Анатолий Черноусов - Повести

• Название: Повести
• Автор: Анатолий Черноусов
• Жанр: Советская классическая проза

Читаешь повести и рассказы Анатолия Черноусова — и словно окунаешься в стихию споров, кипящих вокруг. Бушуют страсти, сталкиваются в непримиримом единоборстве взгляды, оценки, чувства, мысли.

Эти споры выражаются по–разному. Иногда — словесной дуэлью, а подчас и перепалкой персонажей. Иногда — диаметрально противоположными оценками одного и того же факта. Иногда — тем, что персонажи вдруг осознают: их нравственные критерии, их действия впрямую противостоят моральным ценностям и поступкам людей, живущих и работающих с ними рядом, зачастую в одном коллективе.

---

— Пойду позову Раю, — глядя на него сумасшедшими глазами, возбужденная, сказала Лина.

— Ладно… сожру в другой раз, — мирно пообещал Климов, трогая рукой воду. И, проводив взглядом Лину, легко сбегающую вниз по камням, крикнул вдогонку: — Мыло не забудьте!..

А когда остался один, все думал: «Господи, неужели наконец оттаяла эта «ледышка“! Неужели смягчилась «колючка“?.. Подумать только — позволила взять себя на руки!.. Еще недавно за то же самое треснула по физиономии, а тут… Вот что значит, остались одни, без присмотра!.. — А сердце ухало так, что в ушах звенело. — Эх, не было бы Раи вообще! Не было бы этого «надзора“! Этого зоркого ока бдительной мамаши!..» — Климов никак не мог успокоиться, всем телом вспоминая, как она только что была у него на руках, как прижимал ее к себе…

…Стоя на коленях возле белого алюминиевого таза и свесив длинные намыленные волосы в пенную воду, Лина мыла их, а Климов из большой литровой кружки поливал теплую воду ей на затылок. Лина постанывала от удовольствия и говорила: «Голова такая легкая, будто не моя…»

— А у меня волосы не промылись, — жаловалась Рая. — Вообще… обрастем тут грязью, как дикари…

— А мы и так «дикари», — рассмеялась Лина; изогнувшись в талии, она насухо протирала полотенцем свисающие на сторону волосы.

Если непохожесть сестер Климов отметил сразу же, как только познакомился с Раей, то позже он не раз убеждался, что и отношения между сестрами ох какие непростые. «Красивая у меня сестра?» — спросила как–то Лина. Спросила, вроде бы наперед зная его ответ, мол, конечно же, твоя сестра красавица. Однако в тоне, каким был задан вопрос, и во всем облике Лины Климов уловил нечто такое, после чего ему как–то расхотелось восторгаться старшей из сестер…

А здесь, у моря, особенно в последние дни Климов то и дело замечал: стоило ему разговориться со старшей, улыбнуться ей или начать «заигрывать», как Лина уже сама не своя, уже она вся напряглась, натянулась… Конечно, она скрывала это, она была воплощением любви к сестре, часто бросалась к ней на шею, обнимала, даже целовала… Но и в этой преувеличенной любви Климову виделась какая–то судорожность, даже злость…

«Неужели ревнует?..» — втайне удивлялся и радовался Климов. И в последующие дни убедился — да, пожалуй. Иначе чем же объяснить тот факт, что Лина стала одобрять намерение старшей сестры заехать к своей подружке в Сочи?.. Дело в том, что еще раньше Рая поговаривала об этой подружке (учились в одной группе), мол, отсюда ведь недалеко до Сочи, и что было бы здорово неожиданно нагрянуть к Наташке!.. Тем более, что «кочевая» жизнь, жизнь в палатке, без никаких удобств ей, Рае, положительно не нравилась; Рая постоянно была чем–нибудь недовольна…

И вот младшая стала активно поддерживать замысел старшей покинуть их и заехать к подружке в Сочи.

— Я бы на твоем месте обязательно заехала… — отчетливо донеслись до Климова слова Лины, когда он на следующий после «бани» день дремал в сторонке от сестер на песке. — Быть почти рядом и не заехать!.. Не знаю… — убежденно говорила Лина.

«Раю тоже можно понять… — думал, встрепенувшись после слов Лины, Климов. — Ей и хочется убраться отсюда в прекрасный город Сочи к подружке и, с другой стороны, — как же наказ мамаши присматривать за младшей и за мной?.. Но и то верно, что, собственно, о чем бы Рае беспокоиться?.. Она–то ведь не видела, что произошло вчера у костра… Зато она прекрасно помнит пощечину, которую Лина закатила мне там, в Евпатории. Так что можно быть спокойной: младшая при случае постоит за себя… Да и я вроде присмирел, не похож на хама, тем более на совратителя. Так что есть чем оправдаться перед мамашей, объяснить свой отъезд к подружке. Все, мол, было нормально, и я оставила их…»

Решающей в этих Раиных колебаниях — ехать в Сочи или нет — явилась следующая ночь. Ее Рая провела почти без сна. То ей было жестко спать, а надувастик, который Климов ей великодушно предложил, видите ли, скрипит и шумит — так что на нем все равно не уснешь; то ей казалось, что в палатку наползли муравьи и теперь кусают ее нежное тело; то ветер хлопает пологом палатки, и тоже — какой тут сон?.. Так она, бедная Рая, и проворочалась до самого утра, а утром объявила о своем решении уехать к подружке в Сочи. Климов с Линой посокрушались, мол, жаль, конечно, что их маленький отряд станет еще меньше, однако что же делать, если уж действительно надо заехать к подружке… Посокрушались немного да и давай помогать Рае собираться в дорогу.

