Марк Твен - Бог пещер

• Название: Бог пещер
• Автор: Марк Твен
• Издательство: Salamandra P.V.V.
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2014

Палеонтологическая фантастика — это затерянные миры, населенные динозаврами и далекими предками современного человека. Это — захватывающие путешествия сквозь бездны времени и встречи с допотопными чудовищами, чудом дожившими до наших времен. Это — повествования о первобытных людях и жизни созданий, миллионы лет назад превратившихся в ископаемые…

Антология «Бог пещер» продолжает в серии «Polaris» ряд публикаций забытой палеонтологической фантастики. В книгу включены как классические произведения зарубежных авторов, так и поистине забытая палеофантастика 1880-1910-х гг. Многие вошедшие в антологию произведения впервые переведены на русский язык. В издании сохранены оригинальные иллюстрации, составляющие неотъемлемую часть первых публикаций.

---

— Наводнение! — воскликнул, попятившись, бельгиец.

— Да. И мы отрезаны от материка, — в тон ему отозвался Бернштейн угрюмо. — В верховьях выпал колоссальный ливень. Ну, и вот…

— Вздор! Вода ничего нам не сделает. Напрасная тревога.

— Ты так думаешь? — хрипло засмеялся Бернштейн. — Посмотри! Пять минут назад, раньше, чем разбудить вас, я воткнул прут у берега. Теперь этот прут в воде. Я измерил его вышину. Знаешь, сколько в нем было? Два фута. Теперь осталось не больше фута. За каких-нибудь пять минут вода прибыла на целый фут. Понимаешь? В протоке сейчас по меньшей мере два метра, перейти вброд нет физической возможности.

— Можно переплыть!

— Не советую пробовать. Посмотри, как бурлит, как бешено крутится вода! Самого сильного пловца во мгновение ока затянет в бездну.

— Проклятье! — пробормотал обескураженный бельгиец.

— Но мы же можем отсидеться на деревьях. Деревья много лет стоят тут, значит, островок крепок, его не смоет.

— Да. Но нас может смыть и с деревьев. Наконец, ты забываешь, что если мы очутимся в воде, нам придется считаться с крокодилами. Это уже не то, что перейти вброд мелкий рукав, распугав пресмыкающихся хотя бы выстрелами.

— Ты сводишь меня с ума своими попреками! — завопил бельгиец.

— Было бы с чего сводить-то! — пробормотал Бернштейн.

— Ты был уже сумасшедшим, когда затягивал нас сюда.

— А, дьявол! — яростно закричал бельгиец. — Чего ты хочешь? Чего ты от меня требуешь? Ну да, ну, я виноват! Вы из-за меня попали в опасное положение…

— Успокойся!

— Я не могу! Я вижу, что я навлек на вас всех беду. Но что же делать? Хотите, я покончу с собой тут, на ваших глазах? Нет, вы этого хотите?

И он схватился за револьвер. Но Ван-Ховен, следивший за каждым его движением, с поразительной быстротой вышиб револьвер из руки Кайо.

Бельгиец затрясся всем телом, потом неожиданно для всех заплакал по-детски, как-то судорожно всхлипывая. Было странно и тяжело слышать звуки его плача. Все отвернулись. Кайо отошел от шалаша и сел на небольшом пригорке, глядя тупо на свинцовое небо и на мутные волны разбушевавшейся реки. Однако через четверть часа он был вынужден покинуть выбранное место, потому что вода уже подступила к подножью холмика и бурлила у самых ног сидевшего.

— Анри! Перестань дурить! — подошел к нему Ван-Ховен. — Надо позаботиться о собственном спасении. Мы утонем тут, как крысы в кадке, если не придумаем какого-нибудь исхода.

— Самое лучшее будет, если я застрелюсь! — сиплым голосом ответил упавший духом бельгиец.

— Ты хуже ребенка! Удивительно поможет нам твоя смерть! Четверо всегда сильнее троих. Убить себя, когда товарищи в опасности, — это подло. Разве не переживали мы сотни раз еще худшие опасности? — попрекнул его Бернштейн. — И ведь никто не винит тебя. Собственно говоря, на мне тоже лежит большая доля ответственности: я должен был с вечера заметить, что вода прибывает. Тогда мы, пожалуй, хоть и с некоторым риском, могли бы еще перебраться на материк по протоку. Берега высоки, их едва ли затопит. Наконец, там растут гигантские баобабы, на ветвях которых мы могли бы отлично спастись от волн. Словом, видишь, виноват не один ты, если уже говорить о чьей бы то ни было вине. Успокойся же, лучше помоги нам. Я думаю, без плота мы не обойдемся.

— Плот? — оживился бельгиец. — Давайте строить плот!

Он бросился к первому попавшемуся дереву и с остервенением принялся рубить своим тяжелым охотничьим ножом топкий упругий ствол. Через мгновенье деревцо уже рухнуло кудрявой вершинкой на землю, а Кайо, работая с лихорадочной быстротой, очищал ствол от ветвей. Не сидели, сложа руки, и другие: они в свою очередь валили наземь один ствол за другим. К сожалению, в их распоряжении имелся только один топор Банга, который и отдан был могучему боэру, специалисту по части рубки дерев. Ножами же удавалось сваливать только тонкие стволы, но, в общем, конечно, и эта молодь могла принести свою долю пользы.

— Лишь бы вода не зашла остров раньше полудня. К полудню управимся! — сказал, отрываясь на мгновенье от работы, Бернштейн. Он измерил глазом уцелевшую еще поверхность островка.

