Александр Дюма - Графиня де Монсоро

• Название: Графиня де Монсоро
• Автор: Александр Дюма
• Издательство: Арт-Бизнес-Центр
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1992
• ISBN: 5-7287-0014-4

---

Давид поклонился.

“И ты знаешь, при каком условии, милый друг, — прошептал Шико, — при условии, что тебя повесят, если ты сделаешь хоть один шаг в сторону; но будь спокоен: клянусь святой Женевьевой, представленной здесь в гипсе, мраморе или в дереве, а возможно, и в кости, ты сейчас стоишь между двумя виселицами, и ближе к тебе болтается как раз та петля, что тебе уготовил я”.

Три брата обменялись рукопожатием и обняли свою сестру. Затем герцогиня принесла рясы, оставленные ими в ризнице, помогла братьям облачиться в монашеские рясы и, опустив капюшон на глаза, повела к арке дверей, где их поджидал привратник. Вся компания исчезла в дверях. Позади всех шел Никола Давид; в карманах его при каждом шаге позвякивали золотые экю.

Проводив гостей, привратник закрыл двери на засов, вернулся в церковь и потушил лампаду на хорах. Тотчас же густая тьма затопила часовню и снова принесла с собой тот таинственный страх, от которого уже не раз поднимались дыбом волосы Шико.

Во тьме по плитам пола зашаркали сандалии монаха, шарканье постепенно удалялось, слабело и, наконец, совсем затихло.

Прошло пять минут, показавшихся Шико часами, и ничто больше не нарушило ни темноты, ни тишины.

— Добро, — сказал гасконец, — по-видимому, на сей раз и в самом деле все кончено, все три акта сыграны, и актеры уходят. Попробуем и мы последовать за ними; такой комедии, как эта, для одной-единственной ночи с меня хватит.

И Шико, повидавший раскрывающиеся гробницы и исповедальни, в которых прячутся люди, отказался от мысли подождать в часовне наступления дня; он легонько приподнял щеколду, осторожно толкнул дверцу и высунул ногу из своего ящика.

Следя за передвижениями мнимого певчего, Шико приметил в углу лестницу для чистки витражей. Он не стал терять времени даром. Вытянув руки вперед, осторожно ступая, бесшумно добрался до угла, нащупал рукой лестницу и, примерно определив свое местонахождение, приставил ее к одному из окон.

В лунном свете Шико увидел, что не обманулся в своих расчетах: окно выходило на монастырское кладбище, а за кладбищем лежала улица Бурдель.

Шико открыл окно, уселся верхом на подоконник и с силой и ловкостью, которые радость или страх всегда придают человеку, подтянул лестницу к широкому оконному проему и другим концом опустил ее на землю.

Спустившись, он спрятал лестницу среди тисов, росших вдоль стены. Затем, пробираясь от могилы к могиле, добрался до ограды, отделявшей кладбище от улицы, и перелез через нее, сбив с гребня несколько камней, которые одновременно с ним оказались на улице.

Очутившись на свободе, Шико остановился и вздохнул полной грудью. Он выбрался, отделавшись всего несколькими ссадинами, из осиного гнезда, где жизнь его не раз висела на волоске.

Ощутив, что легкие наполнились свежим воздухом, он направился на улицу Сен-Жак, не останавливаясь, дошел до гостиницы “Рог изобилия” и уверенно постучал в двери, словно час и не был таким поздним или, вернее сказать, таким ранним.

Мэтр Клод Бономе собственноручно открыл ему дверь. Хозяин гостиницы знал, что всякое беспокойство оплачивается, и рассчитывал нажить себе состояние скорее на дополнительных подношениях, нежели на обычных доходах.

Он узнал Шико с первого взгляда, хотя Шико ушел в костюме для верховой езды, а вернулся в монашеской рясе.

— Ах, это вы, сударь, — сказал он. — Добро пожаловать.

Шико дал ему экю и спросил:

— А как брат Горанфло?

Лицо хозяина гостиницы просияло широкой улыбкой. Он подошел к кабинету и толкнул дверь.

— Глядите.

Брат Горанфло громко храпел, лежа там, где его оставил Шико.

— Черт возьми, мой почтенный друг, — сказал гасконец, — ты только что, сам того не зная, видел кошмарный сон.

XXII О ТОМ, КАК СУПРУГИ СЕН-ЛЮК ОТПРАВИЛИСЬ В ПУТЕШЕСТВИЕ И КАК ВСКОРЕ У НИХ ПОЯВИЛСЯ ПОПУТЧИК

На следующее утро, приблизительно в тот час, когда проснулся брат Горанфло, заботливо укутанный в свою рясу, наш читатель, путешествуй он по дороге из Парижа в Анже, мог бы повстречать где-то между Шартром и Ножаном двух всадников, по виду дворянина и его пажа; их смирные лошади шли рядом, голова в голову, ласково касаясь друг друга мордами и переговариваясь ржанием и пофыркиванием, как добропорядочные животные, которые, будучи лишены дара речи, все же знают способ обмениваться мыслями.