Когда проводили Раю и возвращались с автовокзала к себе домой, в свой уголок на пляже, в свой полотняный дом, то всю дорогу молчали. Ну, Лину–то можно было понять или хотя догадаться, что у нее сейчас на душе. Наверняка ее мучает вина перед Раей, вина за то, что она, Лина, последнее время хотела этого отъезда, хотела вроде избавиться от сестры… А возможно, и то ее мучает, что остались вдвоем в палатке, что и спать–то придется вдвоем — а ну как он, Климов, начнет нахальничать?.. Словом, вполне возможно, что ее пугает неизвестность, смущает полученная с отъездом Раи свобода…

Что же касается самого Климова, то у него были свои причины для грустных размышлений; его угнетало сознание того, что кончаются деньги… Когда он сегодня купил Рае билет до Сочи, отсчитал ей сумму на пропитание и на билет от Сочи до дома, то ужаснулся — так мало осталось! По сути остались деньги на их с Линой билеты, и то на железнодорожные, на еду в дороге, ну и самое большее на два дня жизни здесь, в Судаке.

«Два дня! — Климов чуть зубами не скрипел от досады. — Чертовы переезды из города в город! Чертов аппетит! Проедаем массу денег, а есть все равно хочется. Накупаешься, наплаваешься, так, кажется, бараний бок с кашей навернул бы!.. И вот остались гроши… Самое большее на два дня…»

Весь вечер Лина была тихая и печальная. Климов изо всех сил старался быть с нею милым и деликатным, старался предугадать малейшее ее желание; веничком из полыни подмел в палатке, аккуратно застелил постель, принес из колонки свежую питьевую воду…

Легли они почему–то как можно дальше друг от друга. Лежали и слушали, как шумит море. А оно в ту ночь что–то расходилось, разволновалось, валы накатывались на песок и шумели, казалось, совсем близко, возле самой палатки.

— Снесет нашу палатку, — тихо и серьезно сказала Лина. — Поднимет на волну и…

— И поплывем в Турцию, — подхватил Климов. — Здесь ведь вообще–то не так и далеко. Турки утром проснутся — ба! — что за чудо желтое плывет?..

Однако Лина не рассмеялась, не стала продолжать воображаемые приключения. Сказала, что в детстве почему–то мечтала побывать в Палестине… Потом стала рассказывать, что в школе была этаким гадким утенком, необщительная, слово из нее трудно было вытянуть… Вспоминала учителей, говорила, что самые интересные уроки в старших классах были по литературе: такая замечательная учительница была, так много знала и так любила свой предмет!..

— Теперь понятно, откуда у тебя склонность к стихам и прочему… — сказал Климов. — Непонятно только, почему ты пошла в технический вуз, а не в гуманитарный…

— А я хотела куда–нибудь, где музыку изучают… Я ведь ходила еще и в музыкальную школу, по классу фортепиано… Но папа сказал, чтобы шла в технический. Да и мама его поддержала — лучше, говорит, технический, чем гуманитарный…

«Да зачем ты их послушалась! — хотел было возмутиться Климов. — Так ведь можно жизнь свою искалечить. Нравилось одно, а родители заставили заниматься другим. А что если так и не полюбишь технику? Вот и будешь всю жизнь повинность отбывать, делать нелюбимую работу. Наплевала бы на их советы и пошла куда хотела!..»

Однако вспомнив, что Лина страшно не любит таких разговоров, что она даже убеждена — работу вовсе не обязательно любить, убеждена, что родителей надо слушаться во всем, — вспомнив об этом, Климов только и сказал:

— Жалеешь, наверное?

— Жалела… А сейчас нет. Сейчас я поняла, что было бы желание, а время и для музыки, и для стихов, и для театра всегда можно выкроить…

Конечно, Климову и тут хотелось возразить ей, что при всей, мол, разносторонности интересов у тебя нет самого главного — ты не любишь свое дело, а значит, нет в тебе «стержня»; хотелось продолжить спор, начатый еще в мастерских, когда она сломала резец.

— Я знаю, о чем ты думаешь, — словно бы угадав его мысли, сказала Лина и усмехнулась. — О том, что работать не по призванию, без души — это преступление… Никакого преступления нет. Все это сложно… Со стороны этого не понять… Когда–нибудь я тебе расскажу…

Климов был озадачен — что–то она не договаривает. Что? Опять загадка?

Было в ее словах и обидное — это он–то, Климов, «со стороны»?!

Однако тут же нашел он и отрадное для себя. «Когда–нибудь расскажу…». Стало быть, есть у них будущее…