Владимир Высоцкий - Избранное

• Название: Избранное
• Автор: Владимир Высоцкий
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Песни, поэзия
• Год: 1988
• ISBN: 5-265-00508-0

В этой книге творчество Владимира Высоцкого (1938–1980) представлено с наибольшей полнотой. Наряду с уже печатавшимися произведениями поэта читатель найдет здесь целый ряд стихотворений и песен, публикуемых впервые.

---

Что, Ванюша, путь трудней?

Хворь напала?

Вьётся тропка меж корней,—

До конца пройти по ней —

Жизни мало.

Славно, коль судьбу узнал

Распрекрасну,

Ну, а вдруг коней загнал

Понапрасну?!

Али вольное жильё

Слаще пряничка?

Ах, ты горюшко моё,

Ваня-Ванечка!

Ходют слухи, будто сник

Да бедуешь.

Кудри сбросил, как без них?

Сыт ли ты, или привык —

Голодуешь?

Хорошо ли бобылём

Да без крова?

Это, Ваня, не путём,—

Непутёво!

Горемычный мой, дошел

Ты до краешка!

Тополь твой уже отцвёл,

Ваня-Ванюшка!

[1973]

АГЕНТ 07

Себя от надоевшей славы спрятав

В одном из их соединенных штатов,

В глуши и в дебрях чуждых нам систем

Жил-был — известный больше, чем Иуда,

Живое порожденье Голливуда —

Артист, шпион, Джеймс Бонд, агент 07.

Был этот самый парень —

Звезда, ни дать ни взять.

Настолько популярен,

Что страшно рассказать.

Да шуточное ль дело —

Почти что полубог.

Известный всем Марчелло

В сравненьи с ним — щенок.

Он на своей на загородной вилле

Скрывался, чтоб его не подловили,

И умирал от скуки и тоски.

А то, бывало, встретят у квартиры,

Набросятся — и рвут на сувениры

Последние штаны и пиджаки.

Вот так и жил, как в клетке,

Ну, а в кино — потел,

Различные разведки

Дурачил как хотел:

То ходит в чьей-то шкуре,

То в пепельнице спит,

А то на абажуре Кого-то соблазнит.

И вот артиста этого, Джеймс Бонда,

Товарищи из Госа-фильмо-фонда

В совместную картину к нам зовут.

Чтоб граждане его не узнавали,

Он к нам решил приехать в одеяле —

Мол, все равно на клочья разорвут.

Вы посудите сами:

На проводах в ЮСА

Все хиппи с волосами

Побрили волоса.

С него сорвали свитер,

Отгрызли вмиг часы

И растащили плиты

Со взлетной полосы.

И вот в Москве нисходит он по трапу,

Дает доллар носильщику на лапу

И прикрывает личность на ходу.

Вдруг кто-то — шасть на газике к агенту

И — киноленту, вместо документу,

Что, мол, свои, мол, хау-ду-ю-ду.

Огромная колонна

Стоит сама в себе —

Встречает чемпиона

По стендовой стрельбе.

Попал во все, что было,

Он выстрелом с руки.

Бабьё с ума сходило

И даже мужики.

Довольный, что его не узнавали,

Он одеяло снял в «Национале»,

Но, несмотря на личность и акцент,

Его там обозвали оборванцем,

Который притворялся иностранцем

И заявлял, что, дескать, он — агент.

Швейцар его — за ворот.

Решил открыться он:

— 07—я!

— Вам межгород?

Так надо взять талон!

Во рту скопилась пена

И горькая слюна,

Он в позе супермена

Уселся у окна.

Но тут киношестерки прибежали

И недоразумение замяли,

И разменяли фунты на рубли.

Уборщица ворчала: — Вот же пройда!

Подумаешь — агентишка какой-то!

У нас в десятом — принц из Сомали!

[1973]

* * *

Штормит весь вечер, и, пока

Заплаты пенные латают

Разорванные швы песка,

Я наблюдаю свысока,

Как волны головы ломают.

И я сочувствую — слегка —

Погибшим, но издалека.

Я слышу хрип и смертный стон,

И ярость, что не уцелели.

Еще бы! Взять такой разгон,

Набраться сил, пробить заслон —

И голову сломать у цели!

И я сочувствую — слегка —

Погибшим, но издалека.

Ах, гривы белые судьбы!

Пред смертью, словно хорошея,

По зову боевой трубы

Взлетают волны на дыбы,

Ломают выгнутые шеи

И мы сочувствуем — слегка —

Погибшим, им, издалека.

А ветер снова в гребни бьет

И гривы пенные ерошит.

Волна барьера не возьмет,

Ей кто-то ноги подсечет —

И рухнет взмыленная лошадь.

И посочувствуют — слегка —

Погибшей, ей, издалека.

Придет и мой черед вослед.

Мне дуют в спину, гонят к краю.

