поминутно утирая нос. — Я бы всею душою… только что я с детками?

— Да хоть бы честь знала, поклонилась бы подарочком, каким…

— Где же мне, пане, достать? — простонала Софрониха.

— Где? Захотела б — нашла. Да вот, — спохватился он, — хоч бы этой гречкой поклонилась начальству, так и оно б тэе… Да что я? След-таки этот мешочек взять за процент, — и старшина положил на него свою властную руку.

— Воля ваша! — упавшим голосом всхлипывала вдова. — Детки только, ждут все…

— Пустое! — решил голова, хотя у него заскребло что-то на сердце. — Они и пшеничным вареникам будут рады.

Уже в сумерки возвратился старшина в свою хату и весело окликнул жену:

— Жинко! А угадай, что я тебе привез?

— А что бы такое? — выскочила на зов немного полная, еще молодая женщина с вздернутым носом и масляными глазами. — Бьюсь об заклад, что мне набрал на корсетку или купил парчовый платок, чтобы урядничиха носа не драла|

— Вот и видно зараз, что баба: только про свои тряпки и думает.

— Ну, так что ж? — сконфузилась жена. — Я и в думку не возьму, что бы?.. Разве, может быть, доброе намисто[1], что я торговала у дьячихи?

— Тьфу! — даже плюнул старшина. — Ей про образа, а она все про лубья.

— Так не знаю, что бы могло тебя так обрадовать? Уж не люлька ли какая, чтобы табачищем чадить по хате?

— Нет, не люлька, а вот что! — и старшина торжественно поставил на лавку мешочек с мукой.

— Борошно? — презрительно улыбнулась жена. — Эка невидаль!

— Борошно! Да какое только? — развязывал зубами затянутый узлом снурок старшина. — Гречаное, взгляни-ка! — и он внушительно поднес ей кулек.

— Гре-ча-ное? Откуда взял? — изумилась теперь и жена.

— Откуда? Отнял у Софронихи за проценты, и баста: ей это баловство лишнее, а у нас вот на масляницу вареники важные будут.

— Уж на что лучше, как гречаные вареники: сыр у меня есть свежий, только что оттопленный, масло хорошее, да и сметана — хоч ножом режь.

Старшина только чмокал и глотал слюни, поглаживая руками уже заметно округленное брюхо.

— Знаешь что, жиночко моя любая, уж я тебе и гостинца за это куплю: навари ты этих вареников полную макитру, чтобы их и на вечер, и на ночь, и на завтра хватило.

— Добре, добре! — засуетилась и жена, любившая тоже покушать, а главное заинтересованная подарком. — Я сейчас с наймичкой и примусь.

— Только знаешь, любко, не меси очень круто тесто, а так, чтобы вроде лемишков, — смаковал старик, — да в сыр яичек вбей, да разотри хорошенько, посоли по вкусу; а с горшка на сковородку, подрумянь, а потом в масло, в сметану и ложкою… Эх, важно! — обнял жену он игриво. — А я бегом к Шлеме, да возьму доброй, неразведенной горилки; а наливка у тебя припасена, вот мы и начнем масляницу. Да, вот еще что, — остановился он у дверей, — как думаешь, не пригласить ли и кума?

— Ну его! — махнула рукою жена. — Он все полопает, утроба.

— И то правда, — согласился супруг, — наперво сами всласть наедимся, а потом уж и гостям…

А Софрониха добрела до своей хаты с заплаканными, распухшими глазами, усталая и голодная; она со стоном опустилась на лавку, сбросив с плеч мешок пшеничной муки. В нетопленой хате было холодно и сыро. Дети, укрывшись рядном и кожухом, сидели за печкой; много было пролито без матери слез, но голод да холод укачали младших, и они заснули, а старшие, мальчик и девочка, притаились со страху. Завидев мать, они бросились к ней с радостью:

— Мамо, мамо! Нам хочется есть! Чи будут гречаные вареники?

— Нет, мои детки, — обнимала и ласкала их мать, — гречаного борошна нема.

— Как нема? — вскрикнул старший мальчишка. — Ведь вы понесли гречку?

— Понесла, да старшина отнял… Бог с ним!

Дети подняли плач, а Софрониха, вместо того чтоб утешать их, и сама расплакалась:

— Беззащитные мы; кто не захочет, тот лишь не обидит! Только, деточки мои, кветики милые, все от бога, все от его ласки. Нет у вас другого защитника… Молитесь ему единому… — крестилась она, шепча какую-то бессвязную, но горячую молитву и прижимая к груди своих сирот.

