Борис Порфирьев - Чемпионы

• Название: Чемпионы
• Автор: Борис Порфирьев
• Издательство: ВОЛГО‑ВЯТСКОЕ КНИЖНОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО ‑ КИРОВСКОЕ ОТДЕЛЕНИЕ
• Жанр: Спорт
• Год: 1989

---

Он не смог прочитать статьи полностью. Достаточно было и этих двух абзацев… Чувствуя, что не владеет собой, он прошёл мимо Наташи к картинам и долго рассматривал их, засунув руки в карманы. И ему стало горько. Не из–за газетной статьи: большинство его картин были отрывочны и фрагментарны. Он мечтал возвеличить своих героев, а сил не хватило. Досада на себя перешла в безнадёжность.

Он вернулся к статье. Потом открыл томик Маяковского. И как это всегда бывает, книга подсунула ему то, чего он смутно ждал от неё: «Хорошо вам. А мне сквозь строй, сквозь грохот как пронести любовь к живому? Оступлюсь — и последней любовишки кроха навеки канет в дымный омут…» И он впервые подумал, что сам обрёк себя на страдания уже тем, что ступил на стезю творчества…

В этот день он впервые обидел Наташу своей резкостью. А тут ещё пришёл отец и тоже начал успокаивать как ребёнка, которого несправедливо обидели:

— Не расстраивайся, мой мальчик. Всё это ерунда. Я уверен, что перед твоей «Одержимой» откроются двери музея… И перед другими картинами… Потому что при взгляде на них человека охватывает чувство радости, чистоты, лёгкости… Ты прославляешь сильных и мужественных героев…

Когда ложились спать, глаза Наташи молили о примирении.

Рюрик отвернулся и забрался в постель в мрачном молчании. Она робко погладила его щёку, в последний раз вызывая на разговор, но Рюрик отодвинулся от неё, прижался к самой стене и сразу же сделал вид, что уснул. А сам думал со смятением в сердце о том, как до сегодняшнего дня верил в себя и как несправедливо жестоко лишать его этой веры. Потом он вспомнил картины Старика и подумал, что, несмотря на знамёна и трубный глас, они анемичны, как цветы, выращенные в подвале. И никакими средствами не вдохнуть в них жизнь, потому что в них нет искусства. Рюрику всегда казалось, что подобные вещи могут писать только карьеристы, а всякий карьеризм в искусстве приводит к творческой смерти…

С этой мыслью Рюрик уснул. А утром, когда Наташи не было дома, пришёл директор худфонда и, пропуская впереди себя толстенького человека в сером макинтоше и серой шляпе, сказал:

— Знакомьтесь, это заказчик.

«Вот чёрт — заказчик! — подумал с усмешкой Рюрик. — ещё бы назвал работодатель!.. Заказчик, Старик… Как подходят к людям прозвища…»

А тот, опустив в кресло портфель, промурлыкал с улыбкой:

— Давайте ознакомимся с… как это у вас?.. С эскизами.

Рюрик, не торопясь, закурил и, сжимая папиросу зубами,

щурясь от дымка, наклонив к плечу голову, разложил на столе эскизы. Чтобы они выглядели солиднее, он их даже прикрыл стеклом.

— Вы шутите? — тупо пробормотал Заказчик.

Рюрик ощутил жёсткую собранность и, не разжимая зубов, сказал:

— Нет.

— Но это совсем не то, что нам надо.

— А что вам надо? — коротко спросил Рюрик и с удовлетворением убедился, что тон его был хладнокровен.

— Ну… — замялся Заказчик, но тут же нашёлся и промурлыкал: — Как обычно: улыбающийся человек или девица со сберкнижкой в руке… Этак подымает над головой книжку и призывает… Или мебельный гарнитур, или пейзаж южного берега Крыма, чтобы каждый видел: вот что можно сделать, когда хранишь деньги на сберкнижке.

Рюрик судорожно перевёл дух и, стараясь сдержаться, сказал:

— Но послушайте! Вся ценность рекламы в том, чтобы она своей непривычностью приковывала к себе взгляд прохожего. Мимо примелькавшегося человека со сберкнижкой в руке каждый пройдёт равнодушно.

Заказчик поспешным взглядом обратился за помощью к директору худфонда. Тот взглянул на эскизы и с чувством, похожим на вызов, произнёс:

— Не пойдёт. И потом, зачем всё так ярко?

Рюрик посмотрел на него слепо и бессмысленно, но тут же вспыхнул, подумав о тоне, каким это было сказано. Ещё ночью ему казалось, что способность сопротивляться была в нём сломлена, а сейчас ему захотелось ринуться в бой. И он сказал с негодованием:

— Яркость! Яркость! Да что вы её все так боитесь? Вас лично устраивает яркость красок Сарьяна?

— Сарьян тут ни при чём, — пробормотал тот.

— Нет, устраивает? — настаивал Рюрик.

