Арнольд Беннетт - Повесть о старых женщинах

• Название: Повесть о старых женщинах
• Автор: Арнольд Беннетт
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1989

Роман известного английского писателя Арнольда Беннета (1867–1931) «Повесть о старых женщинах» описывает жизнь сестер Бейнс и окружающих их людей. Однако более всего писателя интересует связь их судеб с социальными сдвигами в развитии общества.

---

Софья сжала губы. Он порывисто обнял ее за талию. С непреклонностью она отпрянула от его губ. Она не сердилась, не ожесточилась. Смущенный ее сочувствием, Ширак отпустил ее.

— Бедный Ширак! — повторила она. — Мне не следовало принимать ваше приглашение. Мне пора. Все это совершенно бесполезно. Поверьте.

— Нет! Нет! — яростно прошептал он.

Она поднялась и резким движением отодвинула заскрипевший стол. Трепетное плотское очарование оборвалось, как натянутая резинка, и все кончилось. По залу проковылял разбуженный хозяин. В награду за все усилия Шираку достался только счет. Ширак не знал, что и думать.

Молча, с нелепым видом они вышли из ресторана.

На мрачных улицах стемнело, и фонарщики зажигали тусклые керосиновые фонари, пришедшие на смену газовым. Кроме них двоих, фонарщиков и омнибуса на улице не было ни души. Беспросветный мрак вселял безнадежность. Тишина вокруг была тишиной отчаянья. Обуреваемая печалью, Софья размышляла о безнадежных проблемах бытия равнодушно, ибо видела, что они с Шираком создали печаль па пустом месте, но все же печаль эта неизлечима!

Глава VII. Успех

I

Однажды ночью Софья лежала в спальной, которую недавно освободил Карлье. Это молчаливое, безличное создание пришло и ушло, почти не оставив после себя следов ни в комнате, ни в памяти тех, кто жил рядом с ним. Софья решила переехать с седьмого этажа отчасти потому, что после месяцев, проведенных в каморке, ее соблазняла большая комната, но в основном потому, что в последнее время ей приходилось приставлять к дверям каморки комод, чтобы забаррикадироваться от нового назойливого жильца, появившегося на седьмом этаже. Жаловаться консьержу было бесполезно — единственным доступным пониманию доводом оставался комод, да и тот был легче, чем хотелось бы. В итоге Софья, в конце концов, отступила.

Она услышала, как входная дверь открылась и захлопнулась с бешеным грохотом. От этого стука, несомненно, прервался бы менее глубокий сон, чем тот, которым спали мосье Ньепс и его друг, — но они продолжали монотонно похрапывать. В коридоре завозились, чиркнула спичка, и раздались чуть слышные шаги. Затем без всякого злого умысла пришедший хлопнул еще одной дверью. Человеку, вошедшему в квартиру, природа бесспорно отказала в умении бесшумно двигаться. Часы в комнате мосье Ньепса, которые благодаря усилиям бакалейщика показывали точное время, нежно прозвонили три.

В последние дни Ширак по неизвестным причинам допоздна засиживался в редакции «Журналь де Деба». Никто не знал, чем он занят — сам он ничего не рассказывал, только сообщил Софье, что в ближайшее время будет возвращаться домой около трех. Софья настаивала на том, что будет оставлять у него в комнате посуду и продукты для легкого ужина. Естественно, Ширак возражал с неразумным упрямством физически слабого человека, который упорно пытается опровергнуть законы природы. Но возражения были тщетны.

Хотя Софья склонна была в зародыше подавлять все не стоящие внимания волнения, поведение Ширака после рождественского обеда пугало ее. Ширак почти не ел, и с лица его не сходило выражение человека, сердце которого разбито. Право, перемена, произошедшая с ним, была трагической. Ему делалось не лучше, а хуже и хуже. «Неужели это дело моих рук? — спрашивала себя Софья. — Не может этого быть! Он ведет себя смешно и нелепо!» Она попеременно то сочувствовала Шираку, то презирала его, винила то его, то себя. Когда им случалось разговаривать, Ширак держался так неловко, словно один из них или оба они совершили постыдное преступление, о котором нельзя сказать ни слова. Воздух квартиры был отравлен страхом, и Софья, даже собираясь предложить Шираку тарелку супу, ждала, как он на нее взглянет, не отвернется ли, и заранее продумывала, что скажет и что сделает. Жизнь стала кошмарной и наполнилась скованностью.

«Наконец-то они обнаружили свои батареи!» — воскликнул Ширак с надрывным весельем через два дня после Рождества, когда пруссаки возобновили канонаду. Он пытался подражать неестественной радости, которая охватила город, пробудившийся от спячки под действием знакомого грохота пушек, но попытка Ширака закончилась плачевным провалом. Софья осуждала не только неудачное притворство Ширака, но и то, чему он подражал. «Ребячество!» — думала она. И все же, как бы глубоко ни презирала она слабовольное поведение Ширака, серьезность и постоянство симптомов его недуга производили на нее сильное впечатление и искренне ее удивляли. «Должно быть, он уже давно сохнет по мне, — думала она. — Не мог же он в одночасье так обезуметь! Но я никогда ничего не замечала. Право же, ничего не замечала!» И так же, как ее поведение в ресторане подорвало веру Ширака в то, что он разбирается в женщинах, так и сейчас необычное поведение Ширака потрясло Софью. Она не знала, что и думать, она испугалась, хоть и не подавала виду.