Прошло несколько тяжелых минут; наконец вдова Софрониха встала и бодро подошла к печи.

— Годи, детки! Не такое еще это горе, чтобы так побиваться: вместо вареников я вам зараз нажарю млынцив. У меня масло есть, заробила, а яичек нам рябушка снесла, вот и у нас будет праздник.

Коротко детское горе. Материнское слово сразу прогнало его и осветило их личики радостью.

— Млынци! Млынци! — забили они в ладоши и начали помогать матери.

Вскоре запылал в печке огонь, и мрачная хата улыбнулась, оживившись светлыми пятнами.

Когда возвратился старшина с двумя сулеями в руках, то в его хате уже носился приятный запах поджаренного гречаного теста. Наймичка кидала со сковороды в огромную миску вареники, перекладывала их кусками свежего масла и, покрывши другой миской, усердно трясла, а жена старшины снимала с нескольких глечиков белую да густую сметану.

— Эх, добре пахнут, славно пахнут! — повел плотоядно старшина носом и, поставив горилку на стол, потер себе руки. — Что-то значит господь: всякий праздник пошлет, и на всякий праздник призначит тебе всякую утеху — на великдень, например, пасха, порося, яйца; на риздво — сало, колбаса, буженина; на масляну — вареники и млынци…

— А на Петра, — отозвалась жена, — мандрыки[2], на Семена — шулики, на Столпника — стовпци, на Варвару…

— Стой, жинко! — перебил старшина. — Всего милосердия божьего не сочтешь, а лучше вот что: внеси-ка к горилке, к первым чаркам, шаткованой капусты и огурчиков, годится при встрече с масляной напомнить ей и о великом посте, чтобы не очень чванилась, да не забудь и наливки вточить.

Когда все было принесено и наймичка, покрывши стол белой скатертью, поставила на нем три пляшки, три тарелки, миску кислой капусты и миску соленых огурцов с кавунами, тогда старшина, помазавши оливою чуб, залез, кряхтя, в почетный угол, под образа, а против него поместилась и дородная супруга, уже принарядившаяся в красную с зелеными усиками корсетку и в глазетовый блестящий очипок.

— Ну, Палажко, — обратился старшина к наймичке, несколько рябоватой, но здоровенной девке, — садись и ты за стол, на то свято.

Палажка поклонилась низко и уселась почтительно при конце.

— А теперь, — налил чарки хозяин, — боже, благослови, поздравляю с масляницей, дай господь и на тот год ее дождать, и чтобы все християне по всему свету встречали ее за чаркой да за варениками.

Все пожелали того же самого и выпили. Старшина посмаковал капустой, похвалил огурцы и кавуны. Хозяйка отдала в этом честь своей наймичке. Выпили еще по другой и по третьей, и за здоровье хозяина, и хозяйки, и даже за наймичку, причем старшина как-то особенно крякнул.

— Ну, теперь подавай, Палажко, вареники, торжественно произнес он, расстегивая жупан, — пора и им, голубчикам, честь воздать.

Наймичка поставила на стол дымящуюся соблазнительным паром макитру, где в растопленной золотой влаге плавали сероватые подрумяненные с боков вареники.

Старшина пододвинул к себе макитру, полюбовался содержимым и, положив в миску белой дрожащей сметаны, стал погружать в нее вареники, приговаривая выученную от бурсака виршу:

Вареники, вареники!
Вареники ви мученики:
В окропі кипіли,
Тяжку муку терпіли,
Очі маслом позаливані,
Боки сиром позатикані…
Чим же вас величати?
Хіба в сметану вмочати!

Закончил старшина и, опрокинувши шестую чарку, послал в рот целого вареника.

Смакуя и чавкая, старшина только мычал одобрительно и в промежутках между глотками произносил, давясь, едва внятно: "Добри вареники, настоящие". Дальше, впрочем, за недосугом и эти короткие восклицания прекратились.

Жена глотала вареники тоже усердно, но с некоторыми передышками, обращаясь изредка то к мужу, то к наймичке:

— Пухкие вышли. Вот положишь в рот, трошки придавишь, и сразу тебе расплываются, так и тают… так и тают… и сыр хороший, аж рыпит… Борошно хорошее попалось: и сухое, и белое; такой гречаной муки давно не видывала!

Миска быстро опорожнилась, на дне только плавало два-три вареника. Наймичка подала новую макитру.