Михаил Булгаков - Том 10. Письма, Мой дневник

• Название: Том 10. Письма, Мой дневник
• Автор: Михаил Булгаков
• Издательство: "Голос"
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2000
• ISBN: 5-7117-0248-3

В настоящем Собрании сочинений представлены все художественные произведения Михаила Булгакова, созданные им на протяжении 20 лет литературной работы (романы, повести, рассказы, драматические произведения, фельетоны и очерки), а также эпистолярное наследие писателя.

В десятый том Собрания сочинений Михаила Булгакова включены письма, дневники, автобиография и другие биографические материалы.

---

18 декабря. Прекрасный вечер: у Вересаева работа над Пушкиным. Мишин план. Самое яркое: в начале — Наталья, облитая светом с улицы ночью, и там же в квартире ночью тайный приход Дантеса, в середине пьесы — обед у Салтыкова (чудак, любящий книгу), в конце — приход Данзаса с известием о ранении Пушкина.

22 декабря. [...] Вообще, эти дни Миша мучается, боится, что не справится с работой: „Ревизор“, „Иван Васильевич“ и надвигается „Пушкин“.

28 декабря. Я чувствую, настолько вне Миши работа над „Ревизором“, как он мучается с этим. Работа над чужими мыслями из-за денег. И безумно мешает работать над Пушкиным. Перегружен мыслями, которые его мучают [...]

К 9 вечера — Вересаевы. Работа над пьесой. Миша рассказывал, что придумал, и пьеса уже видна. Виден Николай, видна Александрина — и самое сильное, что осталось в памяти сегодня, сцена у Геккерена — приход слепого Строганова, который решает вопрос — драться или не драться с Пушкиным Дантесу.

Символ — слепая смерть со своим кодексом дуэли убивает.

Сегодня звонил Русланов, зовут вахтанговцы встречать у них Новый год. Но мы не хотим — будем дома [...]

31 декабря. Кончается год. И вот, проходя по нашим комнатам, часто ловлю себя на том, что крещусь и шепчу про себя: „Господи! Только бы и дальше было так!“

1 января 1935 г. [... ] А вечером мне Миша диктовал „Ревизора“.

12/II. Днем ходили с М. на лыжах по Москве-реке. Хорошо!! Вечером — у Вересаевых. Миша читал 4, 5, 6, 7 и 8 картины пьесы. Впечатление сильное, я в одном месте (сумасшествие Натальи) даже плакала.

Старикам больше всего понравилась четвертая картина — у Дубельта. Вообще же они вполне уверены в том, что пьеса будет замечательная, несмотря на то, что после чтения они яростно критиковали некоторые места: старик — выстрел Дантеса в картину, а М. Г. оспаривала трактовку Нат. Ник. Но она не права, — это признал и В. В.

18/II. Вечером были у Вересаева, там были пушкинисты. Я, по желанию В. В., сделала небольшой доклад по поводу моего толкования некоторых записей Жуковского о смерти Пушкина и его последних днях [...] Видимо, кажется, неплохо. И Миша очень похвалил, и пушкинисты.

26 марта [... ] Миша продиктовал мне девятую картину — набережная Мойки. Трудная картина — зверски! Толпу надо показать. Но, по-моему, он сделал очень здорово!

Я так рада, что он опять вернулся к Пушкину. Это время из-за мучительства у Станиславского с „Мольером“ он совершенно не мог диктовать, но, по-видимому, мысли и образы все время у него в голове раскладывались, потому что картина получилась убедительная и выношенная основательно. Замечательная концовка сцены — из темной подворотни показываются огоньки — свечки в руках, жандармы... Хор поет: „Святый Боже...“

5 апреля. Миша у Вересаевых [...] Читал две последние картины из „Пушкина“ вчерне.

6 апреля. Вечером был Русланов. Миша ему рассказал содержание пьесы, и, по-моему, на того произвело впечатление.

По дороге [...] говорили о том, как назвать ее. Русланов думает, что лучше, если пьеса будет называться „Пушкин“.

9 апреля. [...] Вечером зашел к нам Вересаев по звонку Миши. Миша с ним говорил о предложении Серг[ея] Ермол[инского] инсценировать будущего „Пушкина“. Вересаев сказал: „Я уже причалил свою ладью к вашему берегу, делайте как вы находите лучшим“. По-видимому, старику понравилось предложение. Он только спросил, „устраивает ли сценариста пьеса без Пушкина“.

Потом ушел наверх к Треневу, где справлялись именины его жены. А через пять минут появился Тренев и нас попросил придти к ним [...]

Там была целая тьма малознакомого народа [...] Миша сидел рядом с Пастернаковой женой [...] Потом приехала цыганка Христофорова, пела. Пела еще какая-то тощая дама с безумными глазами. Две гитары [...] Шумно [...] Когда выпили за хозяйку первый тост, Пастернак сказал: „Я хочу выпить за Булгакова“. Хозяйка вдруг с размаху — „Нет, нет! Мы сейчас выпьем за Викентия Викентьевича (Вересаева), а потом за Булгакова“, на что Пастернак упрямо заявил: „Нет, я хочу за Булгакова. Вересаев, конечно, очень большой человек, но он — законное явление, а Булгаков — незаконное“. Билль-Белоцерковский {72} и Кирпотин{73} опустили глаза — целомудренно.

