Эля Хакимова - Дело княжны Саломеи

• Название: Дело княжны Саломеи
• Автор: Эля Хакимова
• Жанр: Исторический детектив
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-17-082234-8

Россия, 1906 год. Купец-миллионер собрался жениться на одной из первых красавиц Петербурга. Но в день свадьбы она исчезает, а через несколько дней в озере усадьбы находят ее труп. Подозреваются все приглашенные и прежде всего сам жених. Убийство связывают со старинным проклятием, наложенным на усадьбу ее первой хозяйкой, тоже утонувшей по вине своего мужа-тирана. Расследование осложняется религиозной войной между архимандритом и почитателями местного старца, как раз живущего на островке в центре озера. На помощь совершенно ошалевшей от мистики полиции приходят два компаньона — чудаковатый богач-аристократ и отставной полицейский врач-патологоанатом.

---

— Грушевский, Максим Максимович. А это Тюрк, Иван Карлович, любитель живописи…

— Нет.

— Что, простите, нет? — не понял Грушевский, обернувшись к Тюрку.

— Я не любитель.

— Но позвольте, зачем же вы, бога ради, полезли за картиной?!

— Посмотреть надпись.

— Ну, знаете!.. — в растерянности развел руками Максим Максимович. Это было выше его понимания. Так, значит, они не картины по галереям смотреть таскаются, а какие-то никому не нужные писульки на обороте!

— Купчиха Чалова, вдовая, — представилась, в свою очередь, она. Это была замечательной русской красоты статная и вальяжная женщина. Вокруг головы ее пару раз была обернута толстая русая коса. В больших иконописных глазах светилось всепрощающее сочувствие и доброта, так что Грушевский тут же оставил тушеваться сам и стыдиться за своего товарища. — Почетная гражданка города Луги.

— Вы уж простите великодушно, — поклонился еще раз совсем успокоенный Грушевский. — Не хотели вас затруднять. Просто покажите дорогу, мы сами найдем.

— Какие уж тут затруднения! — печально и протяжно вздохнула Домна Карповна, отчего ее необъятная грудь заметно поднялась и опустилась. — Нынче все как с ума посходили. Я сестра Зимородова. Живу здесь из милости брата моего, за сиротами его смотрю да душу спасаю. А в последнее время чувствую опасность, пришел по наши души нечистый, как старец и предрекал. А все из-за нее.

Она плавным жестом махнула в угол, где стоял мольберт с картиной, покрытой кисеей. Словно повинуясь мановению полной руки, сквозняк сначала одернул белоснежную завесу, а потом и вовсе открыл портрет взору Грушевского. Никогда не видел он ничего подобного. Если художник польстил своей модели, то его воображению стоило позавидовать. Но что-то подсказывало, что девушка, изображенная талантливой кистью, беглой и как будто небрежной, словно торопившейся запечатлеть божественное мгновение, так же ослепительно хороша в жизни, как и на картине. Художник изобразил ее в полный рост, она просто стояла, сомкнув руки и задумавшись, смотрела куда-то за плечо наблюдателя. Будто спешила она по хлопотам молодости и вдруг отрешенно забылась, увидев мистическое потусторонье. Ее прекрасные византийские глаза внимательно приглядывались к чему-то тайному, вечному. Тонкую фигурку, словно дымка, окутывало какого-то невероятно мягкого цветочно-зеленого цвета платье с высоким воротничком и овальной камеей. Густые черные волосы, уложенные в скромную прическу, открывали высокий белый лоб и лебединую шею. В общем, это была настоящая красавица.

Непонятная истома хлынула из угла и охватила всего Максима Максимовича, а княжна тонкой водорослей тихо колыхалась в такт дыханию этого странного моря — тягучей смеси из непонятной надежды, сладкой тоски и восхищения. Ничего удивительного, что самые лучшие поэты посвящали стихи этой волшебнице. Грушевский и сам захлебнулся вдруг восторгом и страстным желанием пасть на колени перед портретом, как перед иконой. Тюрк, сделав пару шагов, заглянул за мольберт. Отсутствие надписи сильно уронило портрет в его глазах, и он тут же потерял всякий интерес к княжне. В отличие от Грушевского. А ведь, поди ты, казалось бы, просто картина — и только…

И только. Но веял над нами
Какой-то божественный свет,
Какое-то легкое пламя,
Которому имени нет…[1]

— Так это невеста? — придя в себя, уточнил Грушевский, которого все еще не отпускал из своего томительного плена удивительный портрет.

— Она, — подтвердила кивком Домна Карповна. — И месяца ведь не прошло, как преставилась его жена, а он заявил, что женится на этой. Княжна Саломея Ангелова. На днях с родителями приехали, весь дом с ног на голову поставили. Суета сует…

«Бедный Коля!» — пришло в голову Максиму Максимовичу. У несчастного футуриста не было ни единого шанса с такой королевой.

— Значит, он вдовец?

— В столице без оглашения не захотели венчаться, так он умаслил нашего архимандрита. — Домна Карповна подплыла к треножнику и торжественно накрыла его кисеей, как покровом лицо покойника. — Ничего не скажу про нашего Мельхиседека, любит, чтобы его ублажали, как в бане пар. Так уж упарил его братец, умаслил, с такими деньгами что ж?.. Сиротинушек вот только жаль. На что они такой-то лебеди? А ведь племянник мой — ровесником ей будет. Младшенькой шестой месяц всего.

