Андрей Воронин - Филин

• Название: Филин
• Автор: Андрей Воронин
• Жанр: Боевик
• Год: 2003
• ISBN: 985-14-0016-5

«Черный пиар»… С некоторых пор эти слова у нас постоянно на слуху. Но знаем ли мы подлинную суть черного пиара – этой грязной стряпни, связанной с выборными технологиями?

Предлагаемый читателю роман – как раз об этом, о самом омерзительном действе, благодаря которому нередко на вершины власти, в избранные органы пролезают отъявленные отморозки, люди без стыда и совести, но зато имеющие тугие кошельки и связи. Мир, в котором они живут, пропитан коварством, ложью и грязью. За внешним лоском, за богатым фасадом их офисов и загородных вил видится отвратительное в своей сущности мурло.

---

Серебров иногда даже узнавал некоторые фразы, явно принадлежавшие Геннадию Павловичу, хотя фразы слетали с уст президента, который перед самой отставкой стал невероятно похож на куклу из популярной программы.

– А ты, – спросил Геннадий Павлович, – услышать от меня что-нибудь хочешь?

– Я знаю, что ты можешь сказать, – щелкнув пальцами, ответил Серебров. – Но хочу не услышать, а ощутить в руке.

– Сейчас ощутишь, – Геннадий Павлович поверил в то, что его просьбу, поручение или заказ, называй как хочешь, Серебров уже выполнил.

Он опустил левую руку, и у него на коленях появился элегантный дипломат с кодовым замком. Указательным пальцем Геннадий Павлович трижды повернул колесико, затем отщелкнул замки и отбросил крышку. Дипломат был почти пуст, лишь в дальнем углу сиротливо лежала пачка стодолларовых банкнот толщиной в две сигаретные пачки. Банкноты стягивали непривычные русскому человеку аптечные резинки, их облегали банковские упаковки – каждую пачку своя, а затем все четыре пачки вместе скрепляла прозрачная лента скотч.

Брикет оказался в левой руке Геннадия Павловича. Он взвесил его на ладони и небрежно, привычно передал Сереброву. Тот тоже взвесил деньги.

– Надеюсь, пересчитывать не станешь?

– Нет, не буду, пальцы боюсь в кровь стереть.

Видишь, ногти час назад привел в порядок. Да и не люблю я деньги считать ни когда получаю, ни когда трачу. Больше их от этого не становится. Это все? – спросил Серебров.

– Все, – спокойно ответил Геннадий Павлович, – на большее мы и не договаривались.

– А текущие расходы ты, Геннадий Павлович, оплатить забыл? Есть вопрос.

– Какой еще вопрос? – насторожился бывший советник президента.

– А вопрос выглядит вот как…

Двумя пальцами из нагрудного кармана за тонкую ниточку Серебров вытянул ярлык, похожий на брелок. Помахал им перед носом Геннадия Павловича, словно пакетиком чая, извлеченным из стакана.

Бывший советник отпрянул, словно испугался коричневых капелек, которые закапают его идеально отутюженные брюки.

– Не дергайся.

Геннадий Павлович надел очки, все-таки годы, проведенные за компьютером и чтением-писанием всевозможных бумаг, свое дело сделали, и Геннадий Павлович стал слаб глазами. То, что находилось далеко, он видел прекрасно, а вот то, что мельтешило перед глазами, распознавал с большим трудом. Шрифт же на ярлыке ювелирного изделия был мелким, маленькими были и нули – три нуля, перед которыми стояла четко отпечатанная двойка.

– Что это?

– Не прикидывайся, – сказал Серебров как можно более благодушно. – Колечко, ювелирное изделие с изумрудом.

– Зачем.., колечко? – поморщился Геннадий Павлович.

– Не колечко, а красота потребовалась. Написано же, в каком магазине куплено, что за фирма произвела на свет эту неописуемую красоту. Вот видишь, – Серебров щелкнул отполированным ногтем по твердой картонке, – название фирмы – «Картье». Это тебе не шухры-мухры, не евреи с Дерибасовской склепали, не на Привозе куплено и не у нас на Блошином рынке или на Тверской. Вещь из Парижа.

– Кому ты его на палец надел?

– Это компенсация, Геннадий Павлович. Согласись, тяжело потерять дорогого человека. Или ты никогда не любил или тебя не любили? – принялся пространно рассуждать Серебров.

– Две тысячи, говоришь?

– Конечно, лежали на витрине вещицы и подешевле, но зачем мелочиться? Человек хороший, на такого не жаль и потратиться.

– Хорошо тебе чужие деньги по ветру пускать!

– Ну, тоже скажешь…

– Договорились, оставим дискуссию, две так две.

Пора приходить к консенсусу.

– Вот-вот, – подтвердил Серебров, – и я думаю, что пора.

Из кармана Геннадия Павловича вынырнуло портмоне, и двадцать банкнот легли на ладонь Сереброву.

– В следующий раз можно не впадать в такие траты. Деньги у меня, ты же понимаешь, вещь подотчетная, не для себя стараюсь.

– Вот и подложишь чек, все как положено.

