Тоска Ли - Царица Савская

• Название: Царица Савская
• Автор: Тоска Ли
• Издательство: Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга»
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2015
• ISBN: 978-966-14-9854-8

Ибо крепка, как смерть, любовь…

X век до Рождества Христова. Легенды рассказывают, что однажды царица пустыни отправилась на север с караваном сокровищ, чтобы своими глазами увидеть могущественного царя и испытать его загадками. Но истинная история царицы Савской и царя Соломона известна лишь им двоим…

Слава о богатствах Сабы и сиянии ее правительницы достигла ушей царя Соломона. Окруженный сотнями жен и наложниц, он мечтает о ней — женщине, чья мудрость равна ее красоте. Но царские жены и наложницы не смогли стерпеть того, что чужеземка отнимает у них возлюбленного. Ей пришлось бежать, но, уезжая от Соломона, царица Савская под сердцем уносила драгоценный дар…

Это самая грустная и самая романтическая история любви всех поколений!

---

Те месяцы были самыми долгими в моей жизни. Я мерила шагами коридоры дворца, а затем уничтоженные саранчой дорожки сада, по ночам долго стояла у окна, и в голове моей вихрились строки сотен писем, написанных и отправленных только мысленно.

Весна пришла с обильными дождями, и земледельцы дважды вспахали поля. Я вытащила свиток, которого сознательно избегала все это время, хоть и перечитывала его в мыслях не меньше тысячи раз.

Ты мучишь меня своими словами, как мучила прежде молчанием. Как ты испытываешь меня! Как радуешь и одновременно злишь меня!

Ты мучишь меня ожиданием…

Мои слова, обращенные к нему, были полны надменного вызова и приглашения, и хоть царь отвечал, что и то и другое вызывает лишь ярость и гнев, я знала, что он не сможет вынести лишь одного: молчания. Не важно, что всего через месяц придет изнурительная жара лета; царь был не из тех, кто сумеет простить и смириться с отказом. Он не простит того, что смирил свою гордость, прося у меня ответа, и ничего не услышал взамен. А я не могла позволить себе прекратить переписки, которой сумела заинтриговать царя, и не могла позволить царю охладеть.

Наконец я вынула пергамент и чернила и села за столик. Но после всего этого времени, после стольких разговоров, которые я мысленно вела с ним все эти месяцы, мне вдруг отказала вся моя мудрость.

Госпожа Загадка говорит: я поглощаю миллионом ртов. Меня поглощают в один укус. У меня нет царя, но я марширую рядами. Кто я?

Я одна. Никто не слышит этих слов. Я женщина и говорю сама с собой.

Царица говорит царю: мой ли бог замыслил избавить Сабу от ее плодов… или твой, что из зависти закрыл коридор между нами?

Так или иначе, мы должны умилостивить богов, чтобы я могла отправить к тебе посольство со множеством слов, которых ты так желал. Поговори же со своим богом мягко, как с возлюбленным, ибо я не могу. Пусть смягчит свое бессмертное сердце и решительную враждебность.

Я сказала: «Я пошлю к тебе Сабу». Но солнце не взойдет с юга в ближайший год. Сами боги решили сделать меня лгуньей, и мы можем разве что согласиться считать эти месяцы днями, пусть они минут, как сон, чтобы, когда ты наконец проснешься, Саба вошла в стены твоего города, как луна, восходящая пред лицом солнца. Не как затмение, что украло Хирам у Финикии, но как замедление мира, когда время забывает само себя и горный козел пасется по ночам., а лев охотится днем.

Ты устал от музыки, золота и пиров. Так давай же представим, что нет ни пиров, ни золота. Но музыка обязательно должна, быть. Ты будешь играть мне на тростниковой флейте, я буду хлопать в ладоши. Ты не будешь царем, я не буду тогда царицей. Не будет дворца. Будет лишь сад, и наши головы увенчают лишь короны его цветов…

Но до тех пор ты вновь нарядишься в мантию мудрости, а я закрою лицо вуалью огня.

Я Билкис.

Я уронила голову на руки и заплакала. А долгое время спустя запечатала свиток. На этот раз не будет хитроумных даров, только слова, простые, как дева в холщовой ночной рубашке.

Поля процветали под жарким солнцем того лета. Но я была отрешенной и напряженной, все чаще смотрела на дорогу в надежде увидеть группу Пустынных Волков, этих таинственных странников жестокого песка, что нанимались порой на службу, ровно на срок, позволявший им заработать себе верблюда или несколько горшков, а затем опять исчезали среди дюн. Я отправила их со своим свитком до Габаана, где они должны были встретиться с двумя людьми Тамрина, которые указывали им путь.

К тому времени, как собранный урожай доказал свою обильность — мы собрали больше, чем за минувшие годы, — я мысленно проделала с ними путь туда и обратно десять, двенадцать, двадцать раз.

— Моя царица, ты слушаешь? — спросил Вахабил. Он пришел поговорить со мной о саранче и о земле, которую выжигали, чтобы избавиться от огромного количества отложенных яиц. — Я волнуюсь за тебя, твоя одержимость этим царем слишком тебя измотала.