Накануне, примерно в тот же ранний утренний час, эти всадники прискакали в Шартр; от боков их взмыленных коней шел пар, с губ свисали клочья пены. Один конь упал на соборной площади как раз в то время, когда верующие шли к мессе; вид породистого коня, загнанного и, как самая последняя кляча, брошенного владельцами на произвол судьбы, представил для шартрских обывателей зрелище, не лишенное интереса.

Некоторые из горожан заметили — а жители города Шартра сыздавна отличались наблюдательностью, — итак, говорим мы, некоторые из горожан заметили, как тот всадник, что был повыше ростом, сунул экю в руку какому-то честному малому, и тот проводил приезжих до ближайшего постоялого двора. А по прошествии получаса оба путника, уже на свежих лошадях, выехали из задних ворот постоялого двора, выходивших в открытое поле, и щеки их пылали ярким румянцем, свидетельствовавшим о пользе бокала теплого душистого вина, выпитого на дорогу.

Выехав на простор полей, все еще пустых, все еще холодных, но уже отливающих голубизной — первым признаком приближения весны, высокий всадник вплотную подъехал к своему спутнику и, раскрыв объятия, сказал:

— Моя маленькая женушка, поцелуй меня хорошенько. С этого часа нам уже нечего бояться.

Тогда госпожа де Сен-Люк, ибо это была она, распахнув теплый плащ, в который была закутана, грациозно склонилась с седла, положила обе руки на плечи молодому супругу и, не сводя с него глаз, выполнила просьбу, одарив его нежным и долгим поцелуем.

Может быть, заверения Сен-Люка успокоили молодую женщину, а может быть, виновником был поцелуй, которым госпожа де Сен-Люк вознаградила своего супруга, но, так или иначе, наши знакомцы в тот же день остановились на небольшом постоялом дворе в деревне Курвиль, расположенной всего лишь в четырех лье от Шартра; уединенность этого строения, двойные двери в комнатах для постояльцев и множество других достоинств были для влюбленных порукой их безопасности.

Супруги укрылись в отведенной им маленькой комнатке и, после того как туда был подан завтрак, заперлись на ключ. Там они истинными затворниками провели весь день и всю ночь, сказав хозяину, что за время долгого пути совсем выбились из сил и просят не беспокоить их до следующего утра. Нужно ли говорить, что эта просьба была уважена?

Именно в это утро мы и встретили господина и госпожу де Сен-Люк на дороге из Шартра в Ножан.

Супруги чувствовали себя гораздо увереннее, чем накануне, и походили не на беглецов и даже не на влюбленных, а скорее на двух школьников. Они резвились от всей души и то и дело сворачивали с дороги — полюбоваться скалой, напоминающей конную статую, наломать молодых веток с набухшими почками, поискать ранние мхи, нарвать подснежников — этих дозорных весны, пробившихся сквозь уже подтаявший снег. А заметив отблески солнца на переливчатом оперении дикой утки или увидев зайца, стремглав несущегося по полю, они приходили в бурный восторг.

— Черт возьми! — неожиданно воскликнул Сен-Люк. — Как прекрасно быть свободным! Ты была когда-нибудь свободной, Жанна?

— Я-то? — весело отозвалась молодая женщина. — Да никогда в жизни. Впервые я могу досыта наслаждаться свежим воздухом и простором. Мой отец был человеком недоверчивым, мать — домоседкой. Меня выпускали из дому только в сопровождении гувернантки, двух горничных и огромного лакея. Не помню, чтобы мне хоть раз позволили побегать по лужайке с тех пор, как взбалмошным и веселым ребенком я резвилась в больших Меридорских лесах вместе с моей доброй подружкой Дианой. Бывало, вызову ее бежать наперегонки, и мы несемся сломя голову по лесным просекам, пока не потеряем друг друга из виду. Тогда мы останавливаемся и дрожим от страха, заслышав, как хрустит валежник под копытом оленя, лани или напуганной нами косули, которая бросилась удирать со всех ног, заставив нас с трепетом прислушиваться к молчанию лесной чащи. Но ты, мой любимый Сен-Люк, ты был свободен?

— Я, свободен?

— Конечно, мужчина…

— Да что ты! Ни разу в жизни! Я вырос в свите короля, когда он был еще герцогом Анжуйским, он увез меня в Польшу, вместе с ним я вернулся в Париж, нерушимыми правилами этикета прикованный к его особе, преследуемый слезливым голосом, который, стоило мне на минуту уединиться, тут же взывал: “Сен-Люк, друг мой, мне скучно! Приди разделить мою скуку!” Свободен! Как же! А корсет, который сдавливал мне желудок? А огромные накрахмаленные брыжи, которые в кровь натирают шею? А эти локоны, завитые на клею? В дождь они размокают и слипаются, а всякую пыль притягивают к себе, как магнит. А шляпа, наконец, шляпа, приколотая к голове булавками, словно прибитая гвоздями? О нет, нет, моя ненаглядная Жанна, мне кажется, я был еще менее свободен, чем ты. Ты же видишь, как я радуюсь свободе. Да здравствует Творец! Какая отличная штука свобода! И зачем это люди сами себя порабощают, когда они могут без этого обойтись?