Арнольд Беннетт - Повесть о старых женщинах

• Название: Повесть о старых женщинах
• Автор: Арнольд Беннетт
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1989

Роман известного английского писателя Арнольда Беннета (1867–1931) «Повесть о старых женщинах» описывает жизнь сестер Бейнс и окружающих их людей. Однако более всего писателя интересует связь их судеб с социальными сдвигами в развитии общества.

---

Ширак замялся.

— По правде сказать, да! — наконец ответил он. — Но вам это идет. Если бы я не знал, что вы не любите комплиментов, я бы…

— Но я обожаю комплименты! — воскликнула Софья. — Почему вы считаете, что я их не люблю?

— Ну, коли так, — произнес он с юношеским пылом, — то знайте: вы сегодня еще прелестнее, чем обычно.

Софья упивалась его восхищением.

Помолчав, Ширак добавил:

— О, знали бы вы, как я беспокоился о вас, пока был вне Парижа!.. Просто выразить не могу. Поверьте, места себе не находил! Но что я мог поделать! Расскажите мне, как протекала ваша болезнь.

Софья дала ему подробный отчет. Когда фиакр повернул на рю Рояль, они увидели перед «Мадлен» кричащую и ликующую толпу{82}.

Извозчик повернулся к ним.

— Похоже, победа за нами! — сказал он.

— Победа! Ах, если бы и в самом деле… — скептически прошептал Ширак.

По рю Рояль, неистово хохоча и восторженно жестикулируя, сновали люди. В кафе посетители повскакивали на стулья и даже на столы, чтобы как следует разглядеть внезапное оживление и принять в нем участие. Фиакр замедлил ход, лошадь пошла шагом. В верхних этажах домов вывешивали флаги и ковры. Толпа сгущалась и делалась все неистовей. «Победа! Победа!» — раздавались то хриплые, то пронзительные возгласы.

— Бог мой! — дрожа произнес Ширак. — Это и в самом деле победа! Мы спасены! Мы спасены!.. Да, да, так оно и есть!

— Еще бы не спасены! Ясное дело, победа, — сказал извозчик.

На площади Согласия фиакру пришлось остановиться. Необъятная площадь была морем белых шляп, цветов и радостных лиц, морем, на поверхности которого, как лодки на якоре, стояли фиакры. Множество флагов развевалось на крышах домов под ветерком, умерявшим августовский зной. Потом в воздух взлетели шляпы и над площадью разнеслись ликующие возгласы, многократно повторяясь, как эхо выстрелов в ущелье. Извозчик, осатанев, вскочил на свое сиденье и щелкнул кнутом.

— Vive la France![41] — надсаживаясь, прокричал он.

Клич подхватили тысячи глоток.

Потом у них за спиной послышался шум. Какой-то экипаж медленно двигался вперед. С криком «Марсельезу! Марсельезу!» его подталкивала толпа. В экипаже сидела дама — не красивая, но с запоминающимися чертами лица и уверенным взглядом женщины, привыкшей к почитанию и шквалу аплодисментов.

— Это Геймар! — сказал Ширак Софье.

Он был бледен. И он вместе с остальными кричал: «Марсельезу!» Лицо его исказилось.

Женщина встала и обратилась к своему кучеру, который подал ей руку и помог встать на козлы, откуда она отвесила поклон толпе.

«Марсельезу!» Крики не утихали. Потом раздался ликующий рев, и тишина половодьем залила площадь. В тишине женщина запела «Марсельезу». Она пела, и слезы текли по ее щекам. Люди на площади плакали или хмурились. В паузе после первого куплета слышно было только, как позванивает конская упряжь да доносится с Сены гудок буксира. Припев, в начале которого Геймар гордо тряхнула головой, разразился как великолепная, неукротимая тропическая буря. Софья, и не подозревавшая, как напряжены ее чувства, разрыдалась. Гимн был допет до конца, и к экипажу Геймар бросились почитатели. Вокруг, среди криков и гомона, обнимались и целовались люди, фонтанами взлетали вверх шляпы. Ширак перегнулся через борт экипажа и потряс руку стоявшего рядом человека.

— Кто это? — дрожащим голосом спросила Софья, чтобы справиться с необъяснимым душевным напряжением.

— Не знаю, — ответил Ширак. Он плакал как дитя и выкрикивал: «Победа! На Берлин! Победа!»

V

В одиночестве, с гудящими от усталости ногами Софья поднялась по покосившимся дубовым ступеням в квартиру. Ширак решил, что после сообщения о победе ему следует прибыть в редакцию раньше, чем обычно. Он отвез Софью назад на рю Бреда. Они расстались в каком-то полусне или забытьи, вызванном участием во всенародном исступлении, которое так или иначе подавило их личные чувства. Их отношения остались неопределенными. Они сознавали только, что какое-то чувство владеет ими обоими.

