Арнольд Беннетт - Повесть о старых женщинах

• Название: Повесть о старых женщинах
• Автор: Арнольд Беннетт
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1989

Роман известного английского писателя Арнольда Беннета (1867–1931) «Повесть о старых женщинах» описывает жизнь сестер Бейнс и окружающих их людей. Однако более всего писателя интересует связь их судеб с социальными сдвигами в развитии общества.

---

— Прошу вас, подумайте, — повторил он. — Давайте через несколько дней вернемся к этому разговору.

— Бесполезно, — ответила Софья.

В своем невыразительном костюме он качающейся походкой двинулся по улице с достоинством, подобающим Льюису Мардону, величайшему комиссионеру по продаже домов, известному не только на Елисейских полях, но и по всей Европе и Америке.

Через несколько дней он вернулся к этому разговору.

— Только по одной причине я вообще веду эту беседу, — сказала Софья. — Эта причина — состояние здоровья моей сестры.

— Вашей сестры? — воскликнул Мардон. Он не знал, что у нее есть сестра. Софья никогда не говорила о своей семье.

— Да, ее письма меня тревожат.

— Она живет в Париже?

— Нет, в Стаффордшире. Она никогда оттуда не уезжала.

И чтобы сберечь свою гордость, Софья внушила мистеру Мардону, что Констанция тяжело больна, в то время как на самом деле у Констанции был только ишиас, да и то наполовину вылеченный.

Софья уступила.

Глава II. Встреча

I

Однажды следующей весной, в послеобеденный час в дверь Констанции постучал мистер Кричлоу. Она сидела в кресле-качалке перед камином в гостиной. На Констанции был широкий передник из грубой ткани, и краем передника она вытирала намокшую шерстку молодого курчавого фокстерьера, носившего оригинальную кличку Снежок. У него действительно было белое пятно на груди. Констанция уже не раз призывала весь мир в свидетели, что больше никогда не заведет щенка, потому что, как она говорила, за щенками не уследишь, а они грызут мебельную обивку. Но последняя ее собака дожила до глубокой старости, а собаки способны и на худшие поступки, чем грызть мебель, и в силу естественной реакции на собачью старость, и к тому же в надежде возможно дольше оттянуть неизбежные печали и огорчения, которые приносит смерть любимого питомца, Констанция не устояла и взяла очаровательного десятимесячного фокстерьерчика, предложенного ей знакомой. Из-под растрепанной шерстки Снежка виднелась его чудная розовая кожа, он был упоительно мягким на ощупь, но сам себе в этот момент не нравился. Его глазки то и дело выглядывали из-под движущегося полотенца, и они были полны недовольства и тревоги.

Вытирание Снежка происходило в присутствии Эми — она внимательно следила, чтобы Снежок не вырвался и не убежал в угольный подвал. Когда постучал мистер Кричлоу, Эми открыла дверь. Как обычно, мистер Кричлоу не стал рассыпаться в любезностях. Он, казалось, не изменился. Те же седые вихры, тот же длинный белый фартук и тот же скрипучий голос, в котором, однако, слышались иногда пронзительные ноты. Он совсем не сутулился. В восковой руке мистер Кричлоу держал газету.

— Ну-с, сударыня! — сказал он.

— Все, Эми, спасибо, — спокойно произнесла Констанция. Эми неторопливо вышла.

— Моете, значит, его, а Эми бездельничает, — сказал мистер Кричлоу.

— Да, — кивнула Констанция. Снежок сердито покосился на старика.

— А читали вы в газете насчет Софьи? — спросил мистер Кричлоу, протягивая ей «Сигнал».

— Насчет Софьи? — воскликнула Констанция. — Что стряслось?

— Ничего не стряслось. Но кое-что они разузнали. Напечатано в колонке «Стаффордшир день за днем». Вот! Я вам прочту.

Из жилетного кармана он извлек деревянный футляр и водрузил на нос вторую пару очков, потом, согнув острые колени, сел на диван и прочитал: «По нашим сведениям, миссис Софья Скейлз, владелица знаменитого пансиона Френшема на улице лорда Байрона в Париже»… такого знаменитого, что у нас никто о нем не слыхивал… «намерена прибыть с визитом в свой родной город Берсли после более чем тридцатилетнего отсутствия. Миссис Скейлз родом из хорошо известной и весьма респектабельной семьи Бейнсов. Она недавно продала пансион Френшема акционерному обществу, и мы не выдадим никакой тайны, если сообщим, что при этом была заплачена сумма, выражающаяся пятизначным числом». Вот так-то! — заметил мистер Кричлоу.

— И откуда газетчики это узнали? — прошептала Констанция.

— Господь с вами, почем я знаю! — ответил мистер Кричлоу.

Мистер Кричлоу погрешил против истины. Он сам сообщил эти сведения новому редактору «Сигнала», который, приступив к своим обязанностям, сразу убедился в любви мистера Кричлоу к прессе и умело этим пользовался.