Произошел обмен – две тысячи долларов за маленькую картонку с золотым тиснением и строчкой цифр. Вещь, в общем-то, эффектная, но совершенно бесполезная, кольцо то с изумрудом отсутствовало.

Обычно люди избегают говорить о самом главном, предпочитая словам конкретику и красноречивые взгляды. Серебров небрежно сунул руку во внутренний карман пиджака, будто только сейчас вспомнил, что еще что-то должен Геннадию Павловичу, и вытащил листок бумаги с помятыми углами. Было такое впечатление, что этот листок с неделю провалялся в кармане вместе с ключами, авторучкой, носовым платком, зажигалкой и сохранился лишь чудом – по ошибке. Бумага была в клеточку, края уже изрядно потерлись.

– На, – сказал Серебров важно и с достоинством, – а то ты уже от нетерпения посинел.

Листок спикировал в подставленные ладони Геннадия Павловича, как просфорка в рот верующего.

Геннадий Павлович заморгал и дрожащими пальцами развернул листок, на котором значились лишь фамилии, одна дата, отчеркнутая фломастером, и двенадцатизначный номер, под которым неумелой рукой были выведены печатные латинские буквы – название банка.

– Ты уверен? – с дрожью в голосе поинтересовался Геннадий Павлович, вглядываясь в записи.

– Фирма гарантирует. То, что здесь написано, – правда. Через восемь дней сам сможешь убедиться.

– Спасибо, – сказал Геннадий Павлович, аккуратно и бережно по тем же швам складывая листок и пряча его в дипломат. – Тебя куда-нибудь подкинуть, – уже с просветлевшим лицом произнес бывший советник президента, – или сам доберешься?

– Могу и сам, но в твоей машине приятнее путешествовать, ее везде пропускают.

– Куда тебе надо?

– По городу хочу с часок поездить, с ветерком и с цыганами.

– Пошел ты! Тебе бы все шутить, а у меня дел невпроворот.

– Хочешь побыстрее к начальству явиться с докладом, листок на хозяйский стол положить?

– У меня нет начальства, – честно признался Геннадий Павлович, – я сам себе начальник. Кстати, как и ты. Я вольный стрелок, ты тоже вольный стрелок, поэтому нам с тобой легко и все у нас получается. Кстати, совсем забыл… – лицо Геннадия Павловича опять сделалось напряженным, уголки губ опустились, как у клоуна-трагика, – вот еще, забыл…

– Так уж и забыл! – принимая бумажку, улыбнулся Серебров и тут же ее развернул. На бумажке чернели три фамилии и три адреса с телефонами и факсами.

– Фамилии какие-то знакомые.

– Не знакомые, а известные.

Надо, чтобы ты к этим уродам подобрался поближе. Дело для тебя привычное, всех троих следует вывести из игры, прежде чем придет время раздачи призов. Будет плохо, если они прорвутся к власти.

– Кому плохо?

– Мне будет плохо, а значит, и тебе, денег не получишь. Постарайся как можно скорее, времени до выборов осталось с месяц. Я знаю, что они мерзавцы, и они про это знают. Но фактов на руках нет никаких, и серьезного компромата накопать не успели. Если сделать утку и вбросить ее в прессу, на телевидение, они заявят, что все это инсинуации, происки конкурентов, предвыборная борьба. Надо сделать так, чтобы они ушли сами без шума и пыли.

– Зачем ты мне про их несовершенные подвиги рассказываешь, Геннадий Павлович? Ты же знаешь, компроматом я заниматься не буду. У меня свои методы, поэтому ты со мной и работаешь. Бомбы я не подкладываю, на курок не нажимаю, в подъездах с молотком не прячусь, колготки на голову не надеваю, во всяком случае себе, действую преимущественно лаской, любовью да добрым словом. И всегда по согласию. Ты же, наверное, помнишь, чего добивался друг детства Костя Остенбакен от Ирины Заенц?

Геннадий Павлович хмыкнул:

– Кажется – любви.

– Не только – взаимности.

– Не учи меня литературе.

– Хорошую книжку никогда не грех почитать, она плохому не научит. Ты когда последний раз книжку открывал?

Геннадий Павлович задумался:

– Давненько.

– А я и вчера читал перед сном.

– Что же ты читал? – заглядывая в глаза Сереброву, осведомился Геннадий Павлович.

– Отгадай с трех раз.

– Даже не стану пытаться, хотя я, в общем-то, человек проницательный.

– Напрягись, напрягись, Геннадий Павлович, какую книжку мог читать господин Серебров перед сном?

– Пушкина, что ли?

– Холодно, – сказал Серебров.

– Что-нибудь научно-популярное?

– Уже теплее.

– Мемуары Казаковы?

– Не отгадал. Я читал «Камасутру».

– Я думал, ею занимаются, а не читают, – подколол Геннадий Павлович.

– Практику время от времени следует подкреплять теорией, а теорию – практикой. «Суха теория, мой друг, а древо жизни зеленеет», – процитировал Гете Серебров.

– От тебя это я слышу уже в пятый раз.

– Советую, Геннадий Павлович, не докладные читать и не доносы, состряпанные идиотами, а книги серьезные. «Камасутра», я убежден, к ним относится.

– Куда уж серьезнее!