В душе предчувствие, как бред,

Что надломлю себе хребет

И тоже голову сломаю.

Мне посочувствуют — слегка —

Погибшему — издалека.

Так многие сидят в веках

На берегах и наблюдают,

Внимательно и зорко, как

Другие рядом на камнях

Хребты и головы ломают.

Они сочувствуют — слегка —

Погибшим. Но издалека.

Но в сумерках морского дна,

В глубинах тайных, кашалотьих,

Родится и взойдет одна

Неимоверная волна…

На берег ринется она

И наблюдающих поглотит!

Я посочувствую — слегка —

Погибшим, им, издалека.

[1973]

* * *

Дурацкий сон, как кистенём,

Избил нещадно.

Невнятно выглядел я в нём

И неприглядно.

Во сне я лгал и предавал,

И льстил легко я…

А я и не подозревал

В себе такое.

Ещё сжимал я кулаки

И бил с натугой,

Но мягкой кистию руки,

А не упругой.

Тускнело сновиденье, но

Опять являлось.

Смыкались веки, и оно

Возобновлялось.

Я не шагал, а семенил

На ровном брусе,

Ни разу ногу не сменил, —

Трусил и трусил.

Я перед сильным лебезил,

Пред злобным гнулся.

И сам себе я мерзок был,

Но не проснулся.

Да это бред — я свой же стон

Слыхал сквозь дрёму.

Но это мне приснился сон,

А не другому.

Очнулся я и разобрал

Обрывок стона,

И с болью веки разодрал,

Но облегченно.

И сон повис на потолке

И распластался.

Сон в руку ли? И вот в руке

Вопрос остался.

Я вымыл руки — он в спине

Холодной дрожью.

Что было правдою во сне,

Что было ложью?

Коль это сновиденье — мне

Ещё везенье.

Но если было мне во сне

Ясновиденье?

Сон — отраженье мыслей дня?

Нет! Быть не может!

Но вспомню — и всего меня

Перекорёжит.

А вдруг — в костёр?! И нет во мне

Шагнуть к костру сил.

Мне будет стыдно, как во сне,

В котором струсил.

Но скажут мне: — Пой в унисон!

Жми что есть духу! —

И я пойму: вот это сон,

Который в руку.

[1973]

* * *

Я из дела ушёл, из такого хорошего дела.

Ничего не унёс, отвалился в чём мать родила.

Не затем, что приспичило мне, просто время приспело,

Из-за синей горы понагнало другие дела.

Мы многое из книжек узнаём,

А истины передают изустно:

— Пророков нет в отечестве своём,

Да и в других отечествах не густо…

Я не продал друзей, без меня даже выиграл кто-то.

Лишь подвёл одного, ненадолго, сочтёмся потом.

Я из дела исчез, не оставил ни крови, ни пота,

И оно без меня покатилось своим чередом.

Незаменимых нет, и пропоём

Заупокой ушедшим — будь им пусто,

Пророков нет в отечестве своём,

Да и в других отечествах не густо…

Растащили меня, но я счастлив, что львиную долю

Получили лишь те, кому я б её отдал и так.

Я по скользкому полу иду, каблуки канифолю,

Поднимаюсь по лестнице и прохожу на чердак.

Пророков нет — не сыщешь днём с огнём,

Ушли и Магомет, и Заратустра.

Пророков нет в отечестве своём,

Да и в других отечествах не густо…

А внизу говорят — от добра ли, от зла ли, не знаю:

— Хорошо, что ушёл! Без него стало дело верней. —

Паутину в углу с образов я ногтями сдираю,

Тороплюсь, потому что за домом седлают коней.

Открылся Лик — я встал к нему лицом,

И Он поведал мне светло и грустно:

— Пророков нет в отечестве своем,

Но и в других отечествах не густо…

Я взлетаю в седло, я врастаю в коня, тело в тело,

Конь падёт подо мной, но и я закусил удила.

Я из дела ушёл, из такого хорошего дела!

Из-за синей горы понагнало другие дела.

Скачу, хрустят колосья под конём,

Но ясно различаю из-за хруста:

— Пророков нет в отечестве своём,

Но и в других отечествах не густо.

[1973]

* * *

Я бодрствую, но вещий сон мне снится.

Пилюли пью, надеюсь, что усну.

Не привыкать глотать мне горькую слюну —

Организации, инстанции и лица

Мне объявили явную войну

За то, что я нарушил тишину,

За то, что я хриплю на всю страну,

Чтоб доказать — я в колесе не спица.

За то, что мне неймется и не спится,

За то, что в передачах заграница

Передает мою блатную старину,

Считая своим долгом извиниться:

— Мы сами, без согласья… — Ну и ну!

За что еще? Быть может, за жену —

Что, мол, не мог на нашей подданной жениться?

Что, мол, упрямо лезу в капстрану

И очень не хочу идти ко дну,

Что песню написал, и не одну,