Вновь и вновь вспоминала Софья сцену в ресторане. Вновь и вновь Софья задавала себе вопрос, действительно ли она не ожидала, что в ресторане Ширак станет объясняться ей в любви. Она сама не могла точно определить, когда догадалась, что следует ждать объяснения, но, вероятно, это случилось в ходе обеда. Она все предвидела и могла положить этому конец. Но она не стала прерывать Ширака. Любопытство, касающееся не только его, но и ее самой, подстрекало Софью дать Шираку выговориться. Вновь и вновь задавала она себе вопрос, почему оттолкнула его. Ей казалось странным, что она оттолкнула Ширака. Потому ли, что она замужем? Потому ли, что ей стало совестно? Потому ли, что он по сути дела ей безразличен? Потому ли, что она ко всем безразлична? Потому ли, что его любовный пыл оскорбителен для ее английской флегмы? Приятна ли ей или не приятна та сдержанность, с которой Ширак не досаждает ей больше своими признаниями? Она сама не знала ответа. Она ничего не понимала.

Но Софья все время чувствовала, что ей нужна любовь. Только в ее понимании любовь должна быть другой — безмятежной, спокойной, в чем-то суровой, в чем-то стоящей над капризами, настроениями, ласками и чисто плотскими отношениями. Не то чтобы она полагала, что презирает все это (хотя на самом деле презирала)! Но ей нужна была любовь слишком гордая и независимая, чтобы откровенно выражать свои радости и печали. Софья ненавидела выражение чувств. Даже в самых откровенных порывах она оставалась бы сдержанной и ожидала бы сдержанности от возлюбленного, полагаясь на свою и его проницательность! В основе ее характера лежала горделивая нравственная независимость, и этим качеством Софья больше всего восхищалась в других.

Неспособность Ширака обрести в гордости силу, чтобы снести удар, нанесенный ее отказом, постепенно убила в Софье то сексуальное влечение, которое он раньше возбуждал и которое в течение нескольких дней еще просыпалось в ней под действием фантазии и угрызений совести. Софья все яснее видела, что ее нерассуждающий инстинкт был прав, когда заставил ее сказать «нет». И если, несмотря ни на что, к ней еще возвращалось сожаление, она утешала себя, размышляя так: «Незачем тратить на все это столько сил. Не стоит труда. К чему это поведет? Жизнь и без того сложна. Нет, нет! Пусть останется все как есть. По крайней мере, так я знаю, что мне делать». И Софья предавалась размышлениям о своем обнадеживающем финансовом положении и о том, что близится время, когда у нее будет приличный постоянный доход. И ее охватывало легкое нетерпение из-за бездарно затянувшейся осады.

Но ее скованность в присутствии Ширака не проходила.

Лежа в постели, Софья ждала, когда же раздадутся привычные звуки, свидетельствующие о том, что Ширак окончательно отходит ко сну. Однако в его комнате царила тишина. Потом ей показалось, что в квартире запахло горелым. Она села в постели и, внезапно очнувшись и насторожившись, с беспокойством стала принюхиваться. Теперь Софья уже не сомневалась, что запах гари — не плод ее воображения. В комнате стояла кромешная тьма. Софья лихорадочно нащупала правой рукой спички на ночном столике и уронила коробок и подсвечник на пол. Она схватила халат, лежавший поверх одеяла, накинула его и босиком бросилась к дверям. Сначала она ничего не могла разглядеть в коридоре, потом увидела тонкую полоску света под дверью в комнату Ширака. До нее доносился отчетливый и несомненный запах гари. Она пошла на свет, нащупала дверную ручку и отворила дверь. Софье не пришло в голову окликнуть Ширака и спросить в чем дело.

Пожара не было, но он мог бы случиться. На столе у постели Ширака Софья с вечера оставила керосинку и кастрюльку с бульоном. Шираку оставалось только зажечь горелку и разогреть бульон. Он зажег керосинку, предварительно удлинив двойной фитиль, после чего, не раздеваясь, бросился в кресло у стола и заснул, наклонясь вперед и уронив голову на стол. Он не поставил кастрюльку на огонь, не подкрутил фитиль, и пламя, окутанное густым черным чадом, медленно покачивалось в нескольких дюймах от его растрепанных волос. Шляпа его скатилась на пол, Ширак спал в толстом пальто и с вязаной перчаткой на одной руке, а другая перчатка покоилась на его подогнутом колене. Свеча тоже была зажжена.