Подстраиваясь под плавный, степенный шаг купчихи, гости вышли через французские окна соседней комнаты прямо в парк. Пройдя открытую лужайку, вошли в тенистую дубовую рощу, которую садовые архитекторы превратили в пейзажный парк с прихотливой сетью дорожек, полянками, мостиками и скамейками в самых укромных уголках. За приятною беседой гости добрались до тропинки к домику в виде китайской пагоды.

— Я вам послала в пагоду яйца, творог, сметану. В доме-то уж все позавтракали, не побрезгуйте. Вечером будет праздничный обед, так уж пожалуйте, после венчания. А я туда не пойду, у старца побуду.

— А что за старец? — полюбопытствовал Грушевский. В разговоре Тюрк не участвовал, так что Максим Максимович опять забыл про своего злополучного товарища, но, слава богу, на сей раз ни на какое дерево тот залезать не стал, а смирно шел за ними.

— Живет здесь на островке святой человек, — набожно перекрестилась Домна Карповна. — Грехи наши отмаливает, несет крест подвижнический, утешает нас, малых. Сам ни слова не говорит, а пророчества в записочках делает.

— Записки? — ни с того ни с сего подал голос Тюрк, заставив собеседников вздрогнуть от неожиданности. — Хочу к нему.

— Это можно, — успокоительно кивнула Домна Карповна собравшемуся возмутиться Грушевскому. Видимо, купчиха сразу поняла, что Тюрк, так же как и ее обожаемый старец, тоже не совсем в себе находится. Вздохнув по деревенскому завтраку, поджидавшему путников в домике, Максим Максимович покорился судьбе и пошел дальше, к озеру, где на одном из насыпных островков жил почтенный страстотерпец.

Глава 4

На островок вел кружевной мостик с белыми перилами. К двум другим насыпным островкам добирались на лодочках, здесь и пристань имелась. Само озеро было весьма живописным, в это яркое летнее утро оно блистало под лучами солнца, и засаженные деревьями островки казались невиданными плотами, плывущими по огненной глади расплавленного серебра. Павильон в греческом стиле на одном из островов казался перенесенным из Эллады. Статуя Аполлона в компании с бакантой[2] приветливо махала идущим по мостику людям.

— Там птичник, — пояснила Домна Карповна. — Недавно привезли попугаев, фламингу. Были еще маленькие птички с ноготок, цветные, померли.

По пути купчиха успела рассказать несколько историй про этого самого старца, с доверчивой простотой именуемого ею святым, или запросто Тимофеем Митричем. Вот, например, два года назад приезжал знакомый аптекарь из Луги, наслышанный о чудесах от самой Домны Карповны. Старец лишь взглянул на гостя, сразу подозвал его и вложил в рот ему десятирублевую, на коей начертал: «Долго буде париться». Сразу-то никто не понял, так оно всегда и бывает с пророчествами, пояснила купчиха. А недели через три угорел аптекарь, она лично ездила на отпевание в Лугу.

А с недавнего времени стала старцу Богородица являться. Приходила к нему с младенцем на руках, одетая как простая крестьянка, присаживалась к его кровати и беседовала с ним. Были другие свидетельства: крестьянская девочка видела с берега, как шла женщина прямо по воде, аки посуху. Сама Домна Карповна не удостоилась, но баба, приставленная к старцу, клялась, что и она чудо это узреть сподобилась.

Безумный дом в Москве устроил проверку Тимофею Митричу на сумасшествие. Да отпустили его профессора. Зимородов разрешил жить ему здесь на одном из островков, сказав, что для его зверинца как раз такого экспоната не хватает. К старцу многие приходят, приносят ему «дары с упованием некия пользы», да только он все раздает, себе ничего не оставляет. А на днях и вовсе попросил ушицы ему сварить из семи окуньков. Так злоязычный архимандрит предрек ему кончину через семь дней. Вот, ждут. Домна Карповна громко вздохнула своей могучей грудью.

Слыхал Грушевский про такой народец. В роду Нарышкиных была борода знаменитого юродивого Тимофея Архипыча, вымоленная у него подругой Анны Иоановны. Доколе эта борода будет храниться у потомков Нарышкиной, не прервется их род. Один из ее потомков в ларец с этой самой бородой поместил своих любимых белых мышей на время переезда, те бороду и съели. Шутки шутками, а этот незадачливый Нарышкин последним в роду и оказался. Юродивые ловко подмечали рельефные черты окружающего общества, авось и этот что интересное скажет?

Скромная избушка пряталась в самой глубине острова, надежно укрытая от посторонних взглядов купами деревьев и густыми кустами крыжовника. Довольно чистая и светлая горница была почти пуста, если не считать нескольких разнородных стульев с неудобными спинками. Для ожидающих посетителей, как догадался Грушевский. Сам Тимофей Митрич предсказывал лежа в полуподвале, и представлял собой массу живой шевелящейся грязи. Мрак, вонь, сырость составляли такой резкий контраст с тем ароматным летним чистым утром, из которого спустились в эту преисподнюю гости, что Грушевский едва не выскочил обратно в горницу, показавшуюся теперь настоящими царскими палатами. По всей видимости, старец, который лежал на своей лежанке не вставая, в ней же и совершал все свои отправления. Такая жизнь почиталась в среде непросвещенных крестьян и суеверных купчих-лабазниц за великий подвиг. Ходить за ним была приставлена одноглазая баба Алена, солдатская вдова.