— Жаль, что это напечатано именно сегодня, — сказала Констанция.

— Отчего же?

— Ах, не знаю, только жаль.

— Ну-с, сударыня, я двинусь дальше, — сказал мистер Кричлоу, собираясь уйти.

Не взяв газеты, он со старческой осторожностью сошел по лестнице. Интересно, что сам он не проявил любопытства насчет деталей ожидаемого приезда.

Констанция сняла фартук, завернула в него Снежка и положила собаку на уголок дивана. Потом она дала Эми пенни и спешно отправила ее за расписанием.

— Я думала, вы поедете на трамвае в Найп, — заметила Эми.

— Я решила ехать поездом, — ответила Констанция с холодной неприступностью, как будто ей предстояло решать судьбы народов. Она терпеть не могла, когда Эми, которая, к несчастью, все больше утрачивала великий дар послушания, отпускала подобные замечания.

Когда, тяжело дыша, Эми вернулась, она застала хозяйку в спальной, где та вынимала комки мятой бумаги из рукавов своей воскресной накидки. Эту накидку Констанция почти никогда не носила. Теоретически ее следовало надевать в церковь, если воскресенье выдавалось дождливое, практически же она висела в шкафу, потому что по воскресеньям вот уже которую неделю стояла прекрасная погода. Констанция недолюбливала эту накидку. Но не ехать же ей в Найп встречать Софью в накидке, которую она носит каждый день! Однако и лучшая ее парадная накидка не годилась для такого путешествия. Появиться перед Софьей сразу в лучшей накидке — это была бы печальная тактическая ошибка! Это бы не только привело к тому, что в воскресенье Констанция была бы одета хуже, но и означало бы, что она боится Софьи. Констанция и правда побаивалась Софьи, за тридцать лет Софья могла стать кем угодно, а Констанция осталась та же. Париж город не маленький, да и находится невесть где. От одной этой акционерной компании страх так и разбирает. Только подумать, что Софья собственными руками создала что-то такое, чем заинтересовалось и что приобрело акционерное общество. Да, Констанция побаивалась, но не собиралась обнаружить свой страх, надев не ту накидку. В конце концов она старшая. И есть же у нее гордость — и немалая, — спрятанная в тайниках сердца, таящаяся под ее добродушной, мягкой внешностью. Поэтому она выбрала воскресную накидку, в рукава которой, поскольку надевали ее редко, была напихана бумага, чтобы рукава не теряли формы и не «висели». Комки бумаги были раскиданы по постели.

— Есть поезд без четверти три. Приходит в Найп в десять минут четвертого, — услужливо сказала Эми. — Но если он опоздает, пусть даже на три минуты, а лондонский поезд придет вовремя, вы можете разминуться. Так что уж лучше ехать в два пятнадцать, вернее будет.

— Дай-ка я взгляну, — твердо сказала Констанция. — Пожалуйста, сложи бумагу в шкаф.

Она бы не послушалась Эми, но совет был здравый, и ей пришлось согласиться.

— Если, конечно, вы не поедете на трамвае, — сказала Эми. — Тогда можно и попозже выехать.

Но Констанция не хотела ехать на трамвае. Там она наверняка встретит знакомых, которые читали «Сигнал», и начнутся пустопорожние расспросы: «Едете в Найп встречать сестрицу?» И на этом утомительный разговор не кончится. А в поезде она сама выберет себе купе, и риск столкнуться с болтунами будет куда меньше.

Нельзя было терять ни минуты. И волнение, которое под маской спокойствия росло в этом доме с каждым днем, без всякого стеснения появилось на свет божий. Эми помогла хозяйке принарядиться, насколько это возможно, если не надевать лучшее платье, парадную накидку и чепец. Констанция откровенно обсуждала с Эми все детали. На время барьер между классами был убран. Много лет прошло с тех пор, когда Констанция в последний раз прихорашивалась с таким азартом. Она вспомнила те дни, когда, в полном параде перед уходом в церковь, она сбегала в воскресное утро вниз по лестнице и, красуясь на пороге гостиной, спрашивала Сэмюела: «Ну как?» Да, было время — она сбегала вниз по лестнице, как девчонка, а казалась себе тогда такой уравновешенной и зрелой женщиной! Констанция вздохнула, наполовину от острого сожаления, наполовину — от иронической нежности к той бойкой Констанции, которой не было еще тридцати. В свои пятьдесят с лишним лет она считала себя старухой. И была старухой. И у Эми появились ужимки старой девы. Поэтому и волнение в доме было «старушечьим» волнением и, подобно стремлению Констанции принарядиться, имело свою смешную сторону, которая была одновременно и трагической и заставила бы тупицу хихикать, истеричку — проливать слезы, а умного человека — с горечью думать о вечном земном обновлении.