Нет, вода все прибывала и прибывала с головокружительной быстротой. Теперь в распоряжении охотников имелась только треть прежней поверхности островка, и многие деревья уже были недоступны, потому что и около их стволов, крутясь и пенясь, бурлили речные струи.

Но работа все же быстро подвигалась. Банга умело и ловко связывал срубленные стволы целой сетью ползучих растений. Еще час, и плот, пожалуй, выдержит уже тяжесть четырех человек. А за час остров, наверное, не будет еще покрыт водой.

И опять часто и четко стучал топор, врубаясь в рыхлую древесину, и дерево за деревом ложилось на сырую почву с жалобным стоном, словно жалуясь матери-земле на тех, кто пришел сюда, вторгся и отнял у островка его украшение, пышную растительность, и у них, у молодых деревьев, отнял жизнь…

— Какой туман! — с досадой промолвил, разгибаясь, Кайо. — Смотрите: берегов материка не видно. Кажется, мы плывем на плоту, и кругом вода, вода…

В самом деле, откуда-то наплыл туман. По временам он как будто редел, светлело, тогда смутно рисовались берега реки, но следом туман опять сгущался, берега исчезали из виду, и островок, в самом деле, казалось, плыл в безграничном просторе океана.

В один из таких периодов сгущения тумана, когда отчаянно быстро работавшие над сооружением плота люди как-то невольно держались ближе друг к другу, странный звук поразил их слух. Казалось, кто-то вздохнул, но вздох вырвался из колоссальной груди, вихрем промчался над островком, всколыхнув волны тумана. Одновременно что-то звучно шлепнуло по воде с такой силой, что короткая, сердитая волна с плеском взбежала на крутой бережок и лизнула ноги стоявшего у края Банги. Кафр с легким криком отпрянул в сторону, дико оглядываясь вокруг. «Зулус», остроухая лисичка-собачка, метнулась следом за своим покровителем, поджав хвост и прижав лапки к головке, потом вскочила, словно искоркой мелькнула, перемахнув через плот, пробежала на самое высокое место островка, забилась там в заросли, и через секунду оттуда понесся ее раздирающий душу вой.

— А, будь ты проклята! — выронил свой нож из рук окончательно изнервничавшийся Кайо. — Пришибите вы этого дьявольского пса, ради всего святого! Душу выворачивает он своим воем.

Никто не ответил. Работали, боясь потерять минуту драгоценного времени, потому что вода все прибывала, часть плота уже была в воде, надо было спешить с его окончанием или отказаться от мысли пользоваться им.

К этому моменту уже выяснилась новая опасность: верхний конец островка, по-видимому, разрушался. Волны размывали рыхлую почву, волны срывали целые пласты вместе с травами, кустарниками и даже деревьями, и поток проносил, кружа в водовороте, свою добычу вниз по течению, к озеру Лунга, словно торопясь принести ему щедрые дары.

Значит, если бы плота не успели устроить, то могло оказаться невозможным пытаться спастись на вершинах дерев: ведь и деревья падали под напором потока, уплывали. Единственный шанс на спасение по-прежнему представлял только плот, один плот. Но он был уже почти готов. Еще привязать десяток хоть тонких стволов, и тогда можно довериться плоту. Байга мастерски вязал стволы, так что плот обещал выйти на диво крепким. Его не разнесет волнами, разве только он наткнется на какую-нибудь скалу, на торчащий пень, на корчагу, и тогда его мало-помалу размыкает по стволу. Но на это все же потребуется известное время, а тем временем можно будет еще что-нибудь придумать для спасения.

«Зулус», забившийся в заросли, смолк.

Прошло пять минут. И вдруг собачка с жалобным визгом выкатилась из зарослей и бросилась под ноги людей.

Бернштейн, всегда ласково обращавшийся с песиком, погладил его по мокрой спине. Собака ответила лаской, лизнув его руку.

— Не мешай же работать, собачка! — сказал добродушный немец.

«Зулус» взвизгнул жалобно и уцепился зубами за рукав кожаной куртки Бернштейна. Невольно тот отмахнулся рукой, поднял голову.

В то же мгновение, выронив ствол дерева, который он тащил к плоту, Бернштейн, согнувшись, шатаясь, словно пьяный, спотыкаясь на каждом шагу, словно сослепу полез на плот и в то же время дрожащими руками хватал товарищей. Его глаза, казалось, готовы были вылезти из орбит, рот раскрылся, язык трепетал, по-видимому, произнося что-то, какие-то слова, но из груди вырывался только стон.

— Там… там…

Это было что-то непонятное, что-то непостижимое.

Тому, кто видел это, казалось, что он сошел с ума.

На высоте около трех, может быть, четырех метров в волнах густого, клубящегося, тянущегося прядями, крутящегося вихрями белесоватого тумана висела в воздухе, словно плавая в нем, отвратительная фантастическая голова неведомого животного. По первому взгляду ее можно было бы принять за голову гигантских размеров крокодила, но крокодила, который во много раз превышает самые крупные по размерам экземпляры этого пресмыкающегося. Но при более внимательном осмотре сходство как-то тускнело, исчезало: голова чудовища казалась сравнительно короткой, тупорылой, с кривым рогом на носу, над раздувающимися ноздрями; челюсти с огромным количеством острых, как зубцы пилы, желтоватых зубов-клыков отличались массивностью. В глазных впадинах приплюснутого, плоского лба помещались два огромных глаза, которые казались двумя налитыми зеленым, фосфоресцирующим светом стеклянными шарами. Что-то хищное, безжалостное, злое и вместе безнадежно-тупое было в выражении этих глаз.