— Ну, у Сарьяна такая натура. Он пишет южные горы, а там разреженный воздух, потому и краски такие яркие.

— Ну, хорошо. А Рокуэл Кент? Это уже север.

Рюрик не был уверен, что директор знает Кента, но, оказывается, недооценил его.

— Это тоже натура, — сказал тот. — Северное солнце заставляет сверкать льды яркими красками.

— Краски, краски, — сердито сказал Рюрик. — Краски везде хорошие, только надо уметь их видеть. Что, у нас солнце, что ли, не светит? Посмотрите, какие краски находят у нас дымковские мастерицы!

Он выбрал среди игрушек на полке расписного оленя и протянул директору худфонда. Но тот не взял его и спрятал руки за спину.

А вместо него промурлыкал Заказчик:

— Игрушечка эта ваша — сплошной бред.

Директор худфонда усмехнулся и проговорил:

— Допустим, не бред, но не разрисовал же бы ты оленя кольцами?

— А почему бы нет? — искренне удивился Рюрик.

— А что бы они у тебя обозначали?

— Что? Да я представляю себе так: олень продирается сквозь чащу и солнце пронизывает листья и падает на него такими весёлыми и замысловатыми пятнами.

На протяжении их разговора Заказчик топтался в нерешительности. Потом вдруг подхватил портфель и промурлыкал:

— Ваш разговор перешёл в сферы, которые не имеют ко мне отношения, и я позволю себе откланяться. Не обижайтесь на меня, но дело есть дело…

— Постойте! — окликнул его Рюрик и протянул ему картинку от конфетки, мстительно спросил: — А если вам нарисовать что–нибудь в таком духе?

Заказчик поглядел на него с опаской и шмыгнул за дверь. А Рюрик усмехнулся: ещё позавчера он, наверное, сделал бы всё, что от него потребовали, но теперь он не хотел никому угождать.

Директор развёл руками, молча поклонился и ушёл следом.

Итак, договорились: дымковская игрушка — это бред… Заказчик может спать спокойно: сколько угодно найдётся халтурщиков, которые изобразят его упитанного гражданина с бодряческой улыбкой, довольного собой и тем, что он хранит деньги в сберкассе. Рюрика, слава богу, это ничуть не касается… Но он понимал, что просто пыжится, из кожи вон лезет, уверяя себя, что ему всё нипочём. А на самом деле пережитое за сутки вылилось в тупую усталость. Казалось, что статья сломила, опустошила его. А ведь как они были счастливы с Наташей, особенно последнее времяРюрик видел, с какой любовью она притрагивается к его картинам, и потребность помириться с ней, загладить свою грубость овладела им. О, как ему хотелось рассказать Наташе об истории с рекламами! Но у него не хватало духу нанести ей ещё новый удар. И он ходил по комнате и насвистывал — не понимая, что не умеет притворяться…

Он всё–таки надеялся, что на обсуждении выставки его картины будут реабилитированы. Но, когда этот день настал, он в продолжение всего собрания казался себе человеком, потерпевшим кораблекрушение: волна то подымала его на гребень, то швыряла в бездну и, ударив о камни, относила назад, в море. Первым заставил оборваться его сердце московский искусствовед, который в своём докладе не обмолвился ни одним словом даже об «Одержимой». Однако трое выступавших вслед за ним поставили ему это в упрёк. Но когда на трибуну поднялся Старик, Рюрик понял, что он добьёт его. Тот говорил долго и солидно, в основном повторяя доклад, и только в конце, как бы между прочим, сказал:

— Кстати, о Коверзневе. Думается, что заметка была правильной. Но пусть уж он извинит нудного старика… — Он помолчал немного, стеснительно откашлялся. — Пусть простит, что я воспользуюсь трибуной для того, чтобы ещё раз предостеречь его, молодого и талантливого художника: всех нас огорчает, что стоит он на неправильном пути… И зачем он увлёкся одними спортсменами? Словно и не кипит вокруг нас бурная жизнь, словно нет вокруг нас бурной стройки, которая требует своего отображения… — После этого Старик заговорил о другом, все заспорили, и вскоре забыли о Рюрике.

Рюрик с надеждой взглянул на искусствоведа, но тот смотрел на него холодными глазами и хранил величественный нейтралитет.

А наутро директорша музея, пряча взгляд, разрешила ему забрать домой все вещи. И когда он пришёл за последней связкой, сказала:

— Слушайте, зачем вы портите отношения с начальством?

— Я? С начальством? — удивился Рюрик.

Она вздохнула и сказала:

— Говорят, вы огулом раскритиковали все его картины о войне…

Острая догадка впилась в мозг Рюрика, но он ничего не сказал и ушёл.

Через день в газете была напечатана статья искусствоведа, в которой так и не было ни строки о Рюрике. Это не вызвало в нём негодования, а лишь недоумение, и он даже подумал: «Ещё хорошо, что в газете нет обвинений Старика».