18 мая. В 12 ч. дня Миша читал пьесу о Пушкине. Были Русланов, Рапопорт, Захава, Горюнов {74} и, конечно, Вересаевы. Вахтанговцы слушали очень хорошо, часто обменивались взглядами такими, как когда слушаешь хорошую вещь. А? Каково! Очень тонко чувствуют юмор, очень были взволнованы концом. Одним словом, хорошо слушали. Да, сказать правду, уж очень пьеса хороша!

А старики были недовольны — он — тем, что плохо слышит (а не может же Миша орать при чтении!) — она — тем, что ей, видимо, казалось, что Вике мало внимания оказывают.

20 мая. Оглушительное событие: Вересаев прислал Мише совершенно нелепое письмо. Смысл его тот, что его не слушают. В частности, нападает на роль Дантеса и на некоторые детали [...] Целый день испортил, сбил с работы. Целый день Миша составлял ему письмо.

Вышло основательное, резкое письмо. В частности, я напомнила Мише про одну деталь, касающуюся Дубельта. Миша поместил цитату в письме.

22.V. [...] Вдруг звонок по телефону. Старик предлагает забыть письма. Все приходит в норму, по-видимому. Цитатой был оглушен. „— Давайте поцелуемся хоть по телефону“.

28.V. [...] Миша диктует все эти дни „Пушкина“. Второго июня чтение в Вахтанговском театре, а 31-го мая он хочет нескольким знакомым дома прочесть.

29.V. Сегодня Миша закончил первый вариант Пушкина. Пришел старик и взял экземпляр. Завтра — сговорились — он придет вечером для обсуждения.

30.V.  Был Вересаев. Начал с того, что стал говорить о незначительных изменениях в ремарках и репликах (Никита не в ту дверь выходит, прибавить слово „на театре“ — и все в таком роде).

— А об основном позже буду говорить [...]

Миша говорит, что старик вмешивается в драматургическую область, хочет ломать образ Дантеса, менять концовку с Битковым и так далее. Сначала разговор шел в очень решительных тонах, В. В. даже говорил о том, что, может быть, им придется разъехаться, и он снимет свою фамилию [...] Но потом опять предложил мириться. Решено первого опять встретиться.

1 июня. Вчера, 31-го, было чтение [...] Читал Миша первоклассно, с большим подъемом, держал слушателей в напряженном внимании [...] Оля {75} сказала, уходя: пройдут века, а эта пьеса будет жить. Никто, никогда так о Пушкине не писал и не напишет.

Сереже Ерм[олинскому] и Конскому {76} невероятно понравилась пьеса, они слов не находят для выражения наслаждения ею [...]

Часа в четыре ночи Дмитриев позвонил — чем больше он думает, тем больше понимает, как замечательна пьеса. Она его встревожила, он взволнован, не может спать. Она так необычна, так противоречит всему общепринятому [...]

Яншин слушал тяжело, в голове у него в это время шевелились мысли, имеющие отношение к пьесе, но с особой стороны.

Он сказал потом, что эта пьеса перекликается с Мольером и что Мишу будут упрекать за нее так же, как и за Мольера. За поверхностность (?), что он, как актер, знает, что это не так; потом говорил, что ему не понравились Наталья, Дантес и Геккерен.

В общем, резюме — очень интересное чтение, очень интересный вечер. Я счастлива этой пьесой. Я ее знаю почти наизусть — и каждый раз — сильное волнение.

2 июня. Сегодня Миша читал „Пушкина“ вахтанговцам. Успех — большой. После чтения говорили сначала артисты, потом Миша и Вересаев. Мише аплодировали после его слов (так же, как и после чтения).

22 августа. Прервался мой дневник, потому что суматошная шла жизнь, и просто нет сил уследить за всеми событиями и записать. Не записано: отказ в поездке за границу, история с Вересаевым, которая выражалась в том, что старик наделал жутких неприятностей — вмешался в драматургическую часть, предложил чудовищные по пошлости варианты, пытался вести борьбу за эти варианты. Восстановить все это, конечно, нельзя [...]

26 августа. Судакову нужен „Пушкин“. Сегодня Женя Калужский, Арендт {77}, Леонтьев и Судаков слушали у нас пьесу. Впечатление чрезвычайно сильное.

29/VIII. Марков, Виленкин, Сахновский, Топорков, Федя {78}, Калужский, Мордвинов {79} [...] — „Пушкин“. Впечатление опять такое же. Явно уцепились за пьесу [...] Федя: это нужно ставить только Станиславскому.

Как раз он-то и погубил бы пьесу!

11/IX. Звонок. Возбужденный Илья {80} передает, что Акулов {81} сказал, чтобы ему дали пьесу на просмотр. Запаковала, надписала, послала в адрес Акулова. Повезут через Театр. Теперь пойдет всякая кутерьма между вахтанговцами и мхатчиками.