Лестница, которая даже летом отдавала сыростью, была противна Софье. С ужасом думала она о квартире мадам Фуко, мечтала о роскоши, о лесной зелени. На площадке, по-видимому кого-то ожидая, стояли двое плотных, дурно одетых мужчин. Софья достала ключ и отперла дверь.

— Виноват, сударыня! — сказал один из мужчин, приподняв шляпу, и оба они протиснулись в квартиру вслед за Софьей. На пороге они с удивлением воззрились на газетные полосы, которыми были оклеены двери.

— Что вам угодно? — надменно спросила Софья. Она была сильно испугана. Внезапное вторжение посторонних сразу заставило ее ощутить себя отдельной личностью.

— Я консьерж, — сказал тот, который с ней поздоровался. У него был вид преуспевающего ремесленника. — Сегодня днем с вами разговаривала моя жена. А это, — добавил он, указывая на своего спутника, — судебный исполнитель. Сожалею, но…

Судебный исполнитель поклонился и затворил входную дверь. От него, как и от консьержа, исходил неприятный запах — запах тела, пропотевшего в знойный августовский день.

— Разве за квартиру не заплачено? — удивилась Софья.

— Нет, мадам, дело совсем в другом — в мебели!

Затем Софья узнала подробности этой истории. Мебель принадлежала консьержу, который приобрел ее у предыдущего арендатора и продал в рассрочку мадам Фуко. Мадам Фуко дала ему расписку, но не платила по ней. Она все обещала, обещала и нарушала собственные обещания. Чего только она не делала, лишь бы не возвращать денег. Консьерж предупреждал ее снова и снова. Сегодня кончалась последняя отсрочка, и мадам Фуко клятвенно заверила своего кредитора, что заплатит. Уезжая, она ясно и недвусмысленно дала понять, что вернется к обеду с деньгами. О больном отце она не сказала ни слова.

Софья постепенно постигла, до каких пределов дошло малодушие и двуличие мадам Фуко. Больной отец, без сомнения, выдуман. Оказавшись в положении, которого нельзя исправить самой хитроумной ложью, эта женщина, видимо, скрылась только ради того, чтобы избежать неприятных ощущений и не присутствовать при конфискации. Она готова сотворить любую глупость, лишь бы уклониться от надвигающихся неприятностей. А может быть, она уехала и без определенной цели — просто в надежде, что как-нибудь да выкрутится. Может быть, она рассчитывала, что Софья, застигнутая врасплох, проявит щедрость и за все заплатит. Софья мрачно усмехнулась.

— Хорошо, — сказала она. — Я ничем не могу помочь. По-моему, вы должны сделать то, что следует. Вы позволите мне сложить мои вещи?

— Разумеется, мадам!

Софья предупредила мужчин о том, что открывать заклеенные двери небезопасно. Судебный исполнитель, по-видимому, готов был ждать в коридоре, сколько понадобится. Задержка его не смущала.

Странную и внушающую тревогу победу одержал консьерж! По профессии он был слесарем. С женой и детьми он ютился в двух темных каморках у ворот — в незаметном флигеле. Вне дома он проводил по четырнадцать часов ежедневно, кроме воскресений, когда мел двор. Прочие обязанности выполняла за него жена. Эта пара неизменно производила впечатление нищей, грязной, неряшливой и никому не нужной. Но с каждого жильца в этом большом доме консьерж с женой взимали свою дань. Всегда находили они способ заработать. Они жили ради денег, а человек всегда достигает того, ради чего живет. С каким надменным видом вылезала мадам Фуко из экипажа у ворот! С каким почтением и раболепием встречала жена и дети консьержа эту стареющую куртизанку! Но за всеми этими условностями пряталась та истина, что кнут был в руках у консьержа. И вот кнут пригодился, а консьерж устроил себе день отдыха, чтобы отпраздновать возвращение красных абажуров и помпезной мебели. Это событие было поворотной точкой в его делишках. Всенародный восторг по поводу победы не проник в квартиру за консьержем и судебным исполнителем. Переживания консьержа были бесконечно далеки от интересов наполеоновской внешней политики.

В то время как Софья, раздосадованная внезапным разоблачением мадам Фуко, укладывала вещи и размышляла о том, куда теперь податься и дипломатично ли посоветоваться с Шираком, из коридора послышалась возня — крики, возгласы и мольбы. Дверь ее комнаты распахнулась, и к ней ворвалась мадам Фуко.

— Спасите меня! — воскликнула мадам Фуко и рухнула на пол.

Софью покоробило это напускное кривляние. Она сурово спросила, что хочет от нее хозяйка. Разве мадам Фуко, зная все заранее, не подвергла ее без малейшего предупреждения пренеприятнейшему столкновению с представителями закона? Столкновению, которое для Софьи означает, в сущности, что ее выкидывают на улицу?

— Будьте милосердны! — рыдала мадам Фуко.