Шара уже выражала свое беспокойство по поводу моего тающего веса и красок, что покинули мои щеки. Но как могло быть иначе, ведь я была заперта во дворце и засыпана отчетами об урожае, о том, появилась ли саранча и в каком количестве, и о том, сколько этой саранчи видели спаривающейся на стеблях проса!

Тамрин прибыл во дворец осенью.

— Мои Волки? — спросила я.

Он поднялся из поклона и вскинул брови. Без своих излюбленных путешествий, что словно определяли даже очертания его рук и шеи всякий раз по его возвращении, он выглядел лощеным, как никогда. И лишь смута в глазах выдавала его мысли. Я сама посчитала тот год пыткой — каково же было ему, кочевнику из кочевников?

— Я приветствую тебя, моя царица, а ты говоришь мне «мои Волки»? — его голос был словно теплый мед, когда он рассмеялся, но я отлично знала, что этот смех был фальшивым.

— Прости меня. Приветствую тебя. И все же скажи, ты видел моих Волков? — мило улыбнулась я ему.

— Увы, нет. — Он покачал головой, глядя на окна, ставни которых были широко распахнуты, чтобы впустить прохладу раннего вечера. Ему тоже не терпелось получить известия от своих людей — или от самого царя. — Слишком рано для их возвращения. Кто знает, на сколько задержит их царь, кто знает, решил ли он принять их и выслушать?

Об этой возможности я не подумала. И новая тревога закипела внутри.

— Я удивилась, что ты сам не вызвался их проводить, — сказала я.

Он отступил на шаг, запустил пальцы в свои распущенные волосы на затылке.

— Я едва не рванул вслед за ними! — процедил он сквозь сжатые зубы. — И бросился бы, не будь у меня верблюдов, которых нужно было обменять на провизию, не будь у меня дел в черте города, многочисленных, как у министров царицы!

Он замер.

— Прости меня за резкость.

Я отмахнулась.

Я тоже устала от ожидания.

Я устала от множества вещей.

Я говорила себе, что не трачу впустую время, но слова из свитков Соломона преследовали меня неотступно, как подол моего платья. Как я позволила царю иного конца мира обрести столько власти над моими ежедневными мыслями? Как он сумел достичь такого влияния на нас обоих?

— Но если вестей нет, зачем же ты пришел? — спросила я, прищурившись на Тамрина.

— Не знаю, зачем я пришел, — тихо ответил он. — Этот минувший год нанес моему племени сильный удар, как, впрочем, и всем в Сабе. Я думал, если царица примет меня, то я хоть недолго смогу не смотреть на все тех же верблюдов и людей, моих старейшин и рабов, что глядят на меня с одинаковыми вопросами в глазах. — Он покачал головой. — Но моя память меня подвела.

— В чем же?

Он поднял на меня взгляд.

— Я забыл, что царица, принимая меня наедине, больше не надевает вуали. И что ухожу я от нее всегда в большем смятении, чем был.

Снаружи, над подоконником раскрытого окна, восходила большая оранжевая луна.

— Разве у тебя нет жены, Тамрин? — За все время я так и не узнала этого, и хоть я отказала предложению из его племени, оно было прислано не от него.

— Нет. — Он сел и горько улыбнулся. — И не будет. Ни одна женщина не захочет, чтобы любовь к ней всегда была на втором месте.

— Брак заключается не по любви, — сказала я.

— Нет. Но каждая женщина — даже царица, как я полагаю, — желает быть любимой, и любимой прежде всего остального. Я мог бы подарить жене довольство. Но не смог бы сделать ее счастливой. И я бы ненавидел ее вынужденный долг, поскольку знал бы, что он лишь отражение моего собственного.

— Так значит, первую любовь ты уже отдал — кому? — спросила я.

— Не отдал, но ее отняли у меня.

Я отвернулась.

— Ах, — тихо продолжил он. — Ты думаешь, что я говорю о моей царице, которую я и вправду люблю. Но я говорил не о ней.

Теперь я могла на него посмотреть.

— Так кто же украл у тебя любовь?

Он покачал головой, словно в растерянности.

— Боги воздуха и солнца, — ответил он с беспомощным смешком. — Боги дороги, песков, оазисов… которые гонят меня в Израиль, Дамаск и Тир. Ко дворам царей, а затем домой, в Габаан, по которому я скучаю до слез и который не в силах выдержать с первого же мига моего возвращения. То же с песками и шатрами оазисов, к которым я стремлюсь, а затем не в силах дождаться возможности двинуться дальше. Нет в мире места, где я обрел бы покой, помимо самой дороги.

Он поднял на меня взгляд.

— И все же я возвращаюсь к тебе, не в силах себя сдержать, и знаю, что уйду. Я верю, что ты велишь мне: «Иди». Но знаю, что можешь велеть мне остаться, и я подчинюсь, но лишь потому, что царица умеет заставить.

Невероятно, но страдание сделало его дикие глаза еще более прекрасными.

— Яфуш, — сказала я, продолжая глядеть на Тамрина.

Не проронив ни слова, евнух вышел и тихо прикрыл за собой дверь.

Тамрин застыл на своем месте.