Нина Анненкова-Бернар - Бабушкина внучка

• Название: Бабушкина внучка
• Автор: Нина Анненкова-Бернар
• Жанр: Разное
• Год: 1902

Ненси красива, молода, богата, изнежена, окружена заботой, замужем за любимым. У нее есть всё, что нужно для счастья, не так ли?

---

И среди этого хаоса, среди пестрой смеси красок, звуков, огней, мелькнуло перед Ненси незнакомое ей лицо высокого, статного господина. Ленивые, полузакрытые веки скрывали наполовину величину его великолепных черных глаз; небольшие темные усы изящно окаймляли пунцовые, полные губы; вся осанка дышала благородством; голова с пышными седеющими кудрями держалась несколько надменно на широких, могучих плечах.

Ненси все кружилась и кружилась. Завитки ее волос слегка колыхались от горячего дыхания счастливого ее близостью поручика, и мерное звяканье его шпор приятно раздражало ей слух. Вот теперь мелькнула сидящая в углу, рядом с m-me Ласточкиной, и бабушка. Ненси послала ей издали счастливую улыбку.

«Милая бабушка! если бы она знала, как весело кружиться»!..

И Ненси радовалась своей молодости, кружась в безпечном упоении.

Дыхание Сильфидова сделалось прерывистым — он начал уставать и не так уж мерно позвякивал шпорами.

Когда огибали еще раз зал, глаза Ненси встретились с пристально на нее устремленным взглядом черных глаз того высокого господина. Это было внезапно и так мимолетно, как блеск молнии средь мглы темных туч; но Ненси почему-то вздрогнула и, запыхавшись, велела своему кавалеру остановиться.

У ее киоска ожидала целая толпа жаждущих протанцовать с нею. Но она почти упала на стул, и, улыбаясь счастливою, веселой улыбкой, обмахиваясь веером, прошептала с трудом:

— Устала… не могу!

— Войновский здесь! — сообщил Эсперу Михайловичу Сильфидов, едва переводя дыхание и отирая батистовым платком обильно выступивший на лбу пот.

— Где? где? — даже привскочил с места Эспер Михайлович. — А-а, вижу!.. Молодчина! Значит, прямо с поезда и уже окружен дамами, как всегда.

«Так это, значит, Войновский!» — находясь еще в чаду головокружительного вальса, подумала Ненси.

— Я на минуточку вас оставлю, — всполошился Эспер Михайлович. — Авенир Игнатьевич! вот вам касса.

И подвинув Лигусу малахитовую шкатулку, переполненную деньгами, он с легкостью юноши помчался в самый центр залы, ловко лавируя между танцующими парами.

Лакей принес новый полный крюшон. Только что налитое холодное шампанское, пенясь, играло вокруг сочных кусков ананаса.

— Кто начинает? — бойко спросила Ненси, окончательно вошедшая в роль очаровательной продавщицы усладительного нектара.

— Я! — мрачно оповестил Пигмалионов, все время болтавшийся у киоска.

— Послушайте: кто эта интересная блондинка? — спросил Войновский юлившего подле него Эспера Михайловича.

— Ага! заметил, старый грешник? Внучка Гудауровой. Знаете — известная богачка.

— Представьте меня ей.

— Мы прежде к бабушке.

— Давно они приехали сюда? — расспрашивал Войновский шедшего с ним под руку Эспера Михайловича.

— Уже два месяца.

— Гудауровы… Гудауровы… — задумчиво произнес Войновский, — мой брат двоюродный… кажется, женат на Гудауровой…

Марья Львовна подтвердила его догадку, напомнив, что даже знавала его еще юношей.

— Мы, значит, родственники… отчасти… и я прихожусь дядей вашей прелестной внучке?

— Она действительно прелестна… прелестна и умна, — с гордостью добавила Марья Львовна.

— Сейчас веду знакомить, — предупредительно сообщил Эспер Михайлович.

Хрустальная чаша уже была опорожнена. Вальс кончился, и целая гурьба молодых офицеров кольцом оцепила киоск. Они стояли с полными стаканами, сверкая молодостью и золотом эполет, и, громко смеясь, говорили все почти в одно время.

— Однако здесь не проберешься, — раздался среди общего гама чей-то бархатный, низкий голос.

Ненси, вся улыбающаяся, оживленная, подняла глаза и сразу потупила их, от неожиданности. Перед нею, среди расступившейся молодежи, стояла статная фигура Войновского, под руку с Эспером Михайловичем.

— Я вам привел нашего льва, — проговорил он с некоторой хвастливостью.

— Ну, ну, зачем так страшно? — остановил его шутливо Войновский. — Так можно испугать… Позвольте представиться: фамилия моя вам не совсем чужда, так как ее носит ваш батюшка… И, что мне было особенно приятно сейчас узнать — мы с вами даже родственники.

— Да, да! — подхватил Эспер Михайлович. — Прошу быть почтительной племянницей.

