Леонид Пасенюк - Люди, горы, небо

• Название: Люди, горы, небо
• Автор: Леонид Пасенюк
• Издательство: Мол. нвардия
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1968

Три повести о горах, альпинистах и не только о них.

---

Позируют ему многие, особенно девушки.

Венера Сасикян ищет для фона особо впечатляющие ледяные козырьки или трещины.

Ким вздыхает.

— Для того чтобы сфотографироваться, готовы в бездну прыгнуть. Суета сует!

Гришечкин, морща лоб, отрешенно бормочет:

Венера на выдержке одна десятая, диафрагма две целых восемь десятых.

Ким трогает его локоть, потом стучит себя по лбу.

Ты получишь не Венеру и даже не туманность Андромеды, ты получишь черную, как египетская ночь, пленку. Вникни!

— Ладно, сам знаю, — отмахивается Володя, — у меня по методу исключения…

— Научный парень, — сокрушенно качает головою Ким. — Гляди, еще светилом каким–нибудь станешь. Потом хлопот не оберемся.

Рубим во льду ступеньки.

Ольга Семеновна изменила тактику волевого нажима, что–то на нее повлияло. Говорит Янковской почти нежно: Ты ступеньки рубишь, вроде картошку окучиваешь.

Так нельзя, Янина. — Неожиданно она оборачивается ко мне. — Пожалуйста, покажите ей…

Я показываю не без опаски: а вдруг и ко мне Ольга Семеновна придерется? Но она только усмешливо кивает.

— А теперь лоханку.

Показываю и лоханку — это уже расширенная ступенька, чтобы можно было встать обеими ногами. Когда идешь вверх зигзагами, вырубаются они в ледовом склоне на каждом повороте.

— Голеностопы! — восклицает даже с пафосом Ольга Семеновна, глядя на то, с какой осторожностью и дрожью в коленках траверсируем мы ледовый склон. — В альпинизме все держится на хороших голеностопах, запомните это! На стойких голеностопах и на прочных крючьях. Вот так, мальчики! Развивайте голеностопы, смелее, смелее!..

«И на прочных крючьях…»

Чтобы забить крючок в лед, нужно мелко–мелко и безостановочно ударить по нему молотком ровно шестьдесят раз — желательно не больше и не меньше. Крючок разогревается, лед тает, но потом легче схватывается. Теперь его не сразу выдернешь. Вот какая механика. Кажется случайностью, что крючок белый. Но и в этом свой смысл: белый цвет слабо притягивает солнечные лучи и крючок прочнее вмерзает в лед.

Опять бредем вверх — на этот раз в связках по двое, по трое, страхуя друг дружку при форсировании зловещих трещин. Ох, уж эта основная веревка! Сколько в ней килограммов, особенно когда она пропитывается водой? Повесишь через плечо, как солдатскую скатку, и сразу осядешь.

Впрочем, для Кима это не вес. Ким парень плотный, сплошь из мускулов. Борец… Рассказывая о назначении основной веревки, Беспалов на днях предупредил, что она так же, пожалуй, опасна, как и ледоруб. Если не ограничивать ее стягивающего действия добрым узлом. Упадешь, зацепишься ею за что–нибудь — и готов. Такие случаи бывали.

У Кима насчет веревки нет двух мнений — то ли вязать на ней узел, то ли нет. Для гарантии он вяжет два.

— Лучше быть несколько минут трусом, чем вечность трупом.

Афоризм не блещет, на в нем рациональное зерно.

Я ловлю себя на том, что уже не могу вязать узлы с автоматизмом, выработанным когда–то. Бывало, разбуди меня ночью — и я с закрытыми глазами свяжу любой узел: ткацкий, академический или булинь… Сейчас же я бываю иной раз невнимателен, думаю о постороннем, о том, например, почему плохо монтируется одна весьма занимательная штучка в моем новом приспособлении для аэрофотосъемки. И еще о приборе, который через год–два мне, именно мне, нужно будет испытывать высоко в горах…

Возвращаемся в лагерь. Точнее, не в лагерь, а на бивак, разбитый поблизости от ледника. Нам тут тренироваться несколько дней, а до лагеря не близкая дорога.

Устанавливаем палатки. Это требует смекалки, если иметь в виду, сколько здесь перебывало народу. За кольями приходится идти чуть ли не на зачетное восхождение. Тащим сучья черт знает откуда. Лезешь в одиночку за облюбованным куском дерева, и никто тебя здесь не страхует, хотя камень, стронутый с места ногой товарища, может свалиться на голову в любую минуту.

Тем временем Ольга Семеновна вдохновенно рассказывает коллегам–инструкторам о некоем рискованном восхождении, в котором она принимала участие.

— …Видим, летит он назад по веревке, глаза такие — восемь на семь, нога туда, нога сюда, губа отвисла, типично на нем лица нет. Что, спрашиваем? Ничего, отвечает. Берш–рунд! Трещина!