— Довольно, если снисходительной, — любезно поправил его Войновский — Однако мы здесь — чтобы благотворить, не правда ли? Я вижу у всех полные бокалы — позвольте и мне…

Он небрежно, но с достоинством наклонил свою красивую голову.

Ненси, наполняя стакан, неловко плеснула на розовый атлас стола киоска.

— Ой-ой-ой, какое полное счастье, если верить предрассудкам! — воскликнул Войновский, принимая с поклоном стакан из ее рук.

— Но всякое открытие чем-нибудь знаменуется. Позвольте же ознаменовать и наше так неожиданно открывшееся родство: я хочу чокнуться с вами…

— Да! да! да!.. мы просим тоже! — раздалось кругом.

— А вы еще не чокались? Ой, господа!.. Какая же вы молодежь!.. — укоризненно покачал головой Войновский.

Растерявшаяся Ненси вопросительно смотрела на Эспера Михайловича.

— Да, да, нельзя! — подхватил тот торопливо и сам налил ей бокал.

Ненси, конфузясь, чокнулась с Войновским и в замешательстве выпила залпом.

— Вот это от сердца! — весело воскликнул Войновский. — Но я хочу быть справедливым: за что же обижать столь милых молодых людей? — он указал на офицеров:- вам нужно чокнуться со всеми.

— В пользу бедных! — сострил Сильфидов, услужливо протягивая ей бокал.

И Ненси стояла за своим розовым атласным столом взволнованная, недоумевающая; над ее головой колыхались развесистые пальмы, в ушах отдавался звон чокающихся хрустальных бокалов, а на нее прямо в упор смотрели два черных огненных глаза.

Ненси привыкла читать в глазах мужчин восторг и затаенную страсть, но это был совсем другой, незнакомый ей взгляд — созерцающий, пронизывающий, властный…

Преодолев свою робость, она, в первый раз, прямо и открыто взглянула ему в глаза, а в ответ на ее взгляд, в глубине его темных зрачков, блеснул и загорелся страстный, зловещий огонь.

Никто не заметил этой неуловимой мимической сцены, никто, кроме везде поспевающего и всевидящего Эспера Михайловича.

«Клюнуло!» — подумал он с легкой иронией.

— Ты не устала, chére enfant? — озабоченно спросила Марья Львовна, подойдя к киоску в сопровождении вице-губернатора.

— Нет, бабушка, мне страшно весело!

— Ну, веселись, дитя, не буду тебе мешать.

И Марья Львовна, величественно волоча шлейф своего изящного серого платья, поднялась, по обитым красным сукном ступенькам, на возвышение, где помещался главный буфет. Очаровательные дамы имели несколько усталый вид и уже не так ретиво предлагали своим гостям чай и бисквиты. Губернаторша с трудом боролась со сном, но твердо решила перетерпеть все до конца «ради бедных». Ее муж сидел тут же. М-me Ранкевич успела ему сделать, в проходной гостиной, короткую, но чувствительную сцену, по поводу неудачного аллегри. И хотя в это время комната была пуста и все были заняты танцами, но он очень боялся чуткого уха какого-нибудь таинственного соседа, охотника до чужих секретов, и потому сидел теперь злой и нахохлившись, как индейский петух. Появление Марьи Львовны всех сразу оживило — ждали крупного куша.

— Простите, je suis un peu en retard[135], — извинилась она.

Затем, приняв из рук жены полкового командира синюю севрскую чашку с полухолодным чаем и положенный на тарелочке самой губернаторшей кусочек английского кекса, Марья Львовна любезно передала ей сторублевую бумажку.

— Бал очень, очень удался.

— Да, да — поспешно подхватила вице-губернаторша, еще молодая, но чрезвычайно толстая, страдающая одышкой дама.

— Жорж, — обратилась она к своему мужу, — ты, кажется, говорил, что у крюшона около тысячи?

— Потом цветы… аллегри… наш буфет…

— Пожалуй, тысячи четыре соберется! — уныло пробормотал губернатор.

— Дай Бог, дай Бог! — сентиментально вздохнула губернаторша.

В зале танцовали вечно юную, неувядаемую мазурку. В нише, задрапированной желтым штофом, у широкого полукруглого окна, стоял Ранкевич с городским архитектором Заеловым и, держа его за пуговицу фрака, таинственно с ним беседовал, при чем его единственный глаз выражал немалое беспокойство.

— Так сено, говорите вы, гнилое? — спрашивал Заелов.

— Да, т.-е., попросту, меня надули — вся партия оказалась гнилая… Прельстили дешевизной…

— Н-да… неприятно, — хитро усмехнулся в свою русую бородку архитектор.

— Не знаю, что и делать… надули в лучшем виде.

— Есть у меня один такой… субъект, — небрежно будто обмолвился Заелов, глядя рассеянно на танцующих и играя кистью тяжелой портьеры. — Конечно, надо дать процент приличный…