У девушек широко распахнуты глаза. Вот уж истинно «восемь на семь». Носы белые, как у клоунов, — на них слой крема, иногда фольга от конфетки, бумага…

Начальник отряда Персиков — изящный молодой человек с лицом, которое безупречно, перебивает рассказчицу:

— Нет, Оля. ты как–то дрябло говоришь о том случае. Ведь как было? Мы пробирались тогда ползком по гребню. Помнишь, не было никакой зацепки, невозможно было организовать страховку? Единственная страховка — один на веревке сваливается налево, другой — направо. Чуть впереди опасность, кричим друг другу: «Ты куда будешь, направо? Ну, а я налево!» И потом висим как христосики по обе стороны гребня, соображаем, как быть дальше.

Уступая желанию Персикова самому рассказать о восхождении, Ольга Семеновна, а попросту еще Оля, смущенно разводит руками.

— Моя миссионерская попытка провалилась в самом начале, — с милой улыбкой говорит она. — Жаль.

Что–то мне сдается, будто она влюблена в Персикова. Глаз с него не спускает. И слушает с восторгом, хотя наперед знает все, о чем он скажет. Ким Попов заглядывается на жену Персикова, инструктор Оля — на мужа Персиковой. Попробуй разобраться. Но все это в общем несерьезно, особенно у Попова.

Разговоры о сложных восхождениях, о роковых случайностях в горах мало–помалу иссякают. Нас, конечно, можно пугать. Нам все равно не страшно. Мы–то знаем, что новички почти гарантированы от всяких неприятностей.

Почти! Потому что через полчаса камешек с полкило весом, задетый вверху каким–то заготовителем дров, как из пращи ударяет в ближнюю палатку и расплющивает девушке палец на ноге. Хорошо, что только палец, и хорошо, что один. Видно, в сорочке родилась. Но в этом году ей в горы уже не ходить.

Ее эвакуируют.

А жизнь альпинистов течет своим чередом.

*

Она довольно завидна, пока альпинист живет в долине и нет ни дождя, ни снега. Она хороша, даже если идет дождь или снег, — палатка достаточно надежное укрытие от любых стихийных бедствий, кроме бурь и обвалов.

Блажен, кто имеет возможность что ни день ночевать на новом месте, у иных деревьев, где журчит не встречавшаяся прежде речка. Блажен, кому приходится ночевать в палатке под причудливо нависающим карнизом скалы, и когда неподалеку рокочет море, и когда по веткам прыгают белки, бегают в потемках бурундуки, и когда белая ночь или северное сияние, а вокруг рассыпчатые–снега, гарь старого пожарища, крючковатые ягодники… все что угодно… Как много человек может увидеть и постичь, если он что ни день все на новых и новых биваках! Кому это доступно, тот счастливец. Сейчас мне эго снова доступно, и я тихо радуюсь, я молчу, впитывая всеми порами шорохи, всплески,

цвета и совсем уж невидимые излучения мира, в который окунулся с головой и все ухожу, ухожу в его увлекательные глубины.

…Слышен робкий волнующий смех Кати Самедовой. Она тоже часть тех увлекательных глубин.

3

Мы опять в лагере. Здесь, конечно, жизнь как в столице: радио, телеграф, курсируют автобусы, есть кино, вопит магнитофон… В столовой чистые скатерти. Мы опять в лагере, но только чтобы как следует отдохнуть перед походом через перевал. Это зачетный поход. Это уже серьезное, но в общем нетрудное дело.

Ну ладно. Это завтра. А сегодня хорошенечко чистим обувь, смазываем ее, пробуем на ощупь каждый триконь — не шатается ли он, как ослабевший в челюсти зуб. Кто–то получает бивачное снаряжение, кому–то поручено проверить исправность примуса… Со всеми этими хлопотами успешно справляется Вася Тутошкин — он дельный староста. Причем он успевает еще и позагорать, пока его личная обувь сохнет и вялится на веревке.

Зачем–то заглядывает к нам Муся Топорик — она теперь не альпинистка, ее перевели в отделение туристов. Туда всех переводят, кто попал в альплагерь по случайности и не имеет желания идти грудью в атаку на горы. И тех еще, кто не прошел медкомиссии или не сдал обязательных физнормативов. Туристов гоняют в экскурсии по окрестностям. Тут есть что посмотреть. А если еще наловить форелей в каком–нибудь глухом проточном озере, то жизнь будет полной через край. Форель, как известно, еда избранных.

Но Муся недовольна, что подкачала. Ей туризм ни к чему. Ей подавай скальные стенки. Увы, увы… для скальных стенок она излишне полновата.

Я вас во сне видел, Муся, — щуря глаза, говорит ей Тутошкин. — И надо же